Альмиранте, Джорджио

Джорджио Альмиранте
итал. Giorgio Almirante
Дата рождения:	27 июня 1914(1914-06-27)
Место рождения:	Сальсомаджоре-Терме
Дата смерти:	22 мая 1988(1988-05-22) (73 года)
Место смерти:	Рим
Гражданство:	Италия Италия
Партия:	Национальная фашистская партия Республиканская фашистская партия Итальянское социальное движение
Основные идеи:	неофашизм
Род деятельности:	журналист, политик, депутат парламента Италии, национальный секретарь MSI
Супруга:	Габриэлла Магнатти Ассунта Альмиранте
Дети:	Рита Альмиранте, Джулиана Медичи
Награды:

Джорджио Альмиранте (итал. Giorgio Almirante; 27 июня 1914, Сальсомаджоре-Терме — 22 мая 1988, Рим) — итальянский фашистский активист и неофашистский политик, национальный секретарь партии Итальянское социальное движение в 1969—1987. Депутат парламента Италии в 1948—1988. Несмотря на ультраправую позицию, считается видным деятелем демократической республики.

Ранняя жизнь. При фашистском режиме

Родился в богемно-аристократической семье, происходящей от младшей ветви герцогского рода. Отец Джорджио Альмиранте — Марио Альмиранте — известный в Италии актёр и режиссёр раннего кино. Киноактёрами были также дед и трое дядей Джорджио Альмиранте. Сам он некоторое время снимался в дубляже. Учился в туринском классическом лицее. По специальности — литературовед и журналист. Защитил диссертацию о Данте Алигьери.

Джорджио Альмиранте с ранней юности был сторонником фашистского режима Бенито Муссолини. Состоял в фашистской партии, работал в газете Il Tevere. При этом Альмиранте полемизировал с Юлиуосм Эволой; противопоставлял биологическим концепциям расизма идеи духовных основ нации. Участвовал во Второй мировой войне в составе итальянских войск в Северной Африке.

После капитуляции итальянских войск перед англо-американскими в сентябре 1943 Джорджио Альмиранте продолжал борьбу за фашизм. Он вступил в Республиканскую фашистскую партию и примкнул к возглавленной Муссолини Республике Сало. Был функционером министерства культуры, имел лейтенантский чин в фашистской Национальной республиканской гвардии и в Чёрных бригадах. 10 апреля 1944 за подписью Альмиранте был опубликован приказ, в котором содержалась угроза репрессий в отношении дезертиров и «участников бандформирований».

В то же время Альмиранте фактически саботировал преследования евреев и помогал им скрываться. Это позволило ему после окончательно падения режима Муссолини 25 апреля 1945 на несколько месяцев найти убежище в еврейской семье.

Основание неофашистской партии

Осенью 1946 Джорджио Альмиранте вместе с Пино Ромуальди и Клементе Грациани приступил к созданию неофашистской партии. 26 декабря 1946 он участвовал в учредительном собрании Итальянского социального движения (MSI). 15 июня 1947 стал национальным секретарём партии, занимал этот пост до января 1950. Разъезжал по Италии, формируя местные партийные организации.

Альмиранте проявлял твёрдость при столкновениях с коммунистами и левыми оппонетами, участвовал в драках на митингах. Вызывал на себя яростную критику за причастности к режиму Муссолини, особенно в период Сало.

Доктор Джорджио Альмиранте, секретарь Итальянского социального движения — опасный элемент для демократии. Он показал себя фанатичным фашистом не только при прежнем режиме, но и в республиканский период.
Характеристика, оглашённая полицией Рима в ноябре 1947

За неофашистскую активность Альмиранте неоднократно привлекался к уголовной ответственности. В 1947 был осуждён на год лишения свободы, но реального срока не отбывал.

Несмотря на отторжение фашизма итальянским обществом, уже на выборах 1948 Джорджио Альмиранте был избран от MSI в палату депутатов, после чего переизбирался девять раз.

В мае 1952 Альмиранте принял участие в столкновениях в Триесте, добиваясь возвращения территории, отторгнутой от Италии.

Альмиранте настаивал на жёсткой позиции, выступал за радикализацию фашистского курса. На этой почве конфликтовал с Артуро Микелини и его более умеренными сторонниками. В 1965 он попытался провести свой партийный конгресс. Путём внутрипартийных компромиссов удалось достичь договорённости между Микелини, Альмиранте и Ромуальди, составивших руководящий триумвират с приоритетом Микелини.

Неофашистский лидер

Радикальный курс

После смерти Микелини в 1969 Альмиранте вновь заявил претензии на партийное лидерство. Его поддерживали ультраправые радикалы. Умеренное крыло ориентировалось на Джованни Роберти, возглавлявшего неофашистские профсоюзы. Позиция Альмиранте оказалась более популярной в партии.

