Маганья Борха, Альваро Альфредо

Альваро Альфредо Маганья Борха Álvaro Alfredo Magaña Borja<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Временный президент Республики Эль Сальвадор
2 мая 1982 — 1 июня 1984
Предшественник:	Хосе Наполеон Дуарте
Преемник:	Хосе Наполеон Дуарте
Вероисповедание:	католик
Рождение:	8 октября 1926(1926-10-08) Ауачапан, департамент Аучапан, Сальвадор
Смерть:	10 июня 2001(2001-06-10) (74 года) Сан-Сальвадор, Сальвадор
Супруга:	Конча Марина Гранадос де Маганья
Дети:	Мария Елена, Альваро Альфредо, Хосе Марио, Эрнесто Федерико, Мария Тереса и Анна Марина.
Образование:	Чикагский университет, Римский университет
Профессия:	экономист

Альваро Альфредо Маганья Борха (исп. Álvaro Alfredo Magaña Borja, 8 октября 1926, Ауачапан, департамент Аучапан, Республика Эль Сальвадор — 10 июня 2001, Сан-Сальвадор, Республика Эль Сальвадор) — политический Республики Эль-Сальвадор, временный президент Сальвадора в 1982—1984 годах.

Биография

Альваро Альфредо Маганья Борха родился 8 октября 1926 года в городе Ауачапан в богатой известной семье. Обучался в Университете Сан-Сальвадора, где стал доктором юриспруденции и социальных наук, работал адвокатом. Затем продолжил обучение, получил учёные степени по экономике в Чикагском университете и в области экономики и финансов в Римском университете.

Карьера финансиста

Альваро Маганья начал административную карьеру в 1960 году, после свержения конституционного президента Хосе Марии Лемуса. Он занял пост заместителя государственного секретаря по вопросам финансов, а в 1961 году, после прихода к власти консервативных военных, стал заместителем директора департамента экономики Организации американских государств (ОАГ) в Вашингтоне (США) и исполнительным директором Общей программы налоговых выплат ОАГ — Межамериканского банка развития — Экономической комиссии ООН для Латинской Америки и Карибского региона (CEPAL). В 1964 году Маганья был одним из редакторов издания «Problemas de política fiscal; documentos y actas de la conferencia celebrada en Santiago, Chile, en diciembre de 1962» (Washington D. C., Unión Panamericana, 1964), в котором выдвинул идею создания единого Налогового кодекса для стран Латинской Америки, осуществлённую в 1967 году.

После возвращения на родину в 1965 году Альваро Маганья, как специалист в области финансов и налогового права, был назначен президентом Ипотечного банка (исп. Banco Hipotecario) Сальвадора. В 1976 году он одновременно занял пост директора Центрального резервного банка Сальвадора, а в 1972—1977 годах был также советником Монетарного совета (исп. Junta Monetaria) и членом Министерского совета экономики (исп. Comité Económico Ministerial). Альваро Маганья пользовался доверием деятелей военно-конституционного режима Партии национального примирения и сохранил его после свержения президента Карлоса Умберто Ромеро в 1979 году. В 1980 году он, продолжая фактически руководить финансами Сальвадора, вновь вернулся на должности в Монетарном совете и в Совете экономики. За эти годы Маганья издал несколько книг по теории и практике финансовой деятельности, изучал вопросы налоговых сборов в контексте латиноамериканской интеграции и проблемы финансирования Ипотечным банком сельского хозяйства Сальвадора.

Временный президент

В марте 1982 года в условиях гражданской войны в Сальвадоре прошли выборы в Конституционную ассамблею страны, на которых победу одержал блок пяти правых партий во главе с отставным майором Роберто д’Обюссоном. Однако д’Обюссон не смог возглавить государство: против его кандидатуры, считавшейся слишком одиозной, выступили не только оппозиционные партии Ассамблеи, но и посол США в Сальвадоре Дин Хинтон. Помимо этого президент США Рональд Рейган послал в Сальвадор своего личного представителя генерала Вернона Уолтерса, чтобы предотвратить избрание президентом фигуры, которая вновь заведёт ситуацию в тупик. Тогда, после долгих переговоров, депутаты Учредительной ассамблеи Сальвадора Хесус Долорес Ортис (Христианско-демократическая партия, PDC) и Наполеон Бонилья (Партия национального примирения) выдвинули кандидатуру руководителя Центрального резервного и Ипотечного банков страны Альваро Маганьи в президенты Сальвадора. 29 апреля 1982 года он был избран, победив кандидата Националистического республиканского альянса (АРЕНА) Хулио Сесара Барреру.

В воскресенье 2 мая 1982 года в 10.00 утра в Голубом зале президентского дворца Хосе Наполеон Дуарте передал ему двуцветную президентскую ленту. 4 мая было приведено к присяге коалиционное правительство Маганьи, в которое вошли 14 человек (8 от блока правых партий, 3 — от ХДП и 3 независимых).

Деятельность правительства Альваро Маганьи разворачивалась по четырём направлениям: составление новой конституции, достижение национального примирения, осуществление социально-экономических реформ и проведение новых выборов.

