Браун, Барнум

Барнум Браун
англ. Barnum Brown
Дата рождения:	12 февраля 1873(1873-02-12)
Место рождения:	Карбондейл, Канзас
Дата смерти:	5 февраля 1963(1963-02-05) (89 лет)
Место смерти:	Нью-Йорк
Страна:	США
Научная сфера:	Палеонтология
Место работы:	Американский музей естественной истории

Систематик живой природы

Исследователь, описавший ряд зоологических таксонов. Для указания авторства, названия этих таксонов сопровождают обозначением «Brown». Страница на Викивидах

Ба́рнум Бра́ун (англ. Barnum Brown; 12 февраля 1873, Карбондейл — 5 февраля 1963, Нью-Йорк) — американский палеонтолог. Считается одним из самых известных «охотников за динозаврами» XX столетия.

Наиболее значимые открытия Барнума Брауна связаны с Американским музеем естественной истории, в отделе палеонтологии позвоночных которого он проработал более 45 лет. С 1897 по 1910 годы Браун занимал должность ассистента куратора (англ. Assistant Curator), с 1910 по 1926 годы должность младшего куратора (англ. Associate Curator) и с 1926 по 1942 годы должность куратора (англ. Curator) отдела. Вынужденно оставив работу, Браун ещё в течение 20 лет поддерживал тесную связь с музеем, сохраняя за собой почётное звание куратора в отставке (англ. Curator Emeritus).

Основная область раскопок Брауна располагалась в малонаселённых штатах Дикого Запада: Вайоминге, Монтане, Колорадо, Южной Дакоте, Аризоне и Техасе, а также в канадской провинции Альберта. Он также предпринял палеонтологические экспедиции на Кубу, в Патагонию, Абиссинию, Южную Азию, на средиземноморский остров Самос и в Гватемалу.

Наиболее известные находки Брауна — останки трёх неполных скелетов доселе неизвестного тираннозавра, обнаруженных им в 1900, 1902 и 1908 годах в Вайоминге и Монтане (формация Хелл-Крик, поздний мел). Экземпляр 1902 года, найденный в пустынной местности в Монтане, спустя три года был использован при научном описании вида. Огромное для науки значение имело исследование палеонтологически богатого района в долине реки Ред-Дир в Альберте, где было добыто значительное количество окаменелых останков, в том числе неизвестных ранее видов. Раскопки на севере Вайоминга в 1932 году в карьере, известном как Howe Quarry, привели к открытию большого кладбища динозавров юрского периода, погибших одномоментно либо за очень короткий промежуток времени.

Палеонтологические исследования Брауна не ограничивались исключительно динозаврами. Он также занимался поисками останков вымерших млекопитающих, в том числе предков человека. В горах Сивалик на севере Индии и Пакистана ему удалось найти три фрагмента челюсти ископаемого примата, известного как сивапитек. В США Брауну первому из современных учёных удалось обнаружить следы археологической культуры Фолсом, доказавшей присутствие современного человека на американском континенте более 11 тыс. лет назад.

В отличие от многих своих современников, Браун отдавал предпочтение работе «в поле» и зачастую мало уделял внимания публикации своих открытий, предоставляя это право коллегам. Тем не менее, за годы активных поисков вышло в свет около сотни работ, часть из которых была посвящена описанию новых видов. На сегодняшний день авторство как минимум восьми динозавров — анкилозавра, критозавра, зауролофа, гипакрозавра, анхицератопса, коритозавра, лептоцератопса и прозауролофа — принадлежит Брауну. Он также является автором описания мезозойской крокодилоподобной рептилии протозухии.

Биография

Детство и юность

Барнум Браун родился в 1873 году на окраине только что образованного городка Карбондейл в штате Канзас. За несколько лет до рождения мальчика его родители — Уильям Браун (William Brown, 1833—1907) и Клара Силвер (Clara Silver, 1840—1902) — застолбили на незаселённой территории участок земли, построили на нём хижину и основали ферму. Барнум оказался четвёртым и самым младшим ребёнком в семье. Чтобы при распространённой фамилии его имя всё же выделялось, мальчика назвали в честь знаменитого в то время шоумена и антрепренёра Финеаса Барнума. Склонность к будущей профессии проявилась у Брауна ещё в детстве: он собирал и коллекционировал раковины моллюсков и другие необычные предметы, оказавшиеся на поверхности земли после вспашки.

В 1893 году Барнум поступает в Канзасский университет, где знакомится с преподавателем, профессором геологии Сэмюэлем Уиллистоном, известным по поискам динозавров в пользу Отниела Марша. Под руководством профессора Барнум принимает участие в двух палеонтологических экспедициях в Южной Дакоте и Вайоминге; при этом во второй из них студентам, сопровождающим Уиллистона, удаётся разыскать череп трицератопса — распространённого растительноядного динозавра конца мелового периода.

Устройство на работу

Учёба Брауна приходится на период так называемой «динозавровой золотой лихорадки» (англ. Dinosaur gold rush), катализатором которой стало скандальное соперничество Отниела Марша и Эдварда Копа. Взаимные обвинения двух именитых и эксцентричных палеонтологов в прессе привели к всплеску интереса широкой публики к почти незнакомым до этого динозаврам; желая привлечь посетителей, многочисленные музеи принялись приобретать уже собранные коллекции вымерших рептилий.

Среди институтов не стал исключением Американский музей естественной истории, чей президент Моррис Джесуп видел свою деятельность в совмещении передовых научных достижений и коммерческой выгоды. В поисках амбициозного человека, который согласился бы заняться поисками окаменелостей, музей обратился за помощью к Уиллистону. Профессор без колебаний предложил рассмотреть кандидатуру Брауна, которого считал лучшим своим учеником. В рекомендательном письме, которое Уиллистон адресовал сотруднику музея Джекобу Уортману (Jacob Wortman), он охарактеризовал Брауна следующим образом:

Браун сопровождал меня в двух экспедициях, и я считаю его лучшим из полевых исследователей в этой области, которых я когда-либо встречал. Он энергичен, вынослив, без усталости проходит пешком 30 миль в день. Он очень скрупулёзен во всех своих привычках, очень честен и добросовестен. Он был одним из лучших моих студентов по предметам анатомия, геология и палеонтология и практически избавил меня от всех забот в моей последней экспедиции. Оригинальный текст (англ.)   Brown has been with me on two expeditions, and is the best man in the field that I ever had. He is very energetic, has great powers of endurance, walking thirty miles a day without fatigue, is very methodical in all his habits, and thoroughly honest. He has good ability as a student also and has been a student with me in anatomy, geology and paleontology. He practically relieved me of all care in my last expedition.

Сотрудничество Брауна с Американским музеем естественной истории не только сыграло огромную роль в его персональной судьбе, но и сделало организацию одной из передовых в области палеонтологии. Если в 1897 году, когда только что получивший степень магистра Браун был взят на позицию ассистента куратора отдела палеонтологии позвоночных, музей не имел ни одного соответствующего экспоната, то на момент смерти учёного в 1963 году он обладал самой представительной коллекцией ископаемых ящеров в мире.