29 июня 1969 Джорджио Альмиранте вернулся на пост национального секретаря MSI. Он провозгласил курс на антисистемную радикализацию, совпадавший с настроениями партактива в преддверии Свинцовых семидесятых. Симптоматично, что с возвращением к руководству Альмиранте восстановил членство в MSI авторитетный неофашистский радикал Пино Раути, ранее вышедший из партии в знак несогласия с умеренным курсом Микелини.

Новая линия, заявленная Альмиранте, явилась идейно-политическим водоразделом в истории итальянского неофашизма.

Итальянское социальное движение — не сторонники тоталитарного государства, не ностальгические, но современные националисты, не реакционно-консервативные, но социально передовые.
Джорджио Альмиранте

Уличный напор

20 декабря 1969 Джорджио Альмиранте организовал в Риме массовую антикоммунистическую демонстрацию, к которой примкнули представители всех правонационалистических движений. 18 апреля 1970 Альмиранте возглавил митинг правых радикалов в Генуе. Акция вылилась в столкновение с ультралевыми боевиками Lotta Continua. Один из участников митинга погиб.

Если для спасения людей, для отражения коммунистической угрозы, требуется применить силу, в итальянском народе должны найтись те, кто к этому готов.
Джорджио Альмиранте

Активизация уличной и силовой политики MSI повысила влияние партии среди радикальной молодёжи. Возрос и личный авторитет Джорджио Альмиранте, участвовавшего в драках наравне с молодыми боевиками.

Альмиранте также интенсивно включился в кампанию защиты прав италоязычного населения Австрии и Югославии.

В то же время экономические воззрения Альмиранте были ближе к либерализму. В частности, парламентская фракция MSI выступала категорически против законопроекта о национализации электроэнергетической отрасли.

В «Свинцовые семидесятые»

Альмиранте и его партия многократно обвинялись в причастности к политическому насилию и «чёрному терроризму» 1960—1970-х годов. Студенческая организация MSI явилась ударной силой в Битве Валле Джулия и последующих университетских беспорядках марта 1968. В партии в разное время состояли такие деятели неофашистского терроризма, как Пьерлуиджи Конкутелли, Валерио Фиораванти, Франческа Мамбро и целый ряд других. Однако необходимо отметить, что все они покинули MSI именно из-за отказа Альмиранте от открыто насильственных методов борьбы.

После «резни Пьяцца Фонтана» 12 декабря 1969 Альмиранте принял меры к отмежеванию партии от террористических групп.

Известные политики, вожди правых сил, сам Джорджио Альмиранте осуждают молодых участников национал-революционного движения. Альмиранте обещал Стефано Делле Кьяйе аннулирование ордера на его арест в обмен на ложные показания в отношении меня… Доходило и до этого.
Марио Мерлино

16 июня 1971 прокуратура возбудила в отношении Джорджио Альмиранте уголовное дело за «подстрекательство к нарушению конституции и вооружённому восстанию». Основанием послужило следующее высказывание:

Наша молодёжь должна быть готова к упреждающей атаке. Результаты должны быть теми же, что достигнуты в Португалии, Греции и Испании.

Тогда же была начата интенсивная кампания по разоблачению деятельности Альмиранте в Республике Сало.

Летом 1972 генеральная прокуратура Милана возбудила против Альмиранте уголовное дело по обвинению в «попытке воссоздания фашистской партии»:

Многие факты свидетельствуют о применении насилия против политических оппонентов и полиции, очернении демократии и Сопротивления, возвеличивании фашистского режима, использовании внешних атрибутов фашизма. В основном такие проявления исходят от Итальянского социального движения.

Однако соответствующее судебное решение не было принято. В документах MSI содержалось достаточно внятное отмежевание от тоталитарных черт режима Муссолини. Уличное политическое насилие не являлось исключительной прерогативой неофашистов. Запрещение парламентской партии на этом основании мог стать опасным прецедентом.

Имелась информация о контактах Альмиранте в 1970 с Валерио Боргезе и посвящённости лидера MSI в планы военного заговора.

В сентябре 1973 Альмиранте публично поддержал военный переворот в Чили, за что получил благодарность генерала Пиночета.

Сообщалось о финансовых связях Альмиранте с масонской ложей P-2 и Личо Джелли.

В мае и августе 1974 произошли два крупных теракта — взрыв в городе Брешиа перед антифашистской демонстрацией (8 погибших) и взрыв экспресса «Италикус» в Сан-Бенедетто-Валь-ди-Самбро (12 погибших). Расследование выводило на правоэкстремистские группы. Альмиранте, обвиняя в бездействии полицию и спецслужбы, признавал ответственность своих единомышленников.

