BL 16″/45 Mk I

BL 16″/45 Mark I

Носовая трёхорудийная башня линкора «Родней» при максимальном угле возвышения
История производства
Разработано:	1922
Страна производства	Великобритания Великобритания
Изготовлено, ед.:	29
История службы
Годы эксплуатации:	1927—1948
Состояло на вооружении:	ВМФ Великобритании
Характеристики орудия
Калибр, мм:	406 мм (16 дюймов)
Длина ствола, мм/калибров:	18 850
Длина канала ствола, мм:	18 288
Объём каморы, дм³:	576,9 дм³
Тип затвора:	поршневой
Масса ствола с затвором, кг:	109 700
Принцип заряжания:	раздельное заряжание
Скорострельность, выстрелов в минуту:	1,5
Характеристики артустановки
Марка артустановки:	Mk 1
Масса вращающейся части, кг:	1 487 000—1 507 000
Расстояние между осями орудий, мм:	2 489
Длина отката, мм:	1 130
Угол подъёма ствола, °:	−3° +40°
Максимальная дальность стрельбы, м:	37 390 (40 890 ярдов) — фугасный снаряд массой 929 кг, угол возвышения 40°

BL 16″/45 Mark I — британское морское орудие калибра 16 дюймов (406 мм) с длиной ствола 45 калибров. BL — англ. Breech-Loading — казнозарядное орудие, 16″ — калибр (16 дюймов или 406 мм), 45 — длина ствола в калибрах. Первоначально предназначалось для вооружения линейных крейсеров типа «G-3». Орудия были заказаны в 1921 году фирме Армстронга. Однако в результате Вашингтонской конференции 1922 года по ограничению гонки морских вооружений постройка линейных крейсеров была отменена. После незначительного изменения конструкции эти орудия были изготовлены для двух британских линкоров — «Нельсон» и «Родней». На каждом корабле было установлено три трёхорудийные башни, получившие обозначение Mark I. Все три башни находились в носовой части линкора и имели обозначения «A», «B» и «X».

16″/45 Mark I — единственные стоявшие на вооружении британские орудия калибра 406 мм. Были последними орудиями Великобритании, изготовленными со скреплёнными проволокой стволами. В результате ряда факторов многими специалистами рассматривались как не очень удачные, поскольку по сравнению с 15-дюймовыми орудиями Mark I обладали ненамного большей бронепробиваемостью при худших параметрах скорострельности, надёжности, точности стрельбы и живучести ствола.

История разработки

После окончания Первой мировой войны британскими специалистами производилась выработка облика послевоенных линейных крейсеров и линкоров. В качестве главного калибра этих кораблей рассматривались орудия калибром 381, 406, 420 и 457 мм. В это время для ВМФ США и Японии строились линкоры и линейные крейсера с 406-мм артиллерией. Английские моряки выдвигали требования к орудию по пробитию 381 мм поясной и 178 мм палубной брони и склонялись к выбору 457-мм орудия. В конечном счёте от калибра 381 мм было решено отказаться. В результате проработки облика для новых линейных крейсеров типа «G3» впервые в истории Королевского флота был выбран калибр 406 мм, а для вооружения линкоров типа «№ 3» — калибр 457 мм. Ещё одним нововведением было размещение орудий в трёхорудийных башнях. Это было вызвано желанием уменьшить общий вес башен орудий главного калибра.

После войны разгорелись жаркие дискуссии по выбору начальной скорости и массы снаряда. Традиционно в английском флоте использовался относительно тяжёлый снаряд с невысокой начальной скоростью. В немецком флоте придерживались концепции лёгкого снаряда и его высокой начальной скорости. Для разрешения этих споров было решено провести ряд тестов. Испытания проводились стрельбами из 343-мм орудия снарядами массой 567 и 635 кг. Опыты проводились при одинаковой скорости попадания и показали, что тяжёлый снаряд лучше пробивает броню при косом попадании. Однако если лёгкий снаряд проникал сквозь броневую плиту целым, для 635-кг снаряда был выявлен целый ряд недостатков. При пробивании плиты под определёнными углами снаряд мог отклоняться от своей траектории из-за большой массы. Также при попадании более длинного снаряда возникало сотрясение его корпуса, часто приводившее к разрушению снаряда. В результате снаряд проникал за броневую плиту в повреждённом состоянии, что снижало его заброневое воздействие.

Также были проведены стрельбы 381-мм снарядом по плите толщиной 305 мм с углом отклонения от перпендикуляра 20 градусов. Только два снаряда проникли за броню не разрушившись. По результатам этих испытаний начальником управления морских вооружений (англ. Director of Naval Ordnance) были выданы рекомендации по использованию более лёгкого снаряда с высокой начальной скоростью. Считалось, что такой снаряд на малых дистанциях обладает лучшей бронепробиваемостью за счёт большей скорости, а на больших дистанциях — за счёт большего угла встречи с горизонтальной бронёй. В сентябре — октябре 1921 года для окончательной проверки данных предположений были проведены опыты с лёгким и тяжёлым 381-мм снарядом. Данные о результатах этого опыта отсутствуют, но, скорее всего, они подтвердили предположения начальника управления морских вооружений, так как для новых 406-мм орудий была принята комбинация высокая скорость/лёгкий снаряд. Опыт дальнейшей эксплуатации орудий, созданных по данному принципу, показал ошибочность данного решения.

