Кравченко, Григорий Пантелеевич

Григорий Пантелеевич Кравченко
Дата рождения	27 сентября (10 октября) 1912(1912-10-10)
Место рождения	село Голубовка, Новомосковский уезд, Екатеринославская губерния, Российская империя
Дата смерти	23 февраля 1943(1943-02-23) (30 лет)
Место смерти	посёлок Синявино, Ленинградская область, РСФСР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Военно-воздушные силы СССР
Годы службы	1931—1943
Звание	генерал-лейтенант авиации
Командовал	11-я смешанная авиационная дивизия 215-я истребительная авиационная дивизия
Сражения/войны	Японо-китайская война, Бои на Халхин-Голе, Советско-финская война, Великая Отечественная война
Награды и премии

Григо́рий Пантеле́евич Кра́вченко (27 сентября (10 октября) 1912, село Голубовка, Екатеринославская губерния — 23 февраля 1943, посёлок Синявино, Ленинградская область) — генерал-лейтенант авиации , лётчик-ас.

Вместе с Грицевцом С. И. первый дважды Герой Советского Союза (1939).

Биография

Родился 27 сентября (10 октября) 1912 года в селе Голубовка Новомосковского уезда Екатеринославской губернии (ныне Новомосковский район Днепропетровской области) в семье крестьянина-бедняка. Украинец.

С 1914 года жил в селе Пахомовка Павлодарского уезда Семипалатинской области (ныне в Павлодарской области, Казахстан). Вскоре его отца, Пантелея Никитовича, призвали в армию, он вернулся в 1917 году на костылях.

В мае 1923 года семья Кравченко переехала на жительство в село Звериноголовское Челябинского уезда Челябинской губернии (ныне административный центр Звериноголовского района Курганской области).

Здесь Гриша пошел учиться в первый класс, окончил начальную школу. В мае 1925 года был принят в пионеры. В 1927 году поступил в Звериноголовскую школу крестьянской молодежи. С 1928 года он жил в интернате при школе, так как его родители переехали в село Мочалово ныне в Притобольном районе Курганской области, а затем в город Курган. Всего в интернате жило более 30-ти человек. Интернатовцы бесплатно питались и получали до 5-ти рублей в месяц на приобретение учебных принадлежностей. Школа имела небольшое подсобное хозяйство, 2-х лошадей, корову. Григорий был председателем хозяйственной комиссии.

Во время учёбы в ней вступил в 1928 году в комсомол. Вскоре его избрали членом бюро ВЛКСМ школы. В декабре 1929 года был избран членом райкома ВЛКСМ, внештатным секретарем райкома комсомола. Осенью 1930 года принят кандидатом в члены партии.

В 1930 году окончил школу крестьянской молодёжи и поступил в Пермский землеустроительный техникум, который вскоре был переведён в Москву. После первого курса Московского землеустроительного техникума в 1931 году был призван в Красную Армию. В этом же году вступил в ВКП(б).

В авиации

Когда зимой 1931 года было опубликовано обращение IX съезда ВЛКСМ с призывом «Комсомолец — на самолёт!», ответ советской молодёжи был единодушный «Дадим 100 000 лётчиков!». Григорий воспринял призыв как лично к нему обращённый и подал заявление с просьбой направить его в авиацию. По спецнабору ЦК ВКП(б) в мае 1931 года он был направлен в 1-ю военную школу лётчиков им. тов. Мясникова в Каче. В авиашколе он освоил самолёты У-1 и Р-1. Учебную программу настойчивый и дисциплинированный курсант прошёл за 11 месяцев.

В 1932 году по окончании Качинской военной авиационной школы имени А. Ф. Мясникова остался в ней работать как лётчик—инструктор. В 1933—1934 гг. служил в 403-й ИАБ, которой командовал комбриг П. И. Пумпур. Быстро освоил истребители И-3, И-4, И-5.