Альмиранте обвинялся также в причастности к нападению неофашистов на карабинеров в Петеано (район Саградо) в мае 1972.

Однако конкретные обвинения в адрес Джорджио Альмиранте не получили доказательных подтверждений. В целом MSI как организация не принимала участия в терроризме, и Альмиранте скорее сдерживал своих радикальных единомышленников. Это провоцировала яростную ненависть к нему со стороны неофашистских террористов.

Один раз мы с товарищем сидели в автомобиле и мимо проходил Альмиранте со своими псами. Камрад хотел застрелить Альмиранте, но я этому воспрепятствовал. Позже я очень жалел об этом.

Пьерлуиджи Конкутелли

</blockquote>

На пике влияния

Успехи начала 1970-х

Крупнейшим антисистемным проявлением неофашистской партии явилась поддержка MSI Восстания Реджо-ди-Калабрия. Лидер восстания Чиччо Франко был видным членом партии и руководителем неофашистского профсоюза. Участие MSI в движении способствовало подъёму популярности: на региональных выборах в Сицилии неофашисты получили 16 % голосов, на общенациональных парламентских выборах 1972 — около 9 %.

В то же время, несмотря на идеологический радикализм в уличном «прямом действии», Альмиранте проводил вполне прагматическую политику парламентских комбинаций.

В декабре 1971 фракция MSI сыграла важную роль в избрании на пост президента христианского демократа Джованни Леоне. Несмотря на оппозиционность неофашистских радикалов — сторонников Раути и Ромуальди — Альмиранте настоял на поддержке Леоне, которая усилила влияние MSI.

Весной 1972 Альмиранте способствовал вступлению в MSI правоконсервативных монархических групп (партия получила название Итальянское социальное движение — Национальные правые, MSI-DN). Это расширило влияние партии в чиновных, военных и буржуазных кругах. Неофашисты ИСД превратилась в бесспорного гегемона правонационалистических сил. Вне её сферы оставались лишь такие крайние организации, как Национальный авангард Делле Кьяйе и «Новый порядок» Конкутелли.

Фактически Альмиранте играл позитивную роль, интегрируя неофашистскую партию в политическую систему демократии. Этому курсу отдавали должное системные политики, и за это же лидер MSI подвергался острой критике своих радикальных сторонников.

Я считаю Альмиранте своим учителем, но он соединял фашизм с демократией.
Роберто Фиоре, лидер ультраправой организации «Новая сила»

Гегемон европравых

Резкий электоральный подъём 1972 отозвался ощутимым спадом на парламентских выборах 1976. В партии активизировалась оппозиция. В 1977 умеренное крыло MSI во главе с Эрнесто де Марцио и Джованни Роберти попыталось создать правоконсервативную партию «Национальная демократия» (полтора десятилетия спустя этот проект реализовался в Национальном альянсе). Этот проект поддержали монархисты, вступившие в MSI в 1972, но не разделявшие неофашистскую идеологию.

Однако конкуренция с партией Альмиранте за крайне правый электорат не удалась — на выборах 1979 национал-демократы потерпели поражение, тогда как MSI закрепилась на достигнутых позициях. Альмиранте ещё раз подтвердил своё доминирование и способность, подобно Муссолини в 1920-х, успешно маневрировать между партийными течениями.

К первым выборам в Европарламент 1979 Джорджио Альмиранте инициировал создание блока Европравые. Главными союзниками MSI выступили французская партия Тиксье-Виньянкура и испанская Fuerza Nueva Бласа Пиньяра. При этом гегемония итальянских неофашистов в европейском ультраправом движении была совершенно очевидна.

В 1983 году первый социалистический премьер-министр Беттино Кракси пригласил Альмиранте к консультациям по формированию нового правительства. Это был первый случай привлечения неофашистской партии к такого рода официальным переговорам. MSI поддержала ряд начинаний кабинета Кракси, в частности, либерализацию телекоммуникационной сферы (укрепившую бизнес-позиции Сильвио Берлускони). С этого времени неофашисты вошли в круг «конституционных партий», преодолев прежнюю изоляцию.

Тайные контакты с Берлингуэром. Антитеррористическое сотрудничество

Единственной партией, продолжавший дистанцироваться от MSI, оставались коммунисты. Однако Джорджио Альмиранте — что выяснилось годы спустя — поддерживал хорошие деловые и личные отношения с лидером итальянской компартии Энрико Берлингуэром. Контакты между ними осуществлялись конфиденциально, но имели важное политическое значение.