Разработка орудий и башен велась в течение 1921 года фирмой Армстронга в Элсвике. Был выдан заказ на первые 18 орудий. В результате вашингтонского соглашения 18 ноября 1922 года заказ на линейные крейсера типа «G-3» был отменён. Работы по производству орудий были приостановлены. Однако по результатам того же соглашения Великобритания получила право построить два линкора с орудиями калибра до 406 мм и стандартным водоизмещением до 35 000 тонн. Для новых линкоров было решено использовать башни и орудия, заказанные для «G-3».

16-дюймовое орудие Mark I

Конструктивно орудие состояло из конического лейнера с двумя поясками в задней части на расстоянии 14 081,8 мм (554,4 дюйма) от дульного среза, трубы «A», по всей длине укреплённой намоткой проволоки, трубы «B», кожуха и затворного кольца. Поршневое гнездо крепилось в трубе «А» и стопорило лейнер. Орудие оснащалось поршневым затвором системы Велина (англ. Welin type breech block), приводимым в действие гидравлическим механизмом Асбури (англ. hydraulic Asbury mechanism). Вес затвора с приводом около двух английских тонн (2032 кг).

Ствол орудия нарезной, изготавливался по технологии крепления проволокой. На один ствол наматывалось около 250 км проволоки. Недостатком данного метода являлась малая продольная прочность, вибрации при выстреле и большая масса по сравнению со стволами, скреплёнными цилиндрами.

Орудие рассчитывалось для выстрела 1029-кг снарядом со скоростью 929 м/с. Первое орудие поступило на испытания 15 марта 1926 года. И сразу же были обнаружены проблемы, связанные с комбинацией лёгкий снаряд/высокая скорость. С рабочим зарядом весом 238 кг орудие придавало снаряду расчётную скорость 929 м/с. Однако после каждого выстрела она падала на 0,52 м/с, что говорило о сильном износе канала ствола. При стрельбе полными зарядами расчётная живучесть ствола должна была составить 180 выстрелов. Износ также приводил к неточностям при стрельбе. Свою роль сыграло и принятое в английском флоте большое удлинение головки снаряда. Оно служило уменьшению падения скорости снаряда в процессе полёта. Однако в комбинации с лёгким снарядом это привело к повышенной вибрации короткого корпуса снаряда при его движении по каналу ствола.

С целью снижения этого недостатка была изменена форма картузной каморы и уменьшен её объём — с 573 548,6 см³ до 491 613 см³, а заряд уменьшен с 238 до 231 кг. Позже была разработана новая модификация нарезки ствола (получившая обозначение нарезка второй модификации — англ. Mark II rifling), внедрение которой позволило уменьшить износ ствола. Также была изменена форма ведущих поясков снаряда. Все эти меры увеличили живучесть ствола до 200—250 выстрелов и обеспечили снижение падения начальной скорости при каждом последующем выстреле до 0,35 м/с. Однако даже ценой падения начальной скорости снаряда не удалось получить показателей точности и эффективности, сравнимых с более старым 381-мм орудием Mark 1.

Всего было произведено 29 орудий. Они производились четырьмя компаниями. Орудия № 1—10 были произведены фирмой Армстронга, № 11—18 фирмой Виккерса в Глазго, № 19—23 фирмой William Beardmore & Company (англ. William Beardmore & Company) в Глазго и № 24—29 Королевским арсеналом в Вуличе. Орудия № 3, 4 и 24 имели зарядную камору того же объёма, что и остальные, но она была короче (3009,9 мм вместо 3187,7 мм) при той же длине орудия. За счёт этого длина нарезной части была несколько больше (15 047 мм). Эти три орудия были установлены в башне «A» линкора «Нельсон».

При вводе в строй все орудия линкоров «Родней» и «Нельсон» имели нарезку «Mk 1». Изменение модификации нарезов с «Mk 1» на «Mk 2» производилось в течение эксплуатации при замене лейнера. На линкоре «Нельсон» изменение нарезки орудий башен «B» и «X» было произведено в мае 1944 года, а башни «A» только в марте 1945-го. На линкоре «Родней» два орудия башни «B» получили нарезку в декабре 1937 года, а орудия башни «A» получили новую нарезку в феврале 1942 года. Орудия башни «X» до конца эксплуатации имели нарезку типа «Mk 1».

Характеристики	Орудие с нарезами Mk 1	Орудие с нарезами Mk 2
Масса ствола с замком	109,7 т (108 длинных тонн)
Масса ствола без замка	107,7 т (106 длинных тонн)
Длина орудия	18,852 м (742,2 дюйма)
Длина канала ствола	18,288 м (720 дюймов)
Длина нарезов	14,909 м (586,96 дюйма)	14,959 м (588,95 дюйма)
Шаг нарезки	длина хода нарезов 30 калибров
Нарезы	80 нарезов глубиной 3,43 × 9,577 мм (0,135 × 0,377 дюйма)	96 нарезов глубиной 3,15 × 8,865 мм (0,124 × 0,349 дюйма)
Ширина поля нарезов	6,380 мм (0,2512 дюйма)	4,432 мм (0,1745 дюйма)
Объём зарядной камеры	576,9 дм³ (35,205 дюйма³)
Скорострельность	1,5 выстрела в минуту (первые четыре выстрела — один выстрел в 40 секунд, затем один выстрел в 45 секунд)
Начальная скорость 929-кг снаряда (заряд SC280 массой 224,5 кг)	788 м/с	797 м/с
Максимальная дальность стрельбы (40°, бронебойный снаряд массой 929 кг)	35 745 м	36 345 м