С 1934 года служил под Москвой в 116-й истребительной эскадрилье особого назначения под командованием полковника Томаса Сузи. Был командиром звена. Эскадрилья выполняла спецзадания НИИ ВВС. Участвовал в испытаниях динамореактивных авиационных пушек Курчевского АПК 4-бис на самолётах И-Z (N 13535). За успехи по службе был награждён 25 мая 1936 года орденом «Знак Почёта». В августе 1936 года награждён грамотой ЦК ВЛКСМ и Центрального Совета Осоавиахима СССР за отличную работу по подготовке и проведению авиационного праздника, состоявшегося 24 августа 1936 года.

Участие в боевых действиях в Китае и на Халхин-Голе

Старший лейтенант Кравченко участвовал в боевых действиях в Китае с 13 марта по 24 августа 1938 года. Летал на И-16 (76 часов боевого налёта). 29 апреля сбил 2 бомбардировщика, но был подбит и сам, с трудом посадил машину на вынужденную и более суток добирался до своего аэродрома в Наньчан. 4 июля, прикрывая выбросившегося с парашютом Антона Губенко, так прижал японский истребитель, что тот врезался в землю. После перелёта группы в Кантон, Кравченко участвовал в налёте на аэродром противника. 31 мая 1938 года уничтожил 2 самолёта при отражении вражеского налёта на Ханьхоу. Спустя несколько дней уничтожил в одном бою сразу 3 истребителя противника, но был сбит и сам. Летом 1938 года над Ханьхоу одержал последнюю победу — сбил бомбардировщик. Всего же в Китае он сбил около 10 вражеских самолётов, был награждён орденом Красного Знамени.

В конце декабря 1938 года Кравченко присвоено внеочередное воинское звание майор. Он продолжил летно-испытательную работу в НИИ ВВС в отряде Стефановского. Провёл государственные испытания истребителей: И-16 тип 10 с крылом «М» (декабрь 1938 года — январь 1939 года), И-16 тип 17 (февраль-март 1939 года). Провёл ряд испытательных работ на истребителях И-153 и ДИ-6.

22 февраля 1939 года присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина. После учреждения знака особого отличия «Золотая Звезда» ему была вручена медаль № 120.

29 мая с Центрального аэродрома им. Фрунзе группа из 48 летчиков и инженеров, имевших боевой опыт, во главе с заместителем начальника Управления ВВС комкором Я. В. Смушкевичем вылетела на 3-х транспортных самолётах «Дуглас» по маршруту Москва — Свердловск — Омск — Красноярск — Иркутск — Чита для укрепления частей, участвующих в советско-японском конфликте у реки Халхин-Гол. Провожать их приехал К. Е. Ворошилов, который запретил вылет, пока не доставили для всех парашюты. 2 июня 1939 года Кравченко прибыл в Монголию и был назначен советником в 22-й истребительный авиационный полк (базировался на Тамсаг-Булак). После гибели в бою комполка майора Н. Г. Глазыкина, а затем помкомполка капитана А. И. Балашева, был назначен командиром полка. Лётчики полка уничтожили в воздухе и на земле более 100 вражеских самолётов. Сам Кравченко с 22 июня по 29 июля провёл 8 воздушных боёв, сбил 3 самолёта лично и 4 в группе, в том числе известного аса майора Маримото. Участвовал в 2-х штурмовых ударах по аэродромам противника, в которых под его командованием, на земле и в воздухе, было уничтожено 32 самолёта противника. 10 августа за мужество в боях с агрессорами Президиум Малого Хурала МНР наградил Григория Пантелеевича Кравченко орденом «Красного знамени за воинскую доблесть». Орден вручил Маршал МНР Хорлогийн Чойбалсан.

29 августа 1939 года майор Кравченко Григорий Пантелеевич был во второй раз удостоен звания Героя Советского Союза (медаль № 1/II). Г. П. Кравченко и С. И. Грицевец стали первыми дважды Героями Советского Союза. Кроме самого Кравченко, ещё 13 лётчиков 22-го ИАП было удостоено звания Герой Советского Союза, 285 человек — награждены орденами и медалями, а полк стал Краснознамённым.

12 сентября 1939 года группа Героев Советского Союза на 2-х транспортных самолётах вылетела из района реки Халхин-Гол в Москву. В Улан-Баторе советских лётчиков приветствовал маршал Чойбалсан. В их честь был дан обед.

