Герб Швейцарии

Герб Швейцарии
Детали
Утверждён	12 декабря 1889 года

Герб Швейцарии — государственный символ Швейцарии, принятый в 1889 году. Представляет собой красный щит с белым крестом, который присутствует и на швейцарском флаге. Наряду с флагом герб используется как символ как на уровне государства, так и на уровне кантонов (вместе с символами самих кантонов), используется во время официальных визитов, мероприятий, украшает здания государственных учреждений и т. д.

Описание

На красном щите герба изображён укороченный серебряный крест. Красный и белый цвета символизируют независимость страны, а крест напоминает о том, что суверенитет Швейцарии неприкосновенен. На протяжении многих столетий эта эмблема оставалась практически неизменной.

История

Несмотря на то, что герб официально был утверждён лишь 12 декабря 1889 года, история его происхождения уходит корнями в далёкое прошлое. Белый крест на красном щите впервые стал отличительным знаком швейцарских стрелков в 1339 году в битве при Лаупене. В XI веке белый крест появляется на боевых знамёнах швейцарцев, а с XVI века это изображение положено в основу герба Швейцарской Конфедерации. Существует несколько версий происхождения креста. Предполагают, что он является одним из символов Святого Маврикия — святой, живший в XII-XIII вв. Есть версия, что крест взят с военных знамён кантона Берн, игравшего в те времена ведущую роль в Конфедерации. Некоторые считают, что крест заимствован с красного знамени Швица, на котором изображалось распятие.

Ссылки

• [www.admin.ch/ch/i/rs/c111.html Федеральный закон от 12 декабря 1889 года о гербе Швейцарии]  (итал.)
• [www.admin.ch/ch/d/sr/c111.html Федеральный закон от 12 декабря 1889 года о гербе Швейцарии]  (нем.)
• [www.admin.ch/ch/f/rs/c111.html Федеральный закон от 12 декабря 1889 года о гербе Швейцарии]  (фр.)
• [license-plates.ch Номерные знаки автомобилей Швейцарии]

См. также

• Флаг Швейцарии

Отрывок, характеризующий Герб Швейцарии

На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.