Комо-Блафф, 1897

В первый год работы Брауна отправляют в экспедицию в Вайоминг в район хребта Комо-Блафф (англ. Como Bluff), где он должен осмотреть старый карьер Отниела Марша с отложениями верхней юры (формация Моррисон). Первая попытка оказалась неудачной: произведя раскопки, искатель пришёл к выводу, что предыдущие владельцы карьера основательно его почистили. Во второй половине летнего сезона к Брауну присоединяется прибывший с инспекцией куратор отдела Генри Осборн. Оставив разработку карьера, они вместе осматривают окрестности и натыкаются на торчащие из земли кости. Найденные части скелета диплодока стали первыми останками динозавров, представленными в экспозиции музея. Вскоре к Брауну и Осборну присоединяется группа присланных к ним на подмогу палеонтологов: Джекоб Уортман, Альберт Томсон (Albert Thomson), Уолтер Грейнджер (англ. Walter W. Granger) и Уильям Мэтью. Вслед за ещё одним скелетом, на этот раз бронтозавра, экспедиторам удаётся обнаружить большой холм, усыпанный останками динозавров. Как признался Дуглас Престон в посвящённой музею книге «Dinosaurs in the Attic», костей в округе было больше, чем окружающих их камней.

Открытый карьер получил название Bone Cabin Quarry в честь хижины местного пастуха, полностью построенной из костей. С 1898 по 1901 годы, уже без участия Брауна, в нём было добыто более 65 тонн окаменелостей, в том числе скелеты камптозавра, камаразавра, стегозавра и дриозавра.

Патагония, 1898—1900

Следующей значимой экспедицией Брауна становится поездка в 1898—1900 годах в южную Патагонию, организованная профессором Принстонского университета Уильямом Скоттом (англ. William Berryman Scott). Целью экспедиции стал поиск свидетельств ранней эволюции млекопитающих, гипотезу о зарождении которых в странах Южной Америки выдвинул аргентинский натуралист Флорентино Амегино. Возглавил экспедицию опытный палеонтолог Джон Хетчер, начинавший свою карьеру с поиска динозавров в пользу Отниела Марша. Участники экспедиции высадились на берег в городе Пунта-Аренас на юге Чили и затем по бездорожью в повозке на лошадях достигли озера Пуэйрредон в Андах, где годом ранее Хетчер открыл отложения раннего миоцена (формация Санта-Крус). Результат поездки оказался более чем скромным, однако уже на обратном пути в районе приморского города Пуэрто-Санта-Крус (англ. Puerto Santa Cruz) Брауну удаётся обнаружить череп, челюсть и позвонок ископаемого дельфина Argyrocetus. Искатель принимает решение задержаться в Патагонии, чтобы продолжить поиски организмов, в то время как остальные участники экспедиции возвращаются в Нью-Йорк.

С апреля 1899 по февраль 1900 года Браун в одиночку проводит изыскания на побережье аргентинской провинции Санта-Крус. Он осматривает пересохшие русла рек, береговые скалы и обнажаемые во время отлива участки моря. Например, на мелководье во время отлива был найден и вытащен на берег череп астрапотерия — очень редкого крупного млекопитающего, размерами сравнимого с современным бегемотом. Результатом поездки стали 4,5 тонны палеонтологического материала, отправленного в музей, состоящего главным образом из останков миоценовых млекопитающих: неполнозубых, литоптернов и нотоунгулятов.

Список экспонатов музея, собранных Барнумом Брауном в Патагонии
Группа	Вид	Материал	Год	Зал	Каталог
Фороракосы	Psilopterus australis	Череп и челюсти	1899	Ящеротазовые динозавры	AMNH 9157
Глиптодонты	Propalaehoplophorus minor	Череп и панцирь	1899	Млекопитающие и вымершие родственные формы «Уоллес»	AMNH 9197
Megatheriidae (Неполнозубые)	Hapalops ruetimeyeri	Свободно-стоящий скелет	1899	Млекопитающие и вымершие родственные формы «Уоллес»	AMNH 9250
Диадиафорус (Южноамериканское копытное)	Diadiaphorus majusculus	Череп и нижняя челюсть	1899	Высокоразвитые млекопитающие «Мильштейн»	AMNH 9291
Диадиафорус	Diadiaphorus majusculus	Кости задней стопы	1899	Высокоразвитые млекопитающие «Мильштейн»	AMNH 9196
Тоатерий (Южноамериканское копытное)	Thoatherium minisculum	Кости задней стопы	1899	Высокоразвитые млекопитающие «Мильштейн»	AMNH 9167
Несодон (Южноамериканское копытное)	Nesodon imbricatus	Череп и нижняя челюсть	1899	Высокоразвитые млекопитающие «Мильштейн»	AMNH 9234

Вайоминг, Аризона, Колорадо, 1900—1901

Крупные находки в отложениях формации Моррисон позволили Американскому музею естественной истории к началу XX века создать приличную коллекцию динозавров, живших во времена юры. С другой стороны, фауна следующего за ним мелового периода была представлена весьма незначительно, несмотря на многочисленные открытия в этой области. Одним из наиболее желанных экспонатов, за которым одновременно охотились сразу несколько институтов, являлись останки трицератопса — рогатого растительноядного динозавра (среди крупных бизнесменов, стремившихся его приобрести, выделялись Эндрю Карнеги и основатель Филдовского музея естественной истории Маршалл Филд). Следуя по стопам открывшего этого ящера в 1888 году Джона Хетчера, Браун отправляется на север Великих Равнин в округ Вестон (Вайоминг) недалеко от границы с Южной Дакотой, где занимается поисками в отложениях формации Ланц (англ. Lance Formation).

Основная цель экспедиции — обнаружение черепа трицератопса в удовлетворительном состоянии — достигнута не была, однако Браун попутно находит почти полный скелет утконосого динозавра Claosaurus. Кроме того, в ходе этой поездки Браун впервые обнаруживает фрагменты скелета тираннозавра, которые ошибочно принимает за неизвестного науке предка цератозавра. Изучив отправленный в музей материал, непосредственный начальник Брауна Генри Осборн описывает новый вид и присваивает ему название Dynamosaurus imperiosus. Спустя несколько лет он же при сравнении с более поздней находкой (но ранним описанием) тираннозавра оставляет ему оригинальное название Tyrannosaurus rex.

В 1901 году Осборн принимает решение отложить поиски трицератопса и отправляет Брауна сначала в палеоботаническую экспедицию, организованную Смитсоновским институтом в долину реки Литл-Колорадо (Аризона) с триасовыми отложениями, а затем в штат Колорадо с миоценовой формацией в окрестностях города Стерлинг (англ. Sterling, Colorado). В первом случае Браун добывает частичный скелет крокодилоподобного фитозавра из рода Belodon, во втором обнаруживает череп и часть скелета предка современной лошади протогиппуса, а также фрагменты скелетов ископаемого вилорога Ramoceros, древнего верблюда, грызуна и ореодонта.

