Черногорская федералистская партия

Черногорская федералистская партия
Crnogorska federalistička stranka
Лидер:	Секула Дрлевич
Дата основания:	1925 год
Дата роспуска:	1945 год
Идеология:	Черногорский национализм

К:Политические партии, основанные в 1925 году

К:Исчезли в 1945 году Черногорская федералистская партия (черногор. Crnogorska federalistička stranka; Черногорское крестьянское движение федералистов (черногор. Crnogorski seljački federalistički pokret)) — политическая партия в королевской Югославии и Черногории периода Второй мировой войны. Партия выступала за федерализацию Югославии и предоставление Черногории автономии. В период Второй мировой войны партия активно сотрудничала с оккупационными властями, с войсками стран Оси и усташами. Партия продолжала политику движения зеленашей (черногор. zelenaši), лидером партии являлся Секула Дрлевич.

История

Королевство сербов, хорватов и словенцев

После отмены деления Югославии по историческим и этническим границам в 1922 году территория Черногории вошла в состав Зетской бановины. После этого бывшими сторонниками свергнутого черногорского короля Николы I была создана Черногорская федералистская партия лидером которой стал Секула Дрлевич. Главной целью партии стало стремление добиться федерализации Югославии и предоставления Черногории автономии в рамках единого королевства южных славян. Партия выступала за мирный способ решения «черногорского вопроса», в то время как зеленаши избрали путь экстремизма и вялой партизанской войны против югославских властей за отделение Черногории.

В довоенной Югославии партия не пользовалась большой популярностью у избирателей. Неудачи на выборах, толкнули партию на вступление в коалицию с Хорватской крестьянской партией Степана Радича и независимой демократической партией. Таким образом партия стала третьей силой в Крестьянско-демократической коалиции.

Королевство Югославия

После введения диктатуры Александра I в 1929 году КСХС было переименовано в Королевство Югославия, а все национальные партии были запрещены. В 1934 году после убийства короля Александра в Марселе правительство Югославии пошло на некие уступки национальным политическим силам.

В это время на свободу вышел бывший деятель движения зеленашей Новица Радович, который стал главным идеологом партии. В 1938 году партия налаживает связи с Владко Мачеком и присоединяется к единой югославской оппозиции. В это же время цели партии становятся более радикальными и выражаются в стремлении полного отделения Черногории от Югославии. Лидеры партии говорили о незаконном присоединении Черногории к Сербии в 1918 году. Партийные лидеры исповедовали крайний черногорский национализм и заявляли о том, что именно черногорцы, а не сербы достойны быть «титульной нацией» в Югославии.

После подписания соглашения Цветковича — Мачека Черногорская федералистская партия прекращает все контакты с хорватской оппозицией и становиться самостоятельной оппозиционной силой.

Вторая мировая война

После вторжения в Югославию войск стран Оси в Югославию 6 апреля 1941 года территорию Черногории оккупировали итальянские войска. Король Виктор Эммануил III (под влиянием своей жены Елены Черногорской, дочери бывшего короля Черногории Николы I Петровича) убедил Бенито Муссолини создать независимое государство Черногория, вопреки желаниям правителя Хорватии Анте Павелича и албанского правительства (которые хотели поделить Черногорию между собой).

Официально Черногория являлась королевством, но последний внук Николы I Петровича князь Михаил Петрович-Негош отказался от короны, объявив о поддержке своего двоюродного брата, молодого Петра II Карагеоргиевича. В начале 1942 года Черногория пережила вспышку гражданской войны, когда четники и партизаны начали воевать против Черногорских сепаратистов и сил Оси. По продолжению Второй мировой Войны, война в Черногории стала хаотичной и бесчестной, так как было образовано и расторжено огромное количество союзов между всеми сторонами. Также в Черногории активную деятельность вел Сербский добровольческий корпус войск СС.

В конце сентября 1943 года Независимое государство Хорватия Анте Павелича аннексировала итальянскую провинцию Котора (ранее отобранную у Черногории). В октябре 1943 года, Дрлевич был выслан из Черногории. В 1944 году, в Хорватии он сформировал Государственный совет Черногории, который должен был работать в качестве правительства в изгнании. После ухода итальянской администрации, Черногория была поставлена под полный контроль Германии, при этом не затихала с кровавая партизанская война. За этот период десятки тысяч граждан были убиты оккупантами.

После освобождения Черногории и окончания Второй мировой войны, партия была объявлена вне закона, часть её деятелей бежала из страны, а другая часть была арестована югославскими властями.

См. также

• Зеленаши
• Дрлевич, Секула
• Королевство Черногория (1941—1944)
• Петровичи (династия)

Литература

• Dr. Šerbo Rastoder. Političke borbe u Crnoj Gori 1918-1929. — Белград: Zadužbina Andrejević, 1996.  (серб.)
• Dr. Dimitrije Vujović. Prilozi izučavanju crnogorskog nacionalnog pitanja. — Никшич: Univerzitetska riječ, 1987.  (серб.)
• Dr. Radoje Pajović. Kontrarevolucija u Crnoj Gori: Četnički i federalistički pokret 1941.-1945. — Цетинье: Obod, 1977.  (серб.)

Ссылки

• [www.montenegrina.net/pages/pages1/istorija/cg_u_2_svj_ratu/sto_je_istina_o_petrovdanskom_saboru1941_na_ct_n_adzic.htm O proglašenju neovisne Crne Gore 12. srpnja 1941.]  (хорв.)

Отрывок, характеризующий Черногорская федералистская партия

– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.