Конституционная ассамблея в мае 1982 года восстановила действие Конституции 1962 года и учредила комиссию по составлению новой конституции, приступившую к работе в июне 1983 года. В августе 1983 года Ассамблея начала рассмотрение предложенного ею проекта. К концу года Конституция 1983 года была принята и вступила в действие 20 декабря 1983 года, после чего Конституционная ассамблея была преобразована в Законодательное собрание. Новая конституция во многом повторяла положения конституции 1962 года, однако отменяла смертную казнь, ограничивала размеры земельных владений, давала существенные социальные гарантии. Военные и духовенство лишались права вести политическую пропаганду и вступать в политические партии. При этом в феврале 1984 года правительство Маганьи обошло провозглашённые конституционные гарантии, издав декрет № 50, учредивший военные суды, действовавшие до 1987 года.

В вопросах национального примирения и восстановления нормального функционирования государственной и политической систем, прежде всего, было необходимо добиться консолидации политических сил, принявших участие в конституционном процессе. Альваро Маганье при поддержке военного командования и представителей США удалось уговорить христианских демократов Хосе Наполеона Дуарте, Партию национального примирения и партию АРЕНА д’Обюссона заключить 3 августа 1982 года т.н. Пакт Апанека (исп. Pacto de Apaneca). Это соглашение утверждало «основную платформу правительства» и общие принципы демократизации, защиты прав человека, поощрения экономики и продолжения экономических и социальных реформ. Должен был способствовать примирению и визит в Сальвадор в марте 1983 года Папы Римского Иоанна Павла II. Однако наладить диалог с партизанами Фронта национального освобождения им. Фарабундо Марти не удавалось. Призывы Маганьи к примирению не имели успеха и боевые действия между армией и партизанами продолжались до конца его правления.

В мае 1982 году по инициативе Маганьи для предотвращения сельскохозяйственных потерь был приостановлен III этап аграрной реформы. В следующем году с санкции Конституционной ассамблеи его реализация была продолжена, однако суть реформы под давлением правых партий претерпела изменения. Предельный размер землевладений в 100 гектар, утверждённый в 1980 году в декрете полковника А. Махано, теперь был конституционно ограничен уже 245 гектарами, с правом конфискации для общественных нужд при обязательной компенсации.

Политическую ситуацию в стране осложнил конфликт в вооружённых силах. В январе 1983 году, вступивший в конфликт с министром обороны подполковник Сихифредо Очоа поднял мятеж протии военного командования. Выступление провалилось, но правительство пошло на уступки, считая недопустимым появление ещё одного фронта в условиях гражданской войны. В апреле того же года последовала отставка министра обороны генерала Гильермо Гарсии. Новым министром обороны был назначен генерал Видес Касанова.

Тем не менее в таких условиях правительству удавалось продолжать выполнение масштабных экономических проектов: в правление Альваро Маганьи состоялось торжественное открытие гидроэлектрокомплекса на реке Лемпа.

Зарубежные поездки

• Июль 1982 года — страны Центральной Америки;
• Декабрь 1982 года — Коста-Рика (встретился с президентом США Р.Рейганом) ;
• Июнь 1983 года — США; 17 июня 1983 в Вашингтоне состоялась беседа Альваро Маганьи с президентом США Рональдом Рейганом, который назвал сальвадорского президента «храбрым и талантливым лидером» (courageous and talented leader) и высокого оценил его деятельность:

Он делает замечательные успехи, решая трудную задачу перехода Сальвадора к демократии, и в то же самое время организуя защиту от руководимых марксистами партизан, которые превратили бы его страну в диктатуру кубинского образца. Президент Маганья, Правительство Сальвадора, и люди той храброй страны заслуживают нашей поддержки и пользуются ею.

Оригинальный текст (англ.)  

He's making admirable progress in the difficult task of moving El Salvador toward democracy while at the same time coordinating a defense against Marxist-led guerrillas who would turn his country into a Cuban-style dictatorship. President Magana, the Government of El Salvador, and the people of that brave country deserve and have our support. And it's a great pleasure to have you here.

Маганья поблагодарил Рейгана за поддержку, заверил его, что сальвадорцы верят «в демократию, свободу, и все принципы, которые сделали эту страну великой» (in democracy, liberty, and all the principles that have made this country great) после чего дал свою оценку ситуации:

Ситуация в Сальвадоре - часть мирового экономического кризиса и идеологического конфликта. Однако наши проблемы не являются исключительно результатом внешних факторов. В течение долгого времени социально-экономическое неравенство препятствовало полному развитию демократии. Оно обеспечило возможности для проникновения в наше полушарие иных интересов, особенно интересов Советского Союза и его саттелитов, действующих через две латиноамериканских страны, чтобы сделать нас жертвами своей экспансионистской политики. Наше правительство - результат выбора сальвадорского народа, который 28 марта 1982, рискуя жизнями, избрал кардинально и без сомнений демократическую систему как предпочтительную форму политической организации. Следовательно, мое правительство не является продуктом той или иной преобладающей идеологической фракции: оно скорее ясное и конституционное выражение суверенной воли народа, проявленной на самых представительных свободных выборах, известных в нашей всей истории.