Монтана, 1902, 1904—1908

Летом 1902 года Браун вместе с помощником Ричардом Луллом (Richard Swann Lull) отправляется в безлюдную местность между населёнными пунктами Майлс-Сити (англ. Miles City, Montana) и Джордан (англ. Jordan, Montana) в Монтане. Расположенный здесь палеонтологически богатый и на тот период времени почти неисследованный комплекс, получивший название формации Хелл-Крик, стал известен благодаря американскому натуралисту Уильяму Хорнадею (англ. William Temple Hornaday). Известный зоолог, среди прочего основавший Зоопарк Бронкса, изучал поведение чернохвостого оленя и случайно наткнулся на останки трицератопса, поисками которых занимался музей. Хотя на поверку обнаруженный им скелет оказался плохого качества, Браун сумел не только отыскать ещё один в более удовлетворительном состоянии, но также объявить о гораздо более интригующей находке. В своём письме к Осборну он описывает открытие нового вида следующим образом:

Карьер № 1 содержит бедровую, лобковую, плечевую кости, три позвонка и две неопределённые кости крупного плотоядного динозавра, не описанного Маршем… Я не видел ничего подобного, относящегося к меловому периоду. Кости погружены в твёрдую, как кремень, коагуляцию из голубого песчаника и для экстракции требуют большого труда. Оригинальный текст (англ.)   Quarry No. 1 contains the femur, pubes, humerus, three vertebrae and two undetermined bones of a large Carnivorous Dinosaur not described by Marsh.... I have never seen anything like it from the Cretaceous. These bones are imbedded in flint-like sandstone concretions and require a great deal of labor to extract. — Из письма Брауна к Осборну 12 августа 1902 года. Каталог 2:3 B2 F6, 8/12/1902

В 1905 году в официальном бюллетене музея выходит статья Генри Осборна «Tyrannosaurus and other Cretaceous carnivorous dinosaurs», в которой автор на основании находки описывает вид ранее неизвестного хищного динозавра и присваивает ему название Tyrannosaurus rex — «король ящеров». В этой публикации Осборн указывает на Брауна как на первооткрывателя животного, однако при этом его имя отсутствует в числе авторов работы. Летом того же года Браун продолжает искать недостающие части скелета. Подняв на поверхность большое количество твёрдого грунта, он извлекает ещё некоторое количество фрагментов, в том числе бедровую, плечевую, лопаточную, подвздошную, пястные кости, кости черепа и челюсти, несколько рёбер. Собранные воедино на специально созданном для этого постаменте, останки были торжественно выставлены в зале музея в конце 1906 года.

В 1908 году, вновь проводя изыскания в Хелл-Крике, Браун вместе с помощником Питером Кайзеном (Peter Kaisen) наткнулся на ещё один скелет тираннозавра в 30 милях (около 50 км) к востоку от первой находки. В отличие от первого экземпляра, этот был практически полным и к тому же был погружён в значительно более мягкий грунт. Благодаря последнему обстоятельству его удалось в течение летнего сезона извлечь на поверхность и на лошадях доставить на ближайшую железнодорожную станцию Глазго (англ. Glasgow, Montana) в 45 милях (~70 км) от места раскопок. Этот экземпляр в настоящее время украшает зал ящеротазовых динозавров музея. Первая находка в начале Второй мировой войны была продана в Музей естественной истории Карнеги: администрация музея опасалась, что немецкая авиация может уничтожить историческую ценность.

Возвращаясь к 1902 году — помимо трицератопса и тираннозавра, в экспедиции в Хелл-Крик Браун также добыл скелеты крокодилоподобной рептилии хампсозавра и анатотитана, которые в настоящее время также представлены в экспозиции музея. После небольшого перерыва, связанного с поисками останков морской фауны в Вайоминге и Южной Дакоте, Браун вернулся в Монтану в июле 1904 года. Во время осмотра отложений формации Кловерли (англ. Cloverly Formation) (нижний мел) недалеко от города Биллингс был найден в прекрасном состоянии череп узконосого крокодила Teleorhinus.

Список экспонатов музея, собранных Барнумом Брауном на западе США в 1900—1909 годы
Группа	Вид	Материал	Год	Ближайший город	Зал	Каталог
Choristodera	Champsosaurus laramiensis	череп	1902	Джордан, Монтана	Первобытные позвоночные животные	AMNH 982
Тираннозавриды	Tyrannosaurus rex	свободно-стоящий скелет	1908	Джордан, Монтана	Ящеротазовые динозавры	AMNH 5027
Pholidosauridae	Teleorhinus robustus	череп, нижняя челюсть	1904	Хот-Спрингс, Южная Дакота	Первобытные позвоночные животные	AMNH 5850
Гадрозавриды	Kritosaurus navajovius	череп	1904	Аризона	Птицетазовые динозавры	AMNH 5799
Эдмонтозавры	Anatotitan copei	свободно-стоящий скелет	1902	Джордан, Монтана	Птицетазовые динозавры	AMNH 5886
Цератопсиды	Triceratops horridus	свободно-стоящий частичный скелет	1909	Сенд-Крик, Монтана	Птицетазовые динозавры	AMNH 5033
Вилороговые	Ramoceros osborni	свободно-стоящий скелет	1901	Стерлинг, Колорадо	Высокоразвитые млекопитающие «Мильштейн»	AMNH 9476
Лошадиные	Hypohippus osborni	свободно-стоящий скелет	1901	Стерлинг, Колорадо	Высокоразвитые млекопитающие «Мильштейн»	AMNH 9407

Фауна древнего моря, 1903—1904

В 1903 и частично 1904 годах Барнум Браун посещает область на западе штатов Вайоминг и Южная Дакота и проводит изыскания несколько восточнее в окрестностях населённого пункта Эджмонт (англ. Edgemont, South Dakota) в Южной Дакоте. Примерно до середины мелового периода этот район был покрыт частью Мирового океана и в настоящее время известен как Западное внутреннее море. Морские отложения глинистого сланца двух разновозрастных формаций — Пьер Шейл (англ. Pierre Shale) и Ниобрара (англ. Niobrara Formation) — сохранили большое количество останков водных рептилий, главным образом мозазавров. Брауну удалось добыть более десятка экземпляров этих похожих на современных варанов морских ящериц, а также множество скелетов плезиозавра с черепами.

В экспедициях 1904 года Брауна сопровождала его первая жена Марион. Профессиональный биолог, она попутно занималась изучением насекомых и совместные с мужем приключения описала в дневнике, озаглавив его «Log Book of the Bug Hunters». Рукопись готовилась к печати, однако так никогда и не была опубликована.

Ред-Дир, 1910—1915

В период с 1910 по 1915 годы Браун возглавляет шесть ежегодных экспедиций в долину реки Ред-Дир в канадской провинции Альберта, где расположены ещё более древние по сравнению с Хелл-Крик формации — Формост (англ. Foremost Formation), Олдман (англ. Oldman Formation) и Дайносор-Парк (англ. Dinosaur Park Formation) (их возраст варьирует в пределах от 75 до 79 млн лет). При практически полном отсутствии дорог группа исследователей, в которую также входили ассистенты Питер Кайзер, Уильям Катлер (William E. Cutler) и Клейтон Прайс (Clayton Sumner Price), сплавляется вниз по течению на специально построенной для этого плоскодонной лодке — плоту. По словам самого Брауна, местами окаменелостей было так много, что он вынужден был «путешествовать с закрытыми глазами, чтобы не видеть больше, чем мог собрать».

Во время экспедиций на реке Ред-Дир по соседству работала группа нанятых Геологическим управлением Канады специалистов, которую возглавил известный американский палеонтолог Чарльз Штернберг (англ. Charles Hazelius Sternberg). Несмотря на конкуренцию, группе Брауна удалось собрать внушительную коллекцию окаменелостей: по его словам, было добыто до 300 крупных экземпляров, две трети из которых впоследствии были выставлены в экспозициях различных музеев. Как минимум 22 из них до сих пор украшают залы птицетазовых и ящеротазовых динозавров Американского музея естественной истории. Восемь скелетов из собранной коллекции — цератопсиды Chasmosaurus kaiseni, Monoclonius cutleri и Styracosaurus parksi, гадрозавры Corythosaurus casuarius и Prosaurolophus maximus, дромеозавр Dromaeosaurus albertensis и пахицефалозавр Ornatotholus browni — считаются типовыми, то есть по сути открытыми Брауном.

