Герб Хорватии
Герб Хорватии | |
Детали | |
---|---|
Утверждён | |
Прочие элементы |
|
Герб Хорватии представляет собой щит, на котором в шахматном порядке расположено 25 красных и белых квадратов. Сверху щит украшает стилизованная корона, состоящая из пяти звеньев в виде исторических гербов Хорватии, Республики Дубровник, Истрии, Далмации и Славонии. Герб известен со времен независимого Хорватского королевства (XI век).
Согласно старинной легенде, квадраты шахматного поля (шаховница) в гербе Хорватии появились не случайно. По легенде, однажды хорватский король Светослав Суронья (X век) сыграл с венецианским дожем Пьетро II партию в шахматы. Выигравший получал право на владение городами Далмации. По результатам партии это право досталось Светославу, что и дало повод изобразить шахматы на его гербе.
История герба
Герб Королевства Хорватия 1 января 1527 года
| |
Герб Королевства Хорватия и Славония в составе Австро-Венгерской Империи 1868-1918 | |
Герб Хорватской Бановины 1939-1941 | |
Герб Независимого Государства Хорватия 1941—1945 28 апреля 1941 года | |
Герб Федерального государства Хорватия (1943-1945) гг. | |
Герб Народной республики Хорватия 1945—1963 и Социалистической республики Хорватия 1963—1990 18 января 1947 года | |
Новый герб Социалистической республики Хорватия, утверждённый 25 июля 1990 года. | |
Герб Республики Хорватии с 1991 года |
Где используется герб
Сборная Хорватии по футболу, как правило, носит футболки с шахматной расцветкой — красно-белой. Это и домашняя форма, и форма на выезде. Также Чемпион Pride-2006 в открытой весовой категории и победитель K-1 Gran-Prix 2013 Мирко Филипович, использует изображение герба на спортивной форме во время выступления.
См. также
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
|
Напишите отзыв о статье "Герб Хорватии"
Отрывок, характеризующий Герб Хорватии
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.