Трёхорудийная башня Mark I

Конструкция башни

До этого башни крупного калибра в английским флоте были двухорудийными, и опыта разработки трёхорудийных башен практически не было. При разработке трёхорудийного лафета конструкторы столкнулись со многими сложностями при разработке компоновки башни, её развесовки и габаритов, удобству обслуживания различных механизмов и, в особенности, механизмов заряжания среднего орудия.

Снаряды и заряды при помощи толчкового механизма подавались в вертикальном положении, в отличие от принятой ранее горизонтальной подачи. Большое внимание было уделено защите башни и боезапаса от пожаров и взрывов, которые стали причиной взрыва трёх английских линейных крейсеров в Ютландском сражении. Для защиты подбашенных помещений от форса пламени было применено большое количество пламянепроницаемых люков и проёмов в коммуникациях подачи боезапаса. Подъёмник кордитного пороха в верхней и нижней части имел пламянепроницаемые затворы против форса пламени и взрывные клапаны по бокам устройств подачи. В результате этих мер для кордитных зарядов было только два опасных места — в перегрузочном отделении между погребами и подъёмниками и непосредственно возле орудия.

Зарядные погреба имели проёмы-шлюзы квадратной формы размером 457×457 мм и имели защиту из лёгких стальных плит. Шлюзы были водонепроницаемы и имели защиту от проникновения форса пламени внутрь. Ещё в 1919 году было решено отказаться от взрывных клапанов в погребах, так как считалось, что они не защищены от прорыва форса пламени внутрь.

В гидравлической системе башни было применено масло, в отличие от применявшейся ранее воды, что позволило использовать стальные трубы вместо медных. Это облегчило и удешевило конструкцию, однако привело к более частым протечкам. Давление в системе создавалось насосом с приводом от 750-сильного парового двигателя. Каждая башня имела также резервный насос, расположенный в неподвижной части башни.

Характеристики башни Mk 1
Характеристика	Значение
Вес вращающейся части, т	1487—1507
Диаметр по роликовому погону	10,06
Внутренний диаметр барбета	11,43
Расстояние между осями орудий, м	2,489
Откат, см	113
Максимальная скорость подъёма орудия, °/с	10
максимальная скорость поворота башни, °/с	4
Угол подъёма ствола
максимум	40°
минимум	−3°
угол заряжания	3°
углы поворота башни
башня A	±150°
башня B	±160°
башня X	от 60 до 120° на каждый борт
Броня, мм
лоб	398
борт	274—224
задняя часть	224
крыша	180

Штат башни по расписанию военного времени состоял из 89 человек для башен «A» и «X» и 101 человек для башни «B». Увеличение штата башни «B» связано с тем, что в отличие от крайних башен с подачей снарядов и зарядов из погребов в башню только с одной стороны, в ней подача осуществлялась с двух сторон.

Штат башни Mk 1, человек
Отделение	Башни «A» и «X»	Башня «B»
Боевое отделение	23
Перегрузочное отделение кордита	16
Перегрузочное отделение снарядов	12
Зарядный погреб	19	25
Снарядный погреб	19	25
ИТОГО	89	101

Основные изменения по сравнению с первоначальным проектом башен G3

Новые линкоры строились с жёсткими ограничениями по водоизмещению, поэтому на первый план выходила задача экономии веса. В проект 406-мм орудий и башен были внесены ряд изменений, призванных облегчить конструкцию. В первую очередь была уменьшена толщина броневых плит:

Параметры бронирования	башни по проекту для G-3	башни линкора «Нельсон»
лобовая плита, мм	431,7	406
боковая плита, мм	330	280
крыша, мм	203	184
вес вращающейся части, т	1830—1900 тонн	1503,7 тонн (1480 длинных тонн)

Также был предпринят ряд других мероприятий, связанных как с уменьшением веса, так и повышением требований взрывобезопасности:

• В гидравлических системах вместо воды (традиционное решение для Королевского флота) было использовано масло. Это позволило использовать стальные трубы вместо тяжёлых и дорогих медных. Но эксплуатационные характеристики ухудшились (протечки стали случаться чаще).
• Индивидуальные снарядные тележки для каждого орудия были заменены единой для всех трёх орудий. Это привело к тому, что орудия могли заряжаться только одновременно. Так как среднее орудие на практике стреляло отдельно от боковых, это привело к замедлению цикла зарядки.
• Тележки для кордита были заменены на бункеры, что привело к увеличению штата башни.
• На линии подачи кордита увеличено количество пламянепроницаемых затворов и люков, что привело к замедлению цикла подачи. Путь прохождения кордитных зарядов, к тому же, был длиннее, поэтому время подачи кордита составляло 45—55 секунд (против 35—45 секунд при подаче снарядов).
• Диаметр роликового погона, поддерживающего вращающуюся часть, был уменьшен на 18 дюймов (457 мм), что в последующем, скорее всего, послужило основной проблемой увеличенного износа роликовых путей. Также в конструкции башен для «G-3» присутствовали вертикальные ролики, которые были установлены на башнях «Роднея» и «Нельсона» для уменьшения износа путей роликов.
• Для уменьшения веса башни часть стальных конструкций была заменена на конструкции из лёгких, но и более хрупких сплавов. Также ряд механизмов был заменён на более лёгкие (но и менее надёжные).