Другие заметные находки этого периода — хрупкий (и потому очень редкий) череп похожего на страуса динозавра Struthiomimus из семейства орнитомидов, хорошо сохранившиеся череп и хвост анкилозавра. Некоторые важные окаменелости были помечены Брауном, но не собраны вследствие нехватки времени и места. В частности, это относится к типовому (и единственному на сегодняшний день) экземпляру эотрицератопса, который по заметкам Брауна был добыт и описан канадскими специалистами лишь в первой декаде XXI века, а также большому количеству скелетов альбертозавров (в том числе ювенальных), вытащенных на поверхность в 1997 году сотрудниками Королевского Тиррелловского палеонтологического музея.

Список экспонатов музея, собранных Барнумом Брауном в долине реки Ред-Дир в 1910—1915 годы
Группа	Вид	Материал	Год	Зал	Каталог
Горгозавры	Albertosaurus libratus	скелет в барельефе	1914	Ящеротазовые динозавры	AMNH 5458
Struthiomimus	Struthiomimus altus	скелет в барельефе	1914	Ящеротазовые динозавры	AMNH 5339
Struthiomimus	Struthiomimus altus	скелет в барельефе	1913	Ящеротазовые динозавры	AMNH 5421
Анкилозавровые	Ankylosaurus magniventris	череп, хвост	1910—1911	Птицетазовые динозавры	AMNH 5214
Сколозавры	Euoplocephalus tutus	череп	1913	Птицетазовые динозавры	AMNH 5404
Сколозавры	Euoplocephalus tutus	таз	1914	Птицетазовые динозавры	AMNH 5337
Зауролофы	Saurolophus osborni	скелет в барельефе	1911	Птицетазовые динозавры	AMNH 5220
Гадрозавриды	?	нижняя челюсть	1914	Птицетазовые динозавры	AMNH 5350
Гадрозавриды	Prosaurolophus maximus	череп	1915	Птицетазовые динозавры	AMNH 5386
Гадрозавриды	Lambeosaurus lambei	череп	1914	Птицетазовые динозавры	AMNH 5353
Гадрозавриды	Lambeosaurus lambei	череп	1915	Птицетазовые динозавры	AMNH 5373
Коритозавры	Corythosaurus casuarius	гребень черепа	1914	Птицетазовые динозавры	AMNH 5348
Коритозавры	Corythosaurus casuarius	скелет и участки кожи в барельефе	1912	Птицетазовые динозавры	AMNH 5240
Коритозавры	Corythosaurus casuarius	участок кожи	1914	Птицетазовые динозавры	AMNH 5360
Коритозавры	Corythosaurus casuarius	скелет в барельефе	1914	Птицетазовые динозавры	AMNH 5338
Коритозавры/Ламбеозавры	Corythosaurus/Lambeosaurus	ювенальный скелет в барельефе	1914	Птицетазовые динозавры	AMNH 5340
Центрозавры	Centrosaurus apertus	череп	1912	Птицетазовые динозавры	AMNH 5239
Центрозавры	Centrosaurus apertus	скелет в барельефе	1914	Птицетазовые динозавры	AMNH 5351
Центрозавры	Monoclonius cutleri	частичный скелет с участками кожи	1913	Птицетазовые динозавры	AMNH 5427
Цератопсиды	Chasmosaurus kaiseni	череп и нижние челюсти	1913	Птицетазовые динозавры	AMNH 5401
Цератопсиды	Chasmosaurus belli	череп и нижние челюсти	1913	Птицетазовые динозавры	AMNH 5402
Стиракозавры	Styracosaurus albertensis	скелет в барельефе	1915	Птицетазовые динозавры	AMNH 5372

Куба и Восточная Африка, 1918—1920

Помимо собственно палеонтологии, Барнум Браун осваивает смежную профессию геолога-разведчика месторождений нефти и других полезных ископаемых, что приобретает особую актуальность в ходе и по окончании Первой мировой войны. Начиная с 1917 года, он также консультирует Министерство финансов США по этим вопросам. Благодаря новому занятию учёный получает возможность не только совместить своё сотрудничество с Американским музеем естественной истории с сотрудничеством с другими работодателями, но также выезжать за пределы традиционных районов раскопок.

В 1918 году Барнум во второй раз (первый кратковременный визит состоялся в 1911 году) работает на Кубе: помимо поиска окаменелостей плейстоценовых млекопитающих в его задачи входят оценка недавно открытых месторождений меди и геологоразведка месторождений нефти.

В 1920 году Браун совершает поездку в Сомалиленд и Абиссинию, где по заказу Англо-Американской нефтяной компании (англ. Anglo American Oil company, впоследствии влившейся в современную ExxonMobil) занимается поисками нефтяных месторождений. Экспедиция не принесла крупных открытий ни в области геологоразведки, ни в области палеонтологии и более всего известна благодаря сохранившимся описаниям местных обычаев, весьма экзотических для культуры западного мира.

Южная Азия, 1921—1923

Оппонируя Чарльзу Дарвину, Генри Осборн полагал, что колыбель человечества находится в Азии, где в отличие от Африки сильно пересечённая местность и прохладный климат могли дать толчок к началу использования орудий труда. Подтверждение своей теории Осборн нашёл в работах шотландского натуралиста Хью Фальконера, который в 1830-х годах в предгорьях Гималаев обнаружил останки некоего млекопитающего, имеющего общие признаки с приматами. Основной задачей, с которой Осборн отправил Брауна на склоны хребта Сивалик (в первой половине XX века территория Индии, часть которой позднее отошла к Пакистану), были именно поиски антропоидов. Работая в окрестностях города Равалпинди и в горах Джамму, Браун, помимо всего прочего, обнаружил 3 фрагмента челюсти человекообразных обезьян, которые в начальном варианте были признаны останками дриопитека, однако позднее переклассифицированы на сивапитека.

Помимо достижения основной цели, была собрана внушительная коллекция миоценовых животных: согласно письмам самого Брауна, в неё были включены два черепа мастодонта, два черепа предков бегемота, три черепа древнего носорога, четыре черепа гиппариона, семь черепов антилоп, черепа примитивных жирафов Giraffokeryx (англ. Giraffokeryx) и Bramatherium (англ. Bramatherium), непарнокопытного млекопитающего из вымершего семейства халикотериевых Chalicotherium (англ. Chalicotherium), пекари, верблюда, гавиала и оленя, а также скелеты двух крупных черепах. Не менее 19 экземпляров были признаны типовыми: по ним в разные годы были описаны четыре вида хоботных: Zygolophodon metachinjiensis, Protanancus chinjiensis, Gomphotherium browni и Paratetralophodon hasnotensis; семь видов антилоп: Selenoportax vexillarius, Tragoportax salmontanus, Tragocerus browni, Sivaceros gradiens, Strepsiportax gluten и Strepsiportax chinjiensis; два вида газели: Gazella lydekkeri и Antilope subtorta, носорог Gaindatherium browni, пекари Pecarichoerus orientalis, олень Cervus punjabiensis, трубкозуб Amhiorycteropus browni, куница Martes lydekkery, бамбуковая крыса Rhizomyides punjabiensis и дикобраз Sivacanthion complicatus.