14 сентября 1939 года героев Халхин-Гола встречали в Москве представители Главного штаба ВВС и родные. В Центральном Доме Красной Армии состоялся торжественный обед.

15 сентября 1939 года отбыл в Киевский военный округ для участия в операции по освобождению западных областей Украины в должности советника авиационной дивизии.

2 октября 1939 года майор Г. П. Кравченко был отозван из Киевского военного округа и назначен начальником отдела истребительной авиации Главного управления ВВС РККА. Кравченко была выделена квартира в Москве на Большой Калужской улице (ныне Ленинский проспект). Родители, младшие брат и сестра переехали к нему.

4 ноября 1939 года впервые в стране вручались Героям Советского Союза медали «Золотая Звезда». Первому в стране и сразу две медали «Золотая Звезда» Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин прикрепил на гимнастерку Григорию Пантелеевичу Кравченко.

7 ноября 1939 года он был ведущим пятерки истребителей и открывал воздушный парад над Красной площадью.

В ноябре 1939 года Кравченко был выдвинут кандидатом в депутаты Московского областного Совета депутатов трудящихся (в декабре был избран).

Советско-финская война

Участник советско-финской войны 1939—1940 годов. Первоначально авиагруппа Кравченко (или Особая авиагруппа) состояла из двух полков — бомбардировщиков СБ и истребителей И-153 и дислоцировалась на острове Эзель (Даго) в Эстонии, но постепенно увеличилась до 6 авиаполков (71-й истребительный, 35-й, 50-й и 73-й скоростные бомбардировочные, 53-й дальнебомбардировочный и 80-й смешанный авиаполки). В оперативном отношении бригада подчинялась начальнику ВВС РККА комкору Я. Смушкевичу. Во время боевых действий эта бригада часто помогала 10-й смешанной авиабригаде ВВС КБФ при организации совместных ударов по финским портам и броненосцам. Распределение целей между бригадами было таким: 10-я бригада бомбила порты западного и юго-западного побережья Финляндии, а также транспорты и боевые корабли противника в море, а группа Кравченко — населенные пункты в центральной и южной Финляндии. Награждён вторым Орденом Красного Знамени.

19 февраля 1940 года присвоено звание комбриг, в апреле присвоено звание комдив.

Летом 1940 года участвовал в присоединении Эстонии к СССР. В мае-июле 1940 года — начальник отдела истребительной авиации Лётно-технической инспекции ВВС Красной Армии.

Постановлением Совета Народных Комиссаров Союза ССР от 4 июня 1940 года Кравченко Г. П. присвоено воинское звание генерал-лейтенант авиации. С 19 июля до ноября 1940 года — командующий ВВС Прибалтийского особого военного округа. С 23 ноября 1940 года — слушатель курсов усовершенствования начальствующего состава при академии Генерального Штаба.

В марте 1941 года, после окончания КУВНАС, он был назначен командиром 64-й иад Киевского Особого военного округа (12-й, 149-й, 166-й, 246-й и 247-й ИАП), которой командовал вплоть до начала Великой Отечественной войны.

Великая Отечественная война

С началом войны с Германией после гибели руководства 11-й смешанной авиационной дивизии Западного фронта 22 июня 1941 года назначен командиром этой авиадивизии, в июле-августе 1941 года участвовал в Смоленском сражении (11-я авиадивизия была придана 13-й армии Центрального, затем Брянского фронта).

С 22 ноября 1941 года по март 1942 года — командующий ВВС 3-й армии Брянского фронта. Затем, в марте-мае 1942 года — командир 8-й ударной авиационной группы Ставки Верховного Главнокомандования (Брянский фронт). С мая 1942 года формировал 215-ю истребительную авиационную дивизию, и в качестве её командира участвовал в боях на Калининском (ноябрь 1942 — январь 1943) и Волховском (с января 1943 года) фронтах.

23 февраля 1943 года в воздушном бою Кравченко сбил «Фокке-Вульф 190», однако его самолёт Ла-5 загорелся. Перелетев через линию фронта, Кравченко не смог дотянуть до своего аэродрома и был вынужден покинуть самолёт, но парашют не раскрылся, - вытяжной трос, с помощью которого открывается ранец парашюта, перебило осколком, и он (Кравченко Г.П.) погиб.