Оригинальный текст (англ.)  

The situation in El Salvador is part of a world situation of economic crisis and ideological conflict. However, our problems are not solely the result of external factors. For a long time, social and economic inequalities have been obstacles to the full development of democracy. They have provided the opportunity for extra-hemispheric interests, most particularly those of the Soviet Union and her satellites working through two Latin American countries to make us victims of their expansionistic policy. Our government is the outcome of the electoral decision of the Salvadoran people, who on March 28, 1982, risked their lives in order to choose overwhelmingly and without doubt the democratic system as a preferred form of political organization. Consequently, my government is not the result of one or another ideological faction having prevailed: rather it is the clear and constitutional expression of the sovereign will of the people expressed in the most multitudinous free election known in our entire history

• Июль 1983 года — Гватемала.

После отставки

В условиях продолжавшихся военных действий правительству удалось провести президентские выборы, которые прошли в два тура, 25 марта и 6 мая 1984 года. В сложной борьбе за власть христианскому демократу Хосе Наполеону Дуарте удалось опередить бывшего соперника Маганьи майора д’Обюссона и вернуться в кресло президента. 1 июня 1984 года состоялась церемония передачи власти и Альваро Маганья покинул политическую арену. После отставки он фактически отошёл от общественной деятельности и посвятил себя исследованиям и опубликованию книг и статей по вопросам конституционного и налогового права, экономики сельского хозяйства и государственных финансов. Множество его статей в последующие годы были напечатаны специализированными журналами Аргентины, Испании, Италии и США.

Альваро Альфредо Маганья Борха скончался утром 10 июня 2001 года в медицинском центре Сан-Сальвадора, куда был помещён из-за ухудшения здоровья.

Семья

Альваро Маганья был женат на Конче Марии Гранадос де Маганья (Concha Marina Granados de Magaña). У них было шесть детей: Мария Елена (María Elena), в замужестве де Кастильо (de Castrillo), Альваро Альфредо (Alvaro Alfredo), Хосе Марио (José Mario), Эрнесто Федерико (Ernesto Federico), Мария Тереса (María Teresa), в замужестве де Гильберт (de Gilbert) и Ана Марина (Ana Marina) в замужестве де Ортега (de Ortega).

Сочинения

• Alvaro Magaña. El concepto fiscal de renta y la renta imputada de la casa habitada por su propietario. / Washington D. C., Secretaría General de la OEA, 1967;
• Alvaro Magaña. Establecimiento de un sistema de obtención de recursos fiscales para la integración económica centroamericana. / Tegucigalpa, BCIE, 1967;
• Alvaro Magaña. El financiamiento del Banco Hipotecario de El Salvador al sector agropecuario. / San Salvador, 1969;
• Discursos, mensajes y declaraciones del presidente de la República, doctor Alvaro Magaña. / San Salvador, Secretaría de Información de la Presidencia, 1984 (Período de marzo a diciembre de 1983);
• Alvaro Magaña. Derecho Constitucional Financiero Salvadoreño» (1989);
• Alvaro Magaña. Derecho Constitucional Tributario: el principio de legalidad" (1993);
• Alvaro Magaña. El Estado como sujeto pasivo de obligaciones tributarias" (1993);
• Alvaro Magaña Derecho Constitucional Presupuestario salvadoreño" (1996);
• Alvaro Magaña. Consideraciones sobre la Constitución salvadoreña" (1996);
• Alvaro Magaña. Derechos fundamentales y Constitución" (1997);
• Alvaro Magaña. La constitucionalización del principio de reserva de ley tributaria en El Salvador" (1997);
• Alvaro Magaña. Los límites constitucionales de la autonomía del Banco Central" (1998).

Литература

• Сальвадор // Ежегодник Большой советской энциклопедии. — М., 1983. — С. 335.
• Сальвадор // Ежегодник Большой советской энциклопедии. — М., 1984.

Ссылки

• [www.biografiasyvidas.com/biografia/m/magana.htm Álvaro Magaña] (исп.). Biografías y Vidas. Проверено 27 января 2014.
• [primerafutboles.com/galeria/index.php/Fotos-Presidentes-de-Primera-Divisi-n/1-Dr-Alvaro-Magana-Periodo-10-Nov-1969-6-Junio-1971 Dr. Alvaro Magaña (Período 10 Nov 1969 - 6 Junio 1971)] (исп.). Проверено 27 января 2014.
• Paul Hosefros. [www.nytimes.com/1983/06/17/world/paul-hosefros-salvadoran-leader-washington-alvaro-magana-el-salvador-s.html SALVADORAN LEADER IN WASHINGTON] (англ.). The New York Times (June 17, 1983). Проверено 27 января 2014.

Отрывок, характеризующий Маганья Борха, Альваро Альфредо

– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.