В начале 1923 года Браун перемещается в соседнюю с Индией Мьянму, где вначале проводит консультации по поводу добычи нефти, а затем исследует эоценовые отложения в долине реки Иравади (окрестности города Енанджаун) и формации Пондаунг (Pondaung Formation) в западной части страны. Несмотря на отсутствие дорог, густые джунгли и фрагментарность отложений, исследователю удалось собрать небольшую коллекцию окаменелостей, среди которых особую значимость составил фрагмент нижней челюсти примата с тремя зубами, по которому был открыт один из наиболее древних предков высших приматов, получивший название амфипитека (Amphipithecus mogaungensis). Среди находок Браун также выделил полный череп небольшого антракотерия, верхний и нижний ряды зубов ещё одного антракотерия, нижнюю челюсть метаминодона (англ. Metamynodon) и половину нижней челюсти стегодона с хорошо сохранившимися зубами. В ходе экспедиции в июне 1923 года исследователь перенёс тяжёлую болезнь — смертельно опасную форму малярии, во время которой за ним ухаживала его вторая жена Лилиан.

Список экспонатов музея, собранных Барнумом Брауном в Южной Азии в 1921—1923 годах
Группа	Вид	Материал	Год	Ближайший город	Зал	Каталог
Гавиаловые	Gavialis browni	череп	1922	Nathot	Первобытные позвоночные животные	AMNH 6279
Сухопутные черепахи	Colossochelys atlas	свободно-стоящий скелет	1922	Чандигарх	Первобытные позвоночные животные	AMNH 6332
Мамонты	Mammuthus sp.	секционный коренной зуб	1922	Чандигарх	Высокоразвитые млекопитающие «Мильштейн»	AMNH 1922
Мамонты	Mammuthus sp.	секционный коренной зуб	1922	Чандигарх	Высокоразвитые млекопитающие «Мильштейн»	AMNH 19821

Самос, 1923—1924

Продолжая поиски приматов, Браун в 1923—1924 годах проводит раскопки на греческом острове Самос. С большим трудом получив разрешение от властей страны (которое включало в себя обязательство передачи любых новых открытий в пользу местного музея), он нанимает рабочих — беженцев из близлежащей Турции — и с их помощью разрабатывает несколько карьеров в формации Митилини (англ. Mytilini Formation), чей возраст оценивается в 7,2—7,0 млн лет. Многочисленные складки и разломы, а также воздействие древних морских течений привели к фрагментации окаменелостей. Тем не менее, Брауну удалось обнаружить несколько крупных фрагментов останков миоценовых животных, относящихся к примитивному жирафу самотерию, двум видам лошадиных, двум видам носороговых, древней гиене иктитерию, небольшому оленю, антилопе Prostrepsiceros и нескольким видам птиц. Отправка коллекции в Америку чуть не сорвалась из-за одного местного чиновника, который выбрал наиболее ценные экспонаты для национального палеонтологического музея. Ситуацию удалось разрешить лишь после официального обращения американского консула в государственные органы Греции.

Список экспонатов музея, собранных Барнумом Брауном на острове Самос в 1923—1924 годах
Группа	Вид	Материал	Год	Зал	Каталог
Дикобразы	Hystrix primihenia	череп	1923	Высокоразвитые млекопитающие «Мильштейн»	AMNH 20551
Иктитерии	Ictitherium viverrinum	череп, нижняя челюсть	1924	Высокоразвитые млекопитающие «Мильштейн»	AMNH 20695
Полорогие	Prostrepsiceros houtumschindeleri	верхняя часть черепа с рогами	1924	Высокоразвитые млекопитающие «Мильштейн»	AMNH 20575

Поиски следов первобытного человека, 1927—1930

В первой трети XX века несколько научных организаций концентрировали своё внимание на изучении эволюции человека. В частности, поиском ископаемых приматов и стоянок эпохи палеолита занимался Американский институт естественной истории; его президент Генри Осборн выбрал эволюционное учение в качестве одного из приоритетов своей научной деятельности. Одно из предполагаемых открытий Осборна — существование примитивного антропоида (получившего название гесперопитек) на территории Северной Америки — оказалось ложным: найденные в Небраске зубы (несколько штук были добыты Брауном) хоть и имели сходство с зубами приматов, всё же принадлежали к вымершему млекопитающему из семейства пекариевых.

Другое археологическое изыскание, в котором Барнум Браун принял непосредственное участие, привело к открытию древней охотничьей стоянки, а вместе с ней палеоиндейской культуры Фолсом. После несвязанных между собой сообщений о нахождении в пределах одного района останков бизона с одной стороны и примитивных орудий труда с другой учёные выдвинули гипотезу, что эти две разнородные находки могут быть связаны между собой. В 1927—1928 годах Браун совместно с Питером Кайзеном произвёл раскоп в указанном месте в штате Нью-Мексико. На поверхность были извлечены несколько фрагментов скелетов вымершего подвида бизона Bison bison antquus, а также обнаруженные вместе с ними 11 наконечников копий. Один из этих фрагментов, сочетающий в себе кости и орудия труда, в настоящее время украшает зал высокоразвитых млекопитающих музея. По итогам открытия была создана обширная программа по поиску следов других поселений, которая в частности включила в себя исследование пещер в нескольких юго-восточных штатах США. В рамках этого проекта Браун открыл ещё несколько временных стоянок в Юте и Неваде, в том числе одну крупную в окрестностях населённого пункта Лавлок (англ. Lovelock, Nevada).

В 1930 году к востоку от местности Камерон (англ. Cameron, Arizona) в Аризоне Браун обнаружил жилище индейцев из культуры Анасази. Небольшая деревянная постройка округлой формы содержала отходы кукурузы, зернотёрку, глиняную посуду, подвески, а также ракушечные бусы.

В годы Великой депрессии, 1930—1935

Крах на Нью-Йоркской бирже в 1929 году и последующая за ним Великая депрессия привели к постепенному истощению фондов музея. В частности, это привело к сокращению бюджета экспедиций, которые становились всё короче и малочисленнее. Отчасти положение спасали спонсоры — нефтяные компании и радиостанции, освещавшие громкие открытия. Как и в начале карьеры, Браун вернулся к поискам динозавров и других организмов в западной части США. В 1930 году в триасовых отложениях в местности Камерон (Аризона) ему удаётся добыть до этого неизвестный и хорошо сохранившийся скелет древнего крокодилоподобного ящера из ранней юры, получившего название Protosuchus (англ. Protosuchus).

Летом 1931 года музеем была организована экспедиция в окрестности города Биллингс в Монтане, где четырьмя годами ранее были обнаружены останки камптозавра (как выяснилось позднее, тенонтозавра — ранее неизвестного травоядного динозавра из инфраотряда орнитоподов). Возглавивший группу Браун неподалёку от основной цели поездки обнаружил фрагменты скелетов ещё нескольких животных, имевших общие черты с тенонтозавром, но меньшего размера и с более лёгкими, полыми костями. Одна из этих находок, состоявшая из части черепа, позвоночника и конечностей, была извлечена из известняка и доставлена в музей, где долгое время хранилась в запаснике. Учёный присвоил ящеру предварительное название Daptosaurus agilis, но так и не закончил описание. Спустя 30 лет незадолго до смерти он показал экспонат Джону Острому, в тот момент писавшему студенческую диссертацию для Йельского университета. Через пару лет Остром в том же районе, что и Браун, нашёл ещё один экземпляр ящера, сравнил его с ранним материалом и описал новый вид, назвав его дейноних. Анатомическое строение дейнониха привело учёного на мысль, что он имеет общие черты с современными птицами, что в конечном счёте привело к возникновению теории происхождения птиц от тероподных динозавров. Ещё одна значимая находка 1931 года — неполный (без черепа) скелет позднее описанного зауропельты, добытый на склонах хребта Прайор (англ. Pryor Mountains) в Монтане.