Приборы управления артиллерийским огнём

На британских линкорах применялась централизованная система управления стрельбой. Для управления стрельбой главного калибра на линкорах типа «Нельсон» были предназначены два командно-дальномерных поста (КДП) в носовой и кормовой частях с 4,57-метровыми дальномерами. Вращающаяся часть КДП была защищена от осколков 25—50-мм бронёй и имела массу 24,4 тонны. Они имели гидравлический привод с насосом, приводимым в действие электромотором и обеспечивавшим скорость вращения 9 градусов в секунду. Имелся также резервный командный пост над боевой рубкой, защищённый 127-мм бронёй. На линкоре «Нельсон» он был демонтирован в 1944—1945 годах.

Центральный артиллерийский пост (ЦАП) оснащался системой контроля и управления стрельбой и передачи данных адмиралтейского типа (модификация прибора Dreyer’a). ЦАП обеспечивал связь между КДП и орудиями, переключение управления между КДП. Кроме этого, каждая башня оснащалась дальномером с 12,5-метровой базой. В течение Второй мировой войны были установлены артиллерийские радары Type 284. Антенна радара размещалась на крыше КДП. Прототип радара испытывался на «Нельсоне». Он работал в L-диапазоне (длина волны 50 см) и имел дальность обнаружения до 22 км (24 000 ярдов). Первый серийный радар был установлен на линкоре «Кинг Джордж V» и использовался им в бою против немецкого линкора «Бисмарк».

Характеристики и свойства боеприпасов

Выстрел 406-мм орудия Mk I раздельный. Применялись бронебойные и фугасные снаряды. Заряд кордита картузного типа состоял из 6 частей.

Первоначально заряд имел массу 238 кг. Однако для уменьшения проблемы износа ствола он был уменьшен до 224,5 кг. Заряд из модифицированного кордита MD45 состоял из 65% нитроцеллюлозы (13,1% азота), 30% нитроглицерина и 5% жидкого парафина (вазелина). Индекс 45 означает, что использовались пучки пороха диаметром 45×0,01 = 0,45 дюйма или 11,43 мм. После 1930 года использовался заряд SC280 массой 224,5 кг. Кордит SC (англ. Solventless Cordite или Solventless Carbamite) состоял из 49,5% нитроцеллюлозы (12,2% азота), 41,5% нитроглицерина и 9% карбамида. Индекс 280 означал использование пучков пороха диаметром 280×0,001 = 0,28 дюйма или 7,112 мм. Все заряды состояли из 6 частей кордита. Это позволяло использовать уменьшенный метательный заряд для практической стрельбы и обстрела берега.

Бронебойный снаряд (англ. APC — Armour-Piercing Capped или просто AP — Armour-Piercing) имел массу 929 кг. Состоял из баллистического наконечника, макаровского бронебойного колпачка, корпуса (стакана) и разрывного заряда с взрывателем. Баллистический наконечник имел радиус кривизны 6 калибров (англ. 6 c.r.h.) — 2436 мм. Снарядный стакан имел относительное удлинение (отношение длины носка к его диаметру) — 1,4. В разрывном заряде вместо традиционного для британских снарядов шеллита был применён 25,4-кг (51,2 фунта) заряд тринитротолуола.

Для устранения проблем с биением короткого снаряда в канале ствола был предложен снаряд массой 1021 кг (2250 фунтов). Заряд в 229,5 кг кордита марки «SC381» должен был обеспечивать ему начальную скорость 785 м/с и достижение дальности стрельбы 37 030 м при угле возвышения 40 градусов. Однако из-за финансовых трудностей в начале 1930-х годов это предложение не было реализовано.

В конце 1942 — начале 1943 года был внедрён модифицированный снаряд (так называемый «K-shell»). Для различения всплесков от снарядов при групповой стрельбе кораблей был добавлен контейнер с краской, подкрашивающей всплеск. Контейнер вместе с краской и собственным взрывателем располагался под баллистическим колпачком. Масса снаряда при этом возросла до 934,1 кг. Снаряды «Роднея» оснащались красным красителем, снаряды «Нельсона» красителя не имели. Стоимость трёхорудийного залпа в 1937 году составляла 700 фунтов стерлингов.

Характеристики 406-мм снарядов
Характеристика	бронебойный Mark IB	фугасный
Масса, кг	929	929
Масса заряда, кг	23,2 TNT	н/д
Длина, мм	1682	1929
Начальная скорость, м/с (новое орудие без износа ствола)
Нарезка Mk I	788
Нарезка Mk II	797
Давление в канале ствола, кг/см²
Нарезка Mk I	3150
Нарезка Mk II	3355

При вводе в строй боезапас линкоров состоял только из одного типа снаряда — бронебойного. По проекту боезапас должен был составлять 95 бронебойных и 10 учебных снарядов на ствол. Боезапас в мирное время составлял 80 снарядов на ствол. В военное время максимальный боезапас составлял 100 бронебойных снарядов и 10 учебных. По проекту для «G3» боезапас на ствол должен был составлять 80 бронебойных, 20 СРС, 6 шрапнельных, 10 учебных снарядов и 100 зарядов к ним. С середины 1943 года в штатную укладку стали входить фугасные снаряды. Боезапас стал 95 бронебойных и 5 фугасных снарядов.

