Вихиль, Диего
| Диего Фернандес Вихиль и Коканья Diego Fernández Vijil y Cocaña<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1 февраля 1839 — 31 марта 1840 | |||
| Предшественник: | Франсиско Морасан | ||
| Преемник: | пост упразднён | ||
| |||
| 1828 — 1829 | |||
| Предшественник: | Франсиско Морасан | ||
| Преемник: | Франсиско Морасан | ||
| |||
| 1 февраля 1836 — 23 мая 1837 | |||
| Предшественник: | Франсиско Гомес | ||
| Преемник: | Тимотео Менендес | ||
| |||
| 7 июня 1837 — 6 января 1838 | |||
| Предшественник: | Тимотео Менендес | ||
| Преемник: | Тимотео Менендес | ||
| Вероисповедание: | католик | ||
| Рождение: | 1799 Тегусигальпа, Гондурас 
| ||
| Смерть: | 10 января 1845 Гранада, Никарагуа 
| ||
| Отец: | Хосе Вихиль Фернандес | ||
| Мать: | Хосефа Коканья Фабрега | ||
| Партия: | Либерал | ||
Диего Фернандес Вихиль и Коканья (исп. Diego Fernández Vijil y Cocaña; 1799, Тегусигальпа — 10 января 1845, Гранада) — государственный и военный деятель Центральной Америки, ближайший сподвижник генерала Франсиско Морасана.
Содержание
Биография
Родился в 1799 году; его родителями были Хосе Вихиль Фернандес и Мария Хосефа Коканья Фабрега. Окончил Национальный университет Леона, занимался адвокатской и нотариальной деятельностью в Тегусигальпе.
В это время в стране происходят значительные перемены. 15 сентября 1821 года была подписана Декларация независимости Мексики от Испании. Первая Мексиканская империя включила в себя территорию бывшей Новой Испании и генерал-капитанства Гватемала, однако в 1823 году от империи отделяются Соединённые Провинции Центральной Америки куда вошли Гватемала, Гондурас, Сальвадор, Никарагуа и Коста-Рика.
Объединение провинций в одно государство было непрочным. Как во всей Латинской Америке, здесь произошло резкое разделение между либералами, для которых на первом месте было обеспечение равных прав на приобретение собственности, и консерваторами, пытавшимися сохранить социальную систему, оставшуюся с колониальных времен[1].
В 1824 году Вихиль, примкнув к либералам, становится членом Федерального парламента. В 1826—1827 занимает пост губернатора Тегусигальпы, но после занятия города войсками Федерального президента Мануэля Хосе Арсе был арестован. Освобожден после вступления армии Морасана в город 11 ноября 1827 года.
Верховный правитель штата Гондурас
После победы армии Морасана над федеральными войсками консерваторов в битве при Ла-Тринидад, Вихиль был назначен заместителем правителя штата Гондурас. С 7 марта 1828 года до 2 декабря 1829 года являлся верховным правителем Гондураса. Под его руководством парламент провел секуляризацию имущества духовенства. Церковные земли перешли государству, несколько монастырей и другие здания были заняты под общественные нужды.
Верховный правитель штата Сальвадор
Генерал Морасан назначил Вихиля верховным правителем Сальвадора 1 февраля 1836 года. Он служил с небольшим перерывом до 6 января 1838 года. Его правление оказалось не совсем удачным. В эти годы в Сальвадоре вспыхнула эпидемия холеры, распространенная паломниками возвращающимися из Эскипуласа. На борьбу с эпидемией правительство Вихиля бросило все средства за исключением оплаты государственных служащих, но холера продолжала бушевать. К январю 1837 года болезнь распространилась по всем поселениям страны. Борьба с холерой полностью истощила государственную казну, 8 января 1837 года парламент принял ежегодный бюджет, всего 85 028 песо.
23 мая 1837 года вспыхнули восстания в Сакатеколуке и Кохутепеке, сопровождаемые убийствами и разбоями. Восставшим удалось прорваться к Санта-Ане, но уже в июне были разбиты правительственными войсками. Вихиль не стал преследовать бунтовщиков, и амнистировал всех участников.
6 января 1838 года на посту Верховного правителя Сальвадора Вихиля заменил Тимотео Менендес.
Президент Соединенных Провинций
После того, как федеральный вице-президент Хосе Грегорио Саласар был убит во время занятия города Гватемалы силами мятежника Рафаэля Карреры, Вихиль был назначен 1 февраля 1838 года на его пост. Спустя год, 1 февраля 1839 года, Морасан, пытаясь сохранить Федерацию, передал президентство Вихилю, но к тому времени либералы не пользовались массовой поддержкой, которая требовалась для сохранения единства Центральной Америки. Против правительства Морасана объединилось большинство провинций. Никарагуа, Гондурас и Коста-Рика вышли из Федерации в 1838 году, следом за ними 17 апреля 1839 годы вышла Гватемала. Это оставило Федерацию только с одним участником, Сальвадором. 31 марта 1840, Сальвадор расторг федерацию, и срок полномочий Вихиля как президента, закончился[2].
Последние годы
8 апреля 1840 года Вихиль поддержал захват власти Морасаном в Коста-Рике. После свержения и расстрела Морасана 15 сентября 1842 года в Сан-Хосе, Вихиль перебрался в Гранаду, где оставался до своей смерти в 1845 году.
Напишите отзыв о статье "Вихиль, Диего"
Примечания
Ссылки
- «Enzyklopädie des Wissens», Bd.7, Köln 1990.
- Humberto Montes, Arturo Morazan y la Federacion Centroamericana / Mexico — 1958
- Duenas Van Severen, J.R. Biografia del general Francisco Morazan / San Salvador — 1961
| ||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Вихиль, Диего
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.
Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