В августе 1932 года Барнум Браун совместно с ассистентами Питером Кайзеном и Дарвином Харбрихтом (Darwin Harbricht) наткнулся в горах Прайор на торчащие из земли кости крупного зауропода. Сделав предварительный раскоп, искатели извлекли на поверхность позвоночный хребет из 14 позвонков, подвздошную, большую и малую берцовую кости, а также кости стопы. В связи с недостатком финансовых средств дальнейшую работу по разработке карьера, который предстояло создать на земельном участке фермера Баркера Хау (Barker Howe, отсюда название проекта — Howe Quarry, «Карьер Хау»), пришлось отложить. С помощью спонсора — нефтедобывающей фирмы Sinclair Oil Corporation (англ. Sinclair Oil Corporation) — работы удалось возобновить весной следующего, 1934 года. После снятия слоя почвы перед исследователями открылось обширное поле, сплошь покрытое останками длинношеей болотной фауны. Видавший виды Браун признался, что он «никогда не видел такое множество высушенных костей динозавров».

Столь высокая концентрация окаменелостей на небольшом клочке земли могла бы образоваться при воздействии водяного либо селевого потока, однако в данном случае следов такого воздействия обнаружено не было; к тому же расположение костей свидетельствовало о том, что животные оставались лежать на том же самом месте, где погибли. В 1935 году в журнале Natural History вышла статья, в которой Браун представил ситуацию следующим образом:

В условиях тропического климата мы видим равнину с пышной растительностью, покрытую бесчисленными озёрами и болотами. В низинах господствуют цикады, пальмы и пальметто; на возвышенностях растут сосны. На холмистых заболоченных берегах высокая трава, бесконечные папоротники и тростник образуют пышные заросли. Насколько хватает глаз, кругом видны тысячи динозавров, которые сбиваются в кучи наподобие современных рептилий и занимают водоёмы. Теперь мать-природа меняет картину. В результате ударного импульса, вызванного деятельностью близлежащих гор, ландшафт поднимается. Крупные озёра высыхают, болота исчезают. Динозавры всё больше концентрируются в оставшихся водоёмах и сбиваются в огромные стада. С исчезновением воды слабых мелких динозавров затаптывают более крупные; последние всё ближе прижимаются друг к другу, тщетно сопротивляясь судьбе. Оригинальный текст (англ.)   The climate was tropical, and we see a flat land rich in vegetation, dotted by countless shallow lakes and marshes. Cycads, palms, and palmettos cover the lowlands, with pines on the uplands. Countless ferns, thick grass, and rushes form a rank vegetation over the marshy, hummocked shores. [The dinosaurs] congregate by thousands, huddling close together as reptiles do, and filling every lagoon as far as the eye can see. Now Mother Earth changes the stage setting. The impulse that finally was expressed by the nearby mountains elevated these lowlands. The large lakes were drained and the swamps vanished. The dinosaurs became more and more concentrated in the remaining pools as they were pushed together in huge herds. As the water receded, the smaller, weaker dinosaurs were trampled and their bones scattered on the borders of the pool; the larger ones huddled closer and closer together as they made their last futile stand against fate. — Brown, Barnum. The American Museum - Sinclair expedition. // Natural History. — 1935. — Vol. 35. — P. 438.

Несмотря на уникальность коллекции, её судьба оказалась печальной. В результате многочисленных палеонтологических экспедиций, включая знаменитые открытия в Центральной Азии, соответствующие фонды музея оказались переполнены. К тому же после ухода на пенсию Осборна в 1934 году финансовое положение музея стало ещё хуже. По свидетельству куратора музея Джина Гаффни (Gene Gaffney), ящики с добытым материалом долгое время хранились во внутреннем дворе музея под навесом, пока в 40-е или 50-е годы пожар не уничтожил примерно половину материала. Затем их перенесли в закрытое, но сырое помещение, где оставшаяся часть либо прогнила, либо была испорчена крысами. В настоящее время из этой экспедиции в залах музея можно встретить лишь два экспоната, оба принадлежащие детёнышу барозавра.

Список экспонатов музея, собранных Барнумом Брауном в 1927—1935 годы
Группа	Вид	Материал	Год	Ближайший город	Зал	Каталог
Диплодокиды	Барозавр	череп и шейные позвонки молодой особи	1934	Шелл (Вайоминг)	Обучающий центр «Валах»	AMNH 7535
Метопозавры	Koskinonodon perfecta	череп	1929	Камерон (Аризона)	Первобытные позвоночные животные	AMNH 6759
Протозухии	Protosuchus richardsoni	скелет	1931	Камерон (Аризона)	Первобытные позвоночные животные	AMNH 3024
Дейноних	Deinonychus antirrhopus	свободно-стоящий скелет	1931	Биллингс (Монтана)	Ящеротазовые динозавры	AMNH 3015
Зауропельта	Sauropelta edwardsi	хвостовой ряд	1932	Биллингс (Монтана)	Птицетазовые динозавры	AMNH 3032
Зауропельта	Sauropelta edwardsi	скелет со щитками	1932	Биллингс (Монтана)	Птицетазовые динозавры	AMNH 3036
Тенонтозавры	Tenontosaurus tilletti	свободно-стоящий скелет	1932	Биллингс (Монтана)	Птицетазовые динозавры	AMNH 3034
Полорогие	Bison bison antiquus	нижняя челюсть, часть задней конечности, наконечник копья	1927—1928	Камерон (Аризона)	Высокоразвитые млекопитающие «Мильштейн»	Anthro 20.2/5865

Последние экспедиции, 1936—1940

С 1935 по 1942 годы музей возглавляет Рой Чепмен Эндрюс — ещё один протеже Генри Осборна, прославившийся открытием кладбища динозавров в монгольской пустыне Гоби. Вследствие недостатка финансирования экспедиции Брауна становятся всё короче. В 1936 году он переключается на поиски ранних млекопитающих, в связи с чем исследует пермские отложения в районе города Сеймур (англ. Seymour, Texas) на севере Техаса. За короткий сезон этого года ему удаётся пополнить коллекцию музея полным скелетом офиакодона, а также фрагментами скелетов эдафозавра, диметродона, глиптодона, мастодонта, челюстью вымершего вида лошадей Equus giganteus. В следующем, 1936 году, исследователь путешествует по западным штатам на автомобиле вместе со своим ассистентом Роландом Бёрдом (Roland T. Bird), знакомым ещё по работе в Карьере Хау. В уже знакомых триасовых отложениях возле города Камерон (Аризона) экспедиторы добывают череп с челюстью, плечевую кость и несколько позвонков самого крупного известного фитозавра, получившего название Machaeroprosopus gregorii.

Следующие несколько лет знаменуются всплеском интереса к следам, оставленным динозаврами. В частности, два крупных трёхпалых отпечатка были обнаружены на потолке угольной шахты States Mine возле города Седаредж (англ. Cedaredge, Colorado) в Колорадо (формация Месаверде (англ. Mesaverde Formation), поздний мел). Прибывшая на место группа специалистов во главе с Барнумом Брауном пришла к выводу, что речь идёт об исполинском ящере, ширина шага которого составляла 15 футов (~4,5 м) (позднее удалось разглядеть ещё одни следы, не столь заметные, в связи с чем ширину шага пришлось сократить вдвое). Летом 1937 года было принято решение вырезать сегмент песчаника, в котором были оставлены следы, и доставить в музей. В настоящее время эта находка, согласно анализу принадлежащая следам гадрозавра, украшает переход между залами ящеротазовых и птицетазовых динозавров музея. Осенью Браун продолжил изыскания в Мелаверде, на этот раз в окрестностях города Рок-Спрингс в Вайоминге. Согласно признанию самого искателя, добытый им неполный скелет теропода, величиной сравнимый с альбертозавром, стал 54-м трофеем подобного рода в его коллекции. Там же в Вайоминге недалеко от ручья Биттер-Крик (англ. Bitter Creek (Wyoming)) он обнаружил следы эоценовой фауны: останки похожего на носорога млекопитающего из семейства бронтотериевых, креодонта и нескольких черепах.