Фугасный снаряд первоначально имел взрыватель, расположенный под баллистическим колпачком. Однако такая конструкция оказалась неудачной и приводила к частым неразрывам снарядов. Все снаряды этого типа были изъяты из эксплуатации в 1943 году после бомбардировки «Роднеем» французской береговой батареи возле Орана при высадке союзников в Северной Африке. Более поздний снаряд получил взрыватель на носке снаряда и новый баллистический наконечник.

Таблица стрельбы и бронепробиваемости для бронебойного снаряда массой 929 кг с начальной скоростью 770 м/с
Угол подъёма орудия	Дальность		Время полёта, с	Скорость падения, м/с		Угол падения	Бронепробиваемость, мм
	м	ярдов		м/с	футов/с		борт	палуба
2,3°	4 570	5 000	6,32	685	2248	2,5°
5,1°	9 140	10 000	13,42	608	1996	5,9°
8,5°	13 720	15 000	21	542	1778	10,2°	366	50
12,5°	18 290	20 000	31,05	490	1606	16,5°	310	72
17,5°	22 860	25 000	41,87	453	1486	24,6°	261	99
23,7°	27 430	30 000	54,65	436	1431	33,5°	224	130
32,4°	32 000	35 000	70,95	443	1453	43,7°	193	165
39,2°	34 290	37 500	82,84	458	1503	50,5°
40°	34 750	38 000		—	—	—	—	—

Проблемы при эксплуатации

В июле 1927 года на «Роднее» во время инспекции был обнаружен повышенный износ дорожек башенных катков. Позднее аналогичная проблема была обнаружена и на «Нельсоне». Проблема заключалась в том, что вес башни превысил расчётный, и при вращении башни возникало повышенное давление на погон, что особенно резко проявлялось на волнении. Первоначально ограничили скорость вращения башен. Решено было добавить специальный вертикальный погон с креплением катков на вращающейся части башни (стоит отметить, что такой погон был в первоначальном проекте башен для «G3»). Установка катков заняла год — с августа 1928 года по октябрь 1929-го. Решение было удачным и позволило снять первоначальное ограничение на скорость вращения башни.

В мае 1934 года «Нельсон» впервые провёл длительную стрельбу главным калибром (было произведено 16 залпов). Был выявлен ряд проблем. При стрельбе из башен A и B прямо по носу повреждалось палубное оборудование и настил палубы, а в подпалубных помещениях невозможно было находиться. Подобные явления возникали и при стрельбе башни X на кормовых углах — повреждалась надстройка. В декабре 1934 года была даже созвана специальная конференция с участием учёных и специалистов учебного артиллерийского корабля HMS «Excellent». Было принято решение ограничить углы обстрела, а на надстройке установить специальные защитные щитки.

Боевое применение

Начало Второй мировой войны

С начала войны линкоры «Родней» и «Нельсон» осуществляли прикрытие своих лёгких сил и безуспешно пытались перехватить немецкие рейдеры. Мешала малая скорость и плохая видимость в условиях Атлантики. Удачные действия германских рейдеров по перехвату конвоев вынудили англичан использовать тяжёлые корабли, в том числе линкоры типа «Нельсон», для защиты конвоев.

В мае 1941 года на просторы Атлантики начали прорыв немецкие линкор «Бисмарк» и крейсер «Принц Ойген». Во время боя в Датском проливе «Бисмарку» удалось потопить британский «Худ». Однако британский флот развернул широкомасштабную операцию по перехвату германских кораблей. Благодаря удачной атаке торпедоносцами с «Арк Ройала» «Бисмарк» не смог уйти от преследователей во Францию. Для перехвата повреждённого германского линкора использовали и «Родней», находившийся в это время в охранении идущего в США конвоя.

Охота на «Бисмарка»

Днём 26 мая 1941 года, когда линкор «Родней» шёл в составе дальнего сопровождения конвоя, направлявшегося в США, он получил приказ адмирала Тови присоединиться к линкору «Кинг Джордж V» и принять участие в операции по уничтожению немецкого линкора «Бисмарка». К этому времени «Бисмарк» имел повреждения, полученные в бою в Датском проливе, и заклиненные рули после попадания авиационной торпеды с самолётов авианосца «Арк Ройал». Корабль управлялся только с помощью машин и мог идти 7-узловым ходом против волны в северо-западном направлении.

«Родней» присоединился к «Кинг Джордж V» вечером 26 мая, и корабли на полных парах (насколько это позволяли сделать изношенные машины «Роднея» — спеша на встречу с «Кинг Джордж V», он лишь иногда мог развить максимальный ход в 23 узла) направились навстречу «Бисмарку». Утром 27 мая, в 7:53 с крейсера «Норфолк» поступило сообщение об обнаружении «Бисмарка». Он шёл навстречу английским кораблям. С северо-востока дул шестибалльный ветер, но видимость была отличной. Английским кораблям мог помешать дым из собственных труб, но зато «Бисмарк» не мог воспользоваться дымзавесой.

