Ромеро Мена, Карлос Умберто

Карлос Умберто Ромеро Мена Carlos Humberto Romero Mena<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Сальвадора
1 июля 1977 — 15 октября 1979
Предшественник:	Артуро Армандо Молина
Преемник:	Революционная правительственная хунта Сальвадора
Министр обороны и общественной безопасности Сальвадора
1 июля 1972 — 1976
Предшественник:	Фидель Торрес
Преемник:	Федерико Кастильо
Главнокомандующий вооружёнными силами Сальвадора
1 июля 1977 — 15 октября 1979
Предшественник:	Артуро Армандо Молина
Преемник:	Адольфо Арнальдо Махано
Вероисповедание:	католик
Рождение:	29 февраля 1924(1924-02-29) (100 лет) Чалатенанго, департамент Чалатенанго, Сальвадор
Отец:	Хосе Мария Ромеро
Мать:	Виктория Мена де Ромеро
Супруга:	Глория Герреро де Ромеро
Дети:	Карлос Умберто, Луис Фелипе, Глория Валентина и Роксана Каролина Ромеро Геррера
Партия:	Партия национального примирения
Образование:	Военная школа им. Херардо Барриоса (Сальвадор), Школа командного состава Генерального штаба армии Сальвадора. Кавалерийские курсы (Мексика)
Профессия:	военный
Военная служба
Звание:	генерал

Ка́рлос Умбе́рто Роме́ро Ме́на (исп.  Carlos Humberto Romero Mena, 29 февраля 1924, Чалатенанго, департамент Чалатенанго, Республика Эль Сальвадор) — политический и военный деятель Республики Эль-Сальвадор, президент Сальвадора в 1977—1979 годах.

Биография

Карлос Умберто Ромеро Мена родился 29 февраля 1924 года в городе Чалатенанго в семье Хосе Марии Ромеро и его жены Виктории Мены де Ромеро. Окончил Военную школу им. Герардо Барриоса (исп. Escuela Militar Capitán General Gerardo Barrios (EM)), Школу командного состава Генерального штаба армии Сальвадора. (исп. Escuela de Comando y Estado Mayor) и Кавалерийские курсы близ Мехико (Мексика). Ромеро выдвинулся ещё во время учёбы в Военной школе, где был командиром взвода, помощником офицера и казначеем. После окончания школы служил в кавалерийских частях, был командиром взвода, кавалерийского эскадрона, вторым заместителем, заместителем и командиром кавалерийской группы. Затем К. У. Ромеро был назначен заместителем командира 1-го пехотного полка и через некоторое время переведён заместителем директора Школы военной подготовки сержантского состава. После этого Ромеро был переведён на штабную, а затем и на дипломатическую работу. Он был начальником управления кадров Генерального штаба, комендантом штаб-квартиры Генерального штаба армии (исп. Jefe de la Plana Mayor de la comandancia General de la Fuerza Armada), помощником военного атташе сальвадорского посольства в Мехико.

После прихода к власти военно-конституционного правительства Хулио Адальберто Риверы К. У. Ромеро выполнял ряд правительственных дипломатических миссий: в 1964 году был официальным представителем на инаугурации президента Мексики Густаво Диаса Ордаса, в 1970 году — на инаугурации президента Колумбии Мисаэля Пастраны Борреры. В 1966 году Ромеро был делегатом на VII Конференции вооружённых сил Америки и на II Конференции Центральноамериканского совета обороны (CONDECA), в 1967 году — на VI Всеамериканской конференции офицеров разведки.