Последней масштабной экспедицией Брауна стала поездка 1940 года в засушливую местность Биг-Бенд (англ. Big Bend (Texas)) в Техасе на границе с Мексикой, которая состоялась благодаря многолетнему спонсору — нефтяной компании Sinclair Oil Corporation. Её результатом стало исследование самой южной области США, где когда-либо были найдены останки динозавров. Было добыто 11 значимых экземпляров, в том числе фрагменты черепа и конечностей брахицератопса (англ. Brachyceratops), полный череп анкилозавра, несколько костей динозавра, похожего на пентацератопса, а также фрагментированный череп эдмонтонии. Наконец, был найден череп гигантского (по современным меркам) крокодила дейнозуха, жившего в конце мелового периода 80—73 млн лет назад.

Список экспонатов музея, собранных Барнумом Брауном в 1936—1940 годы
Группа	Вид	Материал	Год	Ближайший город	Зал	Каталог
Фитозавры	Machaeroprosopus gregorii	череп и челюсти	1936	Камерон (Аризона)	Первобытные позвоночные животные	AMNH 3060
Эдмонтония	Edmontonia rugosidens	секционный череп	1940	Марафон (Техас)	Птицетазовые динозавры	AMNH 3076
Гадрозавриды	Гадрозавр	отпечатки следов	1937	Седаредж (Колорадо)	Птицетазовые динозавры	AMNH 3650

Увольнение и дальнейшая карьера

После атаки на Пёрл-Харбор в декабре 1941 года и вовлечения США во Вторую мировую войну вся исследовательская деятельность Американского музея естественной истории была свёрнута, бюджет сокращён до минимума, позволявшего лишь поддерживать текущую деятельность. Опасаясь бомбардировок Нью-Йорка, Браун смог договориться с Музеем Карнеги о продаже первого добытого им экземпляра тираннозавра за 7 тыс. долларов. В 1942 году дирекция музея выпустила распоряжение, согласно которому сотрудники, достигшие 68-летнего возраста, принудительно отправлялись на пенсию. Несмотря на огромные заслуги и прежнюю активность, 1 июля 1942 года 69-летний Браун был вынужден оставить работу, которой посвятил большую часть жизни. Тем не менее, ему было разрешено поддерживать отношения с музеем.

В конце 1942 года Браун переезжает из Нью-Йорка в Вашингтон и поступает на государственную службу в только что созданное Управление стратегических служб, где одной из его задач становится помощь в поиске возможных путей открытия второго фронта со стороны Эгейского моря. Со второй половины 1943 года и до конца войны он занимает должность консультанта по геологическим вопросам при ещё одной государственной организации — Управлении экономической войны (англ. Board of Economic Warfare), в которой, в частности, изучает данные аэросъёмки на предмет обнаружения закамуфлированных вражеских объектов.

После войны в 1947—1952 годах Браун в сопровождении жены и дочери от первого брака вновь возвращается к основной своей профессии искателя-палеонтолога, на этот раз в Гватемале. Он проводит геологическую видео- и фотосъёмку территории страны — сначала с борта самолёта, а затем наземных видов транспорта. В 1951 и 1952 годах Браун также ищет останки вымерших организмов в этой стране, однако громких открытий в результате этой поездки сделано не было. Изыскания пришлось свернуть после прихода к власти независимого от США политика Гусмана Арбенса и последовавшего за ним всплеска антиамериканских настроений.

В 1955 году Браун в последний раз выезжает в поисковую экспедицию в Монтану. Добыв для музея два фрагмента скелета плезиозавра, 83-летний учёный перенёс тяжёлое заболевание пятнистой лихорадкой, вызванной укусом заражённого клеща.

Барнум Браун скончался 5 февраля 1963 года, не дожив всего неделю до своего 90-летия. Учёный был похоронен рядом со своей первой женой Марион на её родине в городе Оксфорд (англ. Oxford, New York) на кладбище RiverView Cemetery.

Семья

Барнум Браун был дважды женат. Первая жена Марион Рэймонд Браун (Marion Raymond Brown, 1877—1910), дочь известного в Оксфорде адвоката и учителя, получила биологическое образование в Колледже Уэллс (англ. Wells College) и Колумбийском университете. Преподавала биологию в школе, после замужества некоторое время сопровождала мужа в экспедициях по западным штатам США. Документальных свидетельств о времени и обстоятельствах знакомства Барнума и Марион не сохранилось, однако точно известно, что они сочетались браком в городе Оксфорд (штат Нью-Йорк) 13 февраля 1904 года. 2 января 1908 года у пары родилась дочь Фрэнсис (Frances Raymond Brown, 1908—1998). Весной 1910 года сначала двухлетняя Фрэнсис, а затем и её мать заболели тяжёлой формой скарлатины. Для Марион эта болезнь оказалась роковой: она скончалась 9 апреля 1910 года.

Со своей второй женой Лилиан МакЛафлин (Lilian McLaughlin, 1887—1971), в замужестве Браун, Барнум познакомился в Нью-Йорке незадолго до его экспедиции в Восточную Африку. Они вновь встретились в Каире, где Лилиан путешествовала вместе со своей тётей, а Барнум сделал кратковременную остановку по пути из Абиссинии в Индию. Свадьба состоялась 20 июня 1922 года в индийском городе Калькутта в период работы Барнума в горах Сивалик. Лилиан сопровождала мужа в поездках в Индию, Мьянму, на остров Самос и в Гватемалу, а также приняла участие в нескольких экспедициях в Монтане, Юте и Вайоминге. О своих путешествиях с Брауном она написала три книги: «I married a Dinosaur» (1951), «Cleopatra slept here» (1951) и «Bring 'Em Back perified» (1958). Барнум дважды обязан ей жизнью: с большим трудом она выходила его во время смертельно опасных инфекционных заболеваний — малярии (1923) и пятнистой лихорадки Скалистых гор (1955). Лилиан пережила мужа на 8 лет.

Обе жены Барнума похоронены рядом с ним на кладбище RiverView Cemetery в Оксфорде. На этом же кладбище в ряду с родителями Марион покоится его дочь Фрэнсис.

Наследие

См. также: Библиография Барнума Брауна

Барнум Браун является автором следующих таксонов: родов Ankylosaurus (1908), Kritosaurus (1910), Saurolophus (1912), Hypacrosaurus (1913), Anchiceratops (1914), Corythosaurus (1914), Leptoceratops (1914), Prosaurolophus (1916) и Protosuchus (1934), а также семейства Ankylosauridae (1908). В соавторстве с Уильямом Мэтью был описан род Dromaeosaurus, в соавторстве с Эрихом Шлайкджером (англ. Erich Maren Schlaikjer) — род Pachycephalosaurus (1943).