В 7 утра английский адмирал Тови, державший флаг на «Кинг Джордже V», передал распоряжение на «Родней», что тот может действовать самостоятельно. Английские корабли шли в разомкнутом строю, на расстоянии 5—8 кабельтовых. В 8:43 немецкий линкор был обнаружен с «Роднея» справа по носу на курсе 115 градусов, на дистанции порядка 12 морских миль (22,5 км). Корабли открыли огонь практически одновременно. В 8:47 «Родней» открыл огонь из двух передних башен на расстоянии порядка 11,5 миль (21,56 км). Через минуту к нему присоединился «Кинг Джордж V», а в 8:49 ответный огонь двумя носовыми башнями открыл «Бисмарк». Немецкий линкор выбрал в качестве цели «Родней» и добился накрытия вторым залпом — один из снарядов лёг на расстоянии 20 метров от борта британского линкора. «Родней» немедленно предпринял манёвр уклонения, и последующие залпы немецкого линкора дали большой перелёт, затем недолёт и несколько последующих перелётов.

Огонь британских линкоров был не менее точным. В 8:50 «Родней» третьим залпом накрыл «Бисмарк», добившись попадания одним снарядом. В 8:57 406-мм снаряд с «Роднея» вывел из строя башню «Anton». К 9:00 дистанция боя сократилась до 80 кабельтовых (14,85 км). К этому времени к обстрелу немецкого линкора подключились английские крейсера «Норфолк» (в 8:54) и «Дорсетшир» (около 9:04). В 9:03 «Кинг Джордж V» довернул вправо, и вскоре за ним последовал «Родней». В это же время в 9:02—9:03 снаряд попал «Бисмарку» в башню «Bruno», пробив броню и снеся за борт кормовую стенку башни. Практически одновременно снарядом с одного из британских крейсеров был выведен из строя центральный пост управления огнём, находившийся на передней мачте. Тем же снарядом было убито или ранено большинство членов штаба Лютьенса. Через 10 минут был выведен из строя носовой пост управления огнём, а ещё через 6 минут (в 9:13) — кормовой. «Бисмарк» в результате остался без централизованной системы управления огнём. К 9:15 «Родней» дал 37 залпов, добившись примерно 6 попаданий. «Кинг Джордж» за это время сделал около 30 залпов, дав 6—7 накрытий.

К этому времени корабли разминулись, и в 9:16 «Родней» развернулся и лёг на обратный курс на север, идя примерно в 45 кабельтовых (8,43 км) от «Бисмарка». Адмирал Тови, по всей видимости, решил поберечь «Кинг Джордж» и развернул его 10 минутами позже, на расстоянии примерно 60 кабельтовых (11,25 км) от «Бисмарка». В течение 5 минут, с 9:15 до 9:20, «Бисмарк» кормовыми башнями вёл огонь по «Кинг Джорджу», но потом опять перенёс огонь на «Родней». В 9:20 на «Бисмарке» замолчала башня «Dora». К этому моменту огонь с «Кинг Джорджа» заметно снизился, поскольку на 30 минут вышла из строя носовая четырёхорудийная башня. Основную роль продолжил играть «Родней». В 9:30 замолчала последняя башня «Бисмарка» — «Caesar». «Родней» развернулся вправо и пересёк курс «Бисмарка» на расстоянии порядка 15—20 кабельтовых (2,8—3,75 км), продолжая осыпать его снарядами. К 9:40 на «Бисмарке» прекратился огонь как главного, так и среднего калибра. К 10:00 «Кинг Джордж» подошёл на 15 кабельтовых (2,8 км) и сделал по «Бисмарку» 8 залпов прямой наводкой. В финальной части боя огонь британских кораблей был малоэффективен, поскольку 320-мм главный пояс «Бисмарка» и 110-мм скос палубы были эквивалентны 600—700 мм, и вероятность его пробития под углом, значительно отличающимся от 90 градусов, была мала. К тому же при стрельбе прямой наводкой снаряды попадали в надводную часть корпуса, и «Бисмарк» плохо набирал воду. Запас топлива на британских линкорах к этому времени был катастрофически мал, поэтому Тови в 10:15 отдал приказ прекратить огонь и лёг на курс на базу, оставив право добить горящий и потерявший ход «Бисмарк» крейсерам и эсминцам. После трёх торпедных попаданий с «Дорсетшира» на «Бисмарке» сдетонировал кормовой боезапас, линкор погрузился кормой в воду и, перевернувшись вверх дном, в 10:39 ушёл под воду, затонув в точке 48°10′ с. ш. 15°11′ з. д.48.167° с. ш. 15.183° з. д. / 48.167; -15.183   , в 400 милях от берега Франции.

В первый час финального боя против «Бисмарка» «Родней» вёл стрельбу, эквивалентную 1,5 залпам в минуту. На протяжении всего боя скорострельность была 1,6 выстрелов в минуту при стрельбе полузалпами (в двух полузалпах соответственно по 4 и 5 орудий) и 1,1 выстрела в минуту при стрельбе полным бортом в конце битвы. При этом огневая производительность составила для полузалповой стрельбы 77 % и для полнозалповой 62 % от положенной. Такие значения огневой производительности были вызваны техническими проблемами.