1 июля 1972 года полковник Карлос Умберто Ромеро вошёл в правительство президента Артуро Армандо Молины в качестве министра обороны и общественной безопасности. В 1973 году он также стал председателем Центральноамериканского совета обороны (CONDECA). Как министр нёс ответственность за убийство силами безопасности студентов университета 30 июля 1975 года. В 1976 году Ромеро стал кандидатом в президенты страны от правящей Партии национального примирения и по итогам выборов 20 февраля 1977 года был провозглашён избранным. Однако Национальный союз оппозиции, выдвигавший кандидатом в президенты полковника в отставке Эрнесто Кларамонта, обвинил власти в фальсификации выборов. По столице прокатилась волна выступлений протеста, тысячи недовольных собрались на площади Ла Либертад с требованием отмены результатов голосования. Генерал Ромеро выступил с заявлением, что выборы были честными и ввёл в стране осадное положение на 30 дней. 28 февраля в ходе разгона протестующих силы безопасности убили около 50 человек, сотни были ранены или арестованы. Раненый полковник Кларамонт, которого увезли с площади в клинику, сказал в этот день: «Это ещё не конец. Это — только начало». Его слова оказались пророческими.

1 июля 1977 года генерал Карлос Умберто Ромеро принёс присягу как конституционный президент Сальвадора и должен был занимать этот пост пять лет, до 1982 года. Его правительство, стремясь ослабить социальный раскол в стране, разработало пятилетний план развития страны под девизом «Благосостояние для всех» (исп. Bienestar para Todos), однако он так и не был реализован. Нарастало противостояние власти и оппозиции, продолжавшей обвинять Ромеро в фальсификации выборов, ширились репрессии и поощрение государством полувоенных формирований, которые убивали не только руководителей рабочих и крестьянских организаций, но и священников, осуждавших государственный терроризм. Левые силы переходили на более радикальные позиции и, вместо организаций забастовок и шествий, всё чаще прибегали к террористическим актам, убийствам военных и полицейских, создавали партизанские базы. Расстрел армией 8 мая 1979 года демонстрации у кафедрального собора Сан-Сальвадора стал «точкой невозврата» на пути к гражданской войне. С этого момента в стране не прекращались выступления протеста, а поддержка режима Ромеро быстро падала. За устранение генерала выступали уже Соединённые Штаты Америки, консервативный генералитет сальвадорской армии и левоцентристская тайная организация «Военная молодёжь» (исп. La juventud militar). С осуждением репрессивной политики правительства выступал и архиепископ Сан-Сальвадора Оскар Арнульфо Ромеро.

Ночью на 15 октября 1979 года движение молодых военных осуществило бескровный переворот, в ходе которого генерал Карлос Умберто Ромеро был отстранён от власти. Он эмигрировал в Гватемалу и больше не возвращался к политической деятельности.

Семья

Карлос Умберто Ромеро женат на Глории Герреро де Ромеро (исп.  Gloria Guerrero de Romero). У них четверо детей:

• Карлос Умберто Ромеро Герреро (исп. Carlos Humberto Romero Guerrero);
• Луис Фелипе Ромеро Герреро (исп.  Luis Felipe Romero Guerrero);
• Глория Валентина Ромеро Герреро (исп.  Gloria Valentina Romero Guerrero);
• Роксана Каролина Ромеро Герреро (исп. Roxana Carolina Romero Guerrero).

Литература

• Ромеро Мена, Карлос Умберто // Латинская Америка. Энциклопедический справочник.. — М., 1982. — С. 403.
• Международный ежегодник. Политика и экономика. 1978. — М.: Политиздат, 1978.

Ссылки

• [news.google.com.au/newspapers?id=-GktAAAAIBAJ&sjid=04kFAAAAIBAJ&dq=carlos-humberto-romero&pg=5296%2C5857272 Roimero foes charge fraud in El Salvador] (англ.)(недоступная ссылка — история). Tri City Herald (24 февраля 1977). Проверено 7 января 2013.
• [news.google.com.au/newspapers?id=MKwyAAAAIBAJ&sjid=_OkFAAAAIBAJ&dq=carlos-humberto-romero&pg=833%2C1965431 El Salvador coup leaders promise free elections] (англ.). The Miami News (16 Oct 1979). Проверено 7 января 2013.

Отрывок, характеризующий Ромеро Мена, Карлос Умберто

Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.