Урна с прахом захоронена в колумбарии в Кремлёвской стене 28 февраля 1943 года.

Общее число побед, одержанных Г. П. Кравченко, ни в одном из источников не приводится (за исключением книги П. М. Стефановского «300 неизвестных», где указано 19 побед, одержанных в боях с японцами. Возможно, эти цифры отражают его общий итог боевой деятельности). Согласно некоторым мемуарным источникам, в своём последнем бою он одержал сразу 4 победы (3 самолёта сбил пушечным огнём, ещё один — умелым маневром вогнал в землю). Некоторые западные источники указывают на 20 побед, одержанных в 4-х войнах.

Награды

• Медаль «Золотая Звезда» № 120, № 1/II (4 ноября 1939).
• Орден Ленина (22 февраля 1939).
• 2 ордена Красного Знамени (14 ноября 1938, 19 января 1940).
• Орден Отечественной войны II степени (22 февраля 1943).
• Орден «Знак Почёта» (25 мая 1936).
• Орден «Красного знамени за воинскую доблесть» Монгольской Народной Республики (10 августа 1939).
• Григорий Кравченко был одним из немногих лётчиков имевших «именной» самолёт. Правда, это была не боевая машина, а учебный У-2 на фюзеляже которого красовалась надпись: «Дважды Герою Кравченко Г. П. от уральских рабочих».

Память

Приказом Министра обороны СССР № 76 от 31 октября 1955 года навечно зачислен в списки 3-й эскадрильи 22-го истребительного авиационного Краснознамённого полка, которым командовал на Халхин-Голе.

Именем лётчика названы:

• улица Кравченко в Москве;
• улица Кравченко в Кургане;
• улица Кравченко в Донецке;
• улица генерала Кравченко в Днепропетровске;
• улица Кравченко в пгт. Синявино Кировского района Ленинградской области;
• улица Кравченко в с. Голубовка, Новомосковского района, Днепропетровской области;
• Звериноголовская школа имени Г. П. Кравченко (Звериноголовский район Курганской области);
• Голубовская общеобразовательная школа имени Г. П. Кравченко (Украина, Днепропетровская область, Новомосковский район, с. Голубовка).

Памятники:

• бронзовый бюст в селе Голубовка;
• бюст в Синявинской средней школе Кировского района Ленинградской области;
• бронзовый бюст на центральной площади Синявино Ленинградской области. Установлен на средства благотворителя Погосяна Грачья Мисаковича.

Мемориальные доски:

• мемориальная доска в Москве;
• мемориальная доска в Ряжске;
• памятный знак в селе Голубовка;
• мемориальная доска на лицее № 12, г. Курган, ул. Кравченко, 28;
• мемориальная доска на доме, в котором жил, проходя службу в НИИ ВВС, до 1939 года Кравченко Г. П. в п. Чкаловский, Щелковского района, Московской области.

Книги:

• В. А. Плющев. Гори, гори моя звезда…: Документальная повесть о Григории Пантелеевиче Кравченко.

См. также

• Дважды Герои Советского Союза.

Литература

• Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комдивы. Военный биографический словарь / В. П. Горемыкин. — М.: Кучково поле, 2014. — Т. 2. — С. 618-619. — 1000 экз. — ISBN 978-5-9950-0341-0.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=989 Кравченко, Григорий Пантелеевич]. Сайт «Герои Страны».

• [web.archive.org/web/20070929141320/www.rustrana.ru/print.php?nid=333 Справка о звании Герой Советского Союза].
• [testpilot.ru/russia/nii_vvs/pilots/kravchenko.htm Испытатели НИИ ВВС].
• [allaces.ru/cgi-bin/s2.cgi/sssr/struct/g/kravch.dat Резервная авиагруппа генерала Г. П. Кравченко].
• [airaces.narod.ru/china/kravch.htm Последний вылет Г. П. Кравченко].
• Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Отрывок, характеризующий Кравченко, Григорий Пантелеевич

Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.