Отмечались незначительные проблемы, связанные с механическими отказами и ошибками при подаче боезарядов. Наибольшие проблемы были с башней «A». Правое орудие пропустило 11-й залп из-за проблем с механизмом запирания затвора, а затем, после 65-го залпа, в толкателе-подъёмнике заклинило снаряд, и орудие больше не стреляло. Эта поломка была устранена только через 12 часов после окончания боя. В дополнение, среднее орудие этой башни пропустило 2 залпа из-за задержек при подаче и пропустило все залпы с 64-го по 88-й из-за механических повреждений. Левое орудие пропустило 10 залпов и не стреляло после 97-го залпа из-за технических проблем. Среднее орудие башни «B» пропустило 4-й залп из-за осечки и пропустило 5 или 6 залпов в последние 7 минут боя. Левое орудие башни «B» пропустило несколько залпов в результате ошибок при подаче. На башне «X» было отмечено лишь два заедания, что вызвало незначительные задержки в стрельбе.

Основную роль в потоплении «Бисмарка» сыграла артиллерия «Роднея» и, несмотря на некоторые неполадки, показала себя гораздо надёжнее 356-мм орудий новейшего линкора «Кинг Джордж V», на котором какое-то время могла стрелять только носовая двухорудийная башня. За полчаса прекратив сопротивление новейшего германского линкора, британские корабли с лихвой расплатились за гибель «Худа» в Датском проливе.

Данные по орудиям линкора «Родней» во время охоты за «Бисмарком» с 4 по 30 мая 1941 года
Орудие / башня	Заводской №	Тип нарезки	ЭПЗ 4 мая 1941	Износ		ЭПЗ 30 мая 1941	Износ		Выстрелов 4—30 мая 1941
				мм	дюймы		мм	дюймы
Левое, башня A	12	Mk I	129 8/16	10,6	0,4175	165 8/16	11,3	0,445	36
Среднее, башня A	14	Mk I	118 2/16	10,0	0,3935	168 2/16	11,3	0,445	50
Правое, башня A	16	Mk I	127 10/16	10,8	0,424	149 10/16	11,1	0,436	22
Левое, башня B	1	Mk II	25	2,7	0,1075	70	6,4	0,25	45
Среднее, башня B	23	Mk I	20 10/16	2,9	0,113	67 10/16	6,7	0,2635	47
Правое, башня B	25	Mk II	17 4/16	2,2	0,085	69 4/16	6,5	0,256	52
Левое, башня X	28	Mk I	41 12/16	7,1	0,2785	85 12/16	8,2	0,321	44
Среднее, башня X	21	Mk I	30 12/16	3,9	0,1555	72 12/16	6,9	0,27	42
Правое, башня X	26	Mk I	55	8,9	0,3515	99	8,9	0,35	44

Окончание войны

Больше в течение войны 406-мм орудиям британских линкоров в артиллерийских дуэлях участвовать не довелось. Линкоры достаточно активно привлекались к сопровождению средиземноморских и североатлантических конвоев. Во время операции «Пьедестал» в августе 1942 года «Родней» даже вёл стрельбу главным калибром по самолётам противника на дистанции порядка 9 миль, но о результатах этой стрельбы ничего не известно.

Во второй половине войны линкоры стали привлекаться для артиллерийской поддержки десантов союзников. 8 ноября 1942 года «Родней» прикрывал высадку союзников в районе Орана и своим огнём подавил 240-мм береговую батарею французов, стреляя с расстояния около 17 миль (31,8 км). Затем оба линкора участвовали в поддержке десанта на Сицилии. 31 августа они занимались обстрелом береговых батарей у Реджо-ди-Калабрия. 14 сентября «Родней» и «Нельсон» в районе Салерно оказывали артиллерийскую поддержку десанту, высадившемуся на Сицилии. В 1944 году «Нельсон» отправился на ремонт в США, а «Родней» оказывал поддержку своим огнём войскам союзников во время Нормандской операции. К этому времени орудия имели значительный износ и использовались только в случае крайней необходимости. Он привлекался к обстрелу позиций немцев 8 и 18 июля 1944 года во время наступления на Кан. 12 августа 1944 года «Родней» своим огнём пытался подавить береговую батарею на острове Олдерни, прикрывавшую Ла-Манш.

В августе — сентябре 1944 года «Родней» после ухода значительной части английского флота на Дальний Восток участвовал в сопровождении полярных конвоев YW-59 и RA-59A. После того как в ноябре английской авиацией был выведен из строя немецкий линкор «Тирпиц», необходимость в прикрытии конвоев тяжёлыми кораблями отпала, и из-за сильного износа машин и механизмов «Родней» в декабре 1944 был выведен в резерв и до конца войны простоял в Скапа-Флоу, прекратив свою боевую деятельность.

«Нельсон», вернувшийся в апреле 1945 года с ремонта в Филадельфии, присоединился к Ост-Индскому флоту и участвовал в обстреле японских береговых укреплений в Малайе. После окончания войны в феврале 1948 года «Нельсон» был выведен в резерв, а в марте 1948 года он был разоружён и отправлен на разделку на металл. Дальнейшая судьба 406-мм орудий неизвестна.