Браун отдавал предпочтение полевым исследованиям. При этом нередко найденные им окаменелости становились материалом для описания новых видов Генри Осборном, Лоуренсом Ламбе (англ. Lawrence Lambe), Эдвином Колбертом (англ. Edwin Harris Colbert) и другими учёными.

Научные работы, связанные с описанием новых таксонов:

• Brown, Barnum. The osteology of Champsosaurus Cope. // Memoirs of the American museum of Natural History. — 1905. — Т. 9. — С. 1—26.
• Brown, Barnum. The Hell Creek beds of the Upper Cretaceous of Montana. // Bulletin of the American Museum of Natural History. — 1907. — Т. 23. — С. 823—845.
• Brown, Barnum; Kaisen, Peter C. The Ankylosauridae, a new family of armored dinosaurs from Upper Cretaceous. // Bulletin of the American Museum of Natural History. — 1908. — Т. 24, № 12. — С. 187—201.
• Brown, Barnum.; Pepper, George H. The Cretaceous Ojo Alamo beds of New Mexico ; with description of the new dinosaur genus Kritosaurus. // Bulletin of the American Museum of Natural History. — 1910. — Т. 28, № 24. — С. 267—274.
• Brown, Barnum. Brachyostracon, a new genus of glyptodonts from Mexico. // Bulletin of the American Museum of Natural History. — 1912. — Т. 31, № 17. — С. 167—177.
• Brown, Barnum. A crested dinosaur from the Edmonton Cretaceous. // Bulletin of the American Museum of Natural History. — 1912. — Т. 31, № 14. — С. 131—136.
• Brown, Barnum. A new trachodont dinosaur, Hypacrosaurus, from the Edmonton Cretaceous of Alberta. // Bulletin of the American Museum of Natural History. — 1913. — Т. 32, № 20. — С. 395—406.
• Brown, Barnum. A new plesiosaur, Leurospondylus, from the Edmonton Cretaceous of Alberta. // Bulletin of the American Museum of Natural History. — 1913. — Т. 32, № 40. — С. 605—615.
• Brown, Barnum. A complete skull of Monoclonius, from the Belly River Cretaceous of Alberta. // Bulletin of the American Museum of Natural History. — 1914. — Т. 33, № 34. — С. 549—558.
• Brown, Barnum. Leptoceratops, a new genus of Ceratopsia from the Edmonton Cretaceous of Alberta. // Bulletin of the American Museum of Natural History. — 1914. — Т. 33, № 36. — С. 567—580.
• Brown, Barnum. Anchiceratops, a new genus of horned dinosaurs from Edmonton Cretaceous of Alberta; with Discussion of the origin of the ceratopsian crest and the brain casts of Anchiceratops and Trachodon. // Bulletin of the American Museum of Natural History. — 1914. — Т. 33, № 33. — С. 539—548.
• Brown, Barnum. A new crested trachodont dinosaur Prosaurolophus maximus. // Bulletin of the American Museum of Natural History. — 1916. — Т. 35, № 37. — С. 701—706.
• Brown, Barnum. A complete skeleton of the horned dinosaur Monodonius, and description of a second skeleton showing skin impressions. // Bulletin of the American Museum of Natural History. — 1917. — Т. 37, № 10. — С. 281—296.
• Matthew, William Diller; Brown, Barnum The family Deinodontidae, with notice of a new genus from the Cretaceous of Alberta. // Bulletin of the American Museum of Natural History. — 1922. — Т. 46, № 6. — С. 367—385.
• Brown, Barnum.; Kaisen, Peter C. A new longhorned Belly River ceratopsian. // American Museum novitates. — 1933. — № 669. — С. 1—3.
• Brown, Barnum.; Kaisen, Peter C. A gigantic ceratopsian dinosaur, Triceratops maximus, new species. // American Museum novitates. — 1933. — № 649. — С. 1—9.
• Brown, Barnum.; Bird, Roland T. A new genus of Stegocephalia from the Triassic of Arizona. // American Museum novitates. — 1933. — № 640. — С. 1—4.
• Brown, Barnum; Schlaikjer, Erich Maren. The skeleton of Styracosaurus with the description of a new species. // American Museum novitates. — 1937. — Т. 955. — С. 1—12.
• Brown, Barnum; Schlaikjer, Erich Maren. The skeleton of Leptoceratops with the description of a new species. // American Museum novitates. — 1942. — № 1169. — С. 1—15.
• Brown, Barnum; Schlaikjer, Erich Maren. A study of the troödont dinosaurs with the description of a new genus and four new species. // Bulletin of the American Museum of Natural History. — 1943. — Т. 82, № 5. — С. 115—150.

Литература

• Bird, Roland; Schreiber, V. Theodore. Bones for Barnum Brown: Adventures of a Dinosaur Hunter. — Texas Christian University Press, 1985. — 256 p. — ISBN 0-87565-011-2.
• Brown, Barnum. A Triceratops Hunt In Pioneer Wyoming: The Journals Of Barnum Brown & J.p. Sams : The University Of Kansas Expedition Of 1895.. — High Plains Pr, 2004. — 188 p. — ISBN 0931271770.
• Brown, Lilian; Treichl, Helga. Verheiratet mit Dinosauriern. — Ullstein, 1951. — 239 p. — ISBN B0000BGVM4.
• Currie, Philip J. Possible Evidence of Gregarious Behavior in Tyrannosaurids (англ.) // Gaia. — Lisbon: Universidade de Lisboa, 1998. — Vol. 15. — P. 271—277. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0871-5424&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0871-5424].
• Dingus, Lowell; Norell, Mark. Barnum Brown: The Man Who Discovered Tyrannosaurus rex. — University of California Press, 2011. — 384 p. — ISBN 0520272617.
• Hartwig, Walter Carl. The Primate Fossil Record (Cambridge Studies in Biological and Evolutionary Anthropology). — Cambridge University Press, 2008. — 552 p. — ISBN 978-0521081412.
• Lewis, G. Edward. Memorial Barnum Brown (1873–1963) // Bulletin of the Geological Society of America. — 1964. — Т. 75. — С. 19—25.
• Moody, R. T. J., Buffetaut, E., Naish, D., Martill, D. M. Dinosaurs and Other Extinct Saurians: A Historical Perspective, Special Publication 343. — Geological Society Publishing House, 2010. — 352 p. — ISBN 1862393117.
• Preston, Douglas J. Dinosaurs in the Attic: An Excursion Into the American Museum of Natural History. — St. Martin's Griffin, 1993. — 256 p. — ISBN 978-0312104566.
• Ryan, Michael J.; Chinnery-Allgeier, Brenda J.; Eberth, David A. (Eds.). New Perspectives on Horned Dinosaurs: The Royal Tyrrell Museum Ceratopsian Symposium (Life of the Past). — Indiana University Press, 2010. — 656 p. — ISBN 0253353580.

Ссылки

• Scott, Michon. [www.strangescience.net/brown.htm Краткая биография Барнума Брауна]. Проверено 24 сентября 2012. [www.webcitation.org/6AuOP3BZI Архивировано из первоисточника 24 сентября 2012].
• Switek, Brian. [blogs.smithsonianmag.com/dinosaur/2010/05/barnum-brown-the-man-who-discovered-tyrannosaurus-rex/ Barnum Brown: The Man Who Discovered Tyrannosaurus Rex]. smithsonianmag.com. Проверено 24 сентября 2012. [www.webcitation.org/6AuOVLCVX Архивировано из первоисточника 24 сентября 2012].

Персоналии   Динозавры   США

Отрывок, характеризующий Браун, Барнум

Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.