В политической жизни между Джорджио Альмиранте и Энрико Берлингуэром было много столкновений. Однако, несмотря на непреодолимую идеологическую вражду, их связывали человеческие качества, интеллектуальная честность, взаимное уважение. В 1978-79, когда красные и чёрные террористы обрушивали на Италию кровавый террор, эти два политика тайно встречались шесть раз… Два секретаря медленно сблизились и пожали друг другу руки с немного застенчивыми улыбками. Никто не знал, что они обсудили, но после первой встречи Альмиранте сказал: «Это честный человек и достойный противник».

Основой для взаимодействия Альмиранте и Берлингуэра являлось совместное противостояние терроризму. Берлингуэр высказывал соболезнования по поводу убийств ультралевыми молодых активистов MSI. Альмиранте заявлял, что не считает компартию источником террора. Такой подход был закономерен, поскольку действия Революционных вооружённых ячеек с одной стороны и Красных бригад с другой наносили серьёзный политический ущерб легальным неофашистам и коммунистам.

В июне 1984 Джорджио Алмиранте (вместе с Пино Ромуальди) присутствовал на похоронах Энрико Берлингуэра. Наблюдатели замечали слёзы на глазах неофашистского лидера.

Семейная жизнь. Сложности второго брака

В 1951 Джорджио Альмиранте — к тому времени женатый на Габриэлле Магнатти и имевший дочь Риту — познакомился на светском приёме с донной Ассунтиной, в то время женой маркиза Федерико Медичи. Между ними возникла горячая взаимная симпатия и установилась устойчивая связь, образно названная «браком совести». Первая дочь Джорджио и Ассунты — Джулиана — с согласия маркиза носила фамилию Медичи.

Федерико Медичи скончался в 1969. Связь Джорджио Альмиранте с Ассунтой Медичи получила огласку. К тому времени парламент обсуждал законопроект о разводе, против которого выступала фракция MSI, ссылавшаяся на традиционные католические ценности. Однако когда в 1974 закон был принят, Альмиранте воспользовался им, развёлся с первой женой и оформил отношения с донной Ассунтой. Этот факт использовался левыми противниками MSI для критики Альмиранте.

Консервативные политические взгляды Ассунты Альмиранте не совпадали с неофашистской идеологией, но она была глубоко предана мужу и активно помогала ему в жизни и в политике. Политикой занялись после кончины отца и дочери от разных браков: Рита Альмиранте примкнула к партии Джанфранко Фини Futuro e Libertà per l’Italia, Джулиана Медичи — к партии Франческо Стораче La Destra. Таким образом, между сводными сёстрами возникло политическое противостояние, основанное на семейных счётах.

Отставка и преемник. Кончина

В 1987 Джорджио Альмиранте по состоянию здоровья оставил пост национального секретаря MSI. Его преемником стал Джанфранко Фини, ранее лидер молодёжной организации, которого сам Альмиранте готовил на руководство партией. При этом Альмиранте понимал, что Фини — уже по принадлежности к иному поколению — не сохранит прежнего характера MSI.

Не может быть фашистом тот, кто родился после войны.
Джорджио Альмиранте

Джорджио Альмиранте скончался на следующий день после Пино Ромуальди от кровоизлияния в мозг. Совместные похороны Альмиранте и Ромуальди имели символическое значение: ушли из жизни два соратника — последние политики времён Муссолини. На траурной церемонии присутствовали президент Франческо Коссига и мэр Рима Никола Синьорелло. В многочисленной похоронной процессии участвовала коммунистка Леонильде Иотти, на тот момент председатель палаты депутатов.

Джорджио Альмиранте похоронен на кладбище Кампо Верано.

Носитель государственного чувства

Убеждённый фашист, функционер режима Муссолини, лидер неофашистской партии Джорджио Альмиранте считается видным политиком итальянской демократии.

Альмиранте противостоял антипарламентским тенденциям, демонстрировал уважение к республиканским учреждениям, делая это в своём суровом стиле. Он принадлежал к поколению лидеров, отличавшихся высоким государственным чувством.
Президент Италии Джорджио Наполитано (26 июня 2014, выступление по случаю 100-летнего юбилея Джорджио Альмиранте)

Итальянское общество и государство отдаёт ему дань памяти. Именем Джорджио Альмиранте названы улицы, парки, мосты в сорока городах Италии, в Аффиле установлен бронзовый бюст.

См. также

• Пино Паути
• Артуро Микелини
• Пьерлуиджи Конкутелли
• Стефано Делле Кьяйе

Ссылки

[www.lastoriasiamonoi.rai.it/biografia.aspx?id=53 Biografie Giorgio Almirante. 1914—1988]

Отрывок, характеризующий Альмиранте, Джорджио

– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.