Оценка проекта

Оценка специалистами орудий 16″/45 Mark I и трёхорудийных башен Mark I достаточно сдержанная. Ими отмечается, что 15-дюймовые орудия Mark I обладают не намного меньшей бронепробиваемостью при лучших параметрах скорострельности, надёжности, точности стрельбы и живучести ствола. Критикуется выбор лёгкого снаряда с большой начальной скоростью, приведший к повышенному износу ствола и ухудшению показателей кучности. Отмечалось, что уменьшению показателей кучности стрельбы также способствовало использование устаревшей технологии крепления ствола проволокой. К тому же, при сравнении с японскими и американскими орудиями калибра 406 мм того времени, английское орудие выглядело самым слабым по бронепробиваемости.

Вместе с тем эти орудия были самыми мощными в британском флоте и по мощности не уступали орудиям, установленным на линкорах других европейских стран. Главный калибр линкора «Родней» хорошо себя зарекомендовал при потоплении «Бисмарка» и оказался более надёжным, чем более новые 356-мм орудия Mark VII линкора «Кинг Джордж V».

Недостатки данных орудий должны были быть устранены в конструкции 406-мм орудий Mark II (затем Mark IV) и их башен, разрабатываемых для линкоров типа «Лайон». Однако эти планы так и не были реализованы в связи с отменой постройки новых линкоров.

Характеристики главного калибра линкоров начального периода Второй мировой войны (1941 год)
Орудие	15″/42 Mark I	16″/45 Mark I	14″/45 Mark VII	38 см/52 SK C/34	380 мм/45 Model 1935	381 мм/50 Model 1934	16″/45 Mark 6	40 см/45 Type 03
Страна	Великобритания Великобритания			Германия Германия	Франция Франция	Италия Италия	США США	Япония Япония
Калибр, мм	381	406	356	380	380	381	406	410
Длина ствола, калибров	42	45	45	52	45	50	45	45
Год разработки	1912	1922	1937	1934	1935	1934	1936	1914
Год принятия на вооружение	1915	1927	1940	1939	1941	1940	1941	1921
Корабль	«Худ»	«Нельсон»	«Кинг Джордж V»	«Бисмарк»	«Ришелье»	«Литторио»	«Вашингтон»	«Нагато»
Масса ствола, т	101,6	109,7	80,25	111	94,13	111,66	97,23	101,6
Тип скрепления ствола	проволокой		цилиндрами					проволокой
Живучесть ствола, выстрелов	335	200—250	340	180—210	200	110—130	395	250—300
Масса бронебойного снаряда, кг	879	929	721	800	890	885	1225	1020
Начальная скорость снаряда, м/с	732—785	788—797	757	820	830	850	701	806
Максимальная дальность, км	33,38	37,4—38,1	35,26	36,52	41,7	44,64	33,74	38,72
Бронепробиваемость (мм) на дальности (км)
борт (0 км)	687		668		748	814
борт (9,144 км)	422		396	510 (на 10 км)	630 (на 10 км)		597
борт (13,716 км)	353	366	335				520
палуба (22,86 км)	121	99	102	104 (на 22 км)	105 (22)	73 (на 18 км)	146
палуба (27,43 км)	145	130	121	126 (на 27 км)	138 (27)	130 (на 28 км)	194
Характеристики башен
Количество стволов	2	3	4	2	4	3	3	2
Скорострельность на ствол, выстрелов/мин	2	1,5	2	2,3—3	1,2—2,2	1,3	2	1,5—2,5
Угол возвышения стволов, °	−3/+30	−3/+40	−3/+40	−5/+30	−5/+35	−5/+35	/+45	/+43
Масса вращающейся части, т	894	1504	1557	1052	2476	1595	1460	1020
Скорость вращения горизонтальная, °/с	2	4	2	5	5	6	4	3
Скорость подъёма стволов, °/с	5	10	8	6	5,5	6	12	5
Внутренний диаметр барбета, м	9,3	11,43	12,19	10	13,3	13,19	11,35
Бронирование башен, мм
Лоб	381	406	324	360	430	350	406	356
Борт	305	228	224	220	300	200	249	200
Крыша	127	184	149	130	195	200	178	270
Барбет	305	381	305—343	340	405	350	373—406	305
Бронирование корабля, мм
Палуба	51+76	171	136	80+80	170+40	45+150	37+140	145
Борт	305	356	381	320	330	70+280	305	305

Литература

• Апальков Ю. В. Линейные корабли типа «Нельсон». — СПб., 1997. — (Боевые корабли мира).
• А. Равен, Д. Робертс. [www.wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/Rodney/index.htm Британские линейные корабли «Nelson» и «Rodney»].

Ссылки

• Tony DiGiulian. [www.navweaps.com/Weapons/WNBR_16-45_mk1.htm British 16″/45 (40.6 cm) Mark I] (англ.). Проверено 21 марта 2010. [www.webcitation.org/60wI4wZ6t Архивировано из первоисточника 14 августа 2011].
• Terry Duncan. [www.bobhenneman.info/British16.htm The British 16″ Mark I Gun and Mounting] (англ.). Проверено 21 марта 2010. [www.webcitation.org/60wI4Ppdl Архивировано из первоисточника 14 августа 2011].

Отрывок, характеризующий BL 16″/45 Mk I

Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.