Раути, Пино

Пино Раути
итал. Pino Rauti
Имя при рождении:	Джузеппе Умберто Раути
Дата рождения:	19 ноября 1926(1926-11-19)
Место рождения:	Кардинале
Дата смерти:	2 ноября 2012(2012-11-02) (85 лет)
Место смерти:	Рим
Гражданство:	Италия Италия
Партия:	Итальянское социальное движение Fiamma Tricolore Движение социальной идеи
Основные идеи:	неофашизм
Род деятельности:	журналист, политик, идеолог
Дети:	Изабелла Раути

Пино Раути (итал. Pino Rauti; 19 ноября 1926, Кардинале — 2 ноября 2012, Рим), он же Джузеппе Умберто Раути — итальянский неофашистский политик. Основатель «Центра исследований Нового порядка». Национальный секретарь Итальянского социального движения в 1990—1991, лидер партии Fiamma Tricolore в 1995—2002 и Движения социальной идеи в 2004—2012. Депутат парламента Италии в 1972—1992. Неоднократно обвинялся в причастности в неофашистскому терроризму, оправдан по суду. Ведущий идеолог ультраправого радикализма.

Юность фашиста

Гвардеец Муссолини

С детства проникся идеями фашизма. В 17-летнем возрасте примкнул к Республике Сало, вступил в Национальную республиканскую гвардию. После окончательного падения режима Муссолини 25 апреля 1945 некоторое время находился в заключении. Освобождён в 1947, перебрался в Рим.

Примкнул к нелегальной фашистской группировке «Фасции революционного действия», пытавшейся развернуть в Италии антикоммунистическую гражданскую войну. Затем вступил в неофашистскую партию Итальянское социальное движение (MSI) и её молодёжные организации. Работал в партийном молодёжном журнале La Sfida.

Радикальное начало в MSI

Пино Раути настаивал на радикальном соответствии фашистским принципам в идеологии и эстетике «прямого действия». Это привело к конфликту с партийным руководством, особенно умеренными сторонниками Артуро Микелини, старавшимися интегрировать MSI в парламентскую систему республики.

Мы не были ни консервативной силой, ни ответвлением социализма. У нас была своя философия, конкретная и оригинальная — наше представление о жизни… Капитализм и социализм — наши смертельные враги, несовместимые с тем, что одухотворяет нас.
Пино Раути

Активно сотрудничал с Юлиусом Эволой, развивая философские концепции неофашизма. В январе 1950 Раути был среди основателей теоретического журнал Imperium. Участвовал в публичных дебатах с Итальянской коммунистической партией, среди полемических оппонентов Пино Раути был Энрико Берлингуэр. Одно время Раути искал с коммунистами взаимопонимания на общей радикальной платформе.

Диалог с коммунистами был способом вырваться из логики противостояния, которая позволяла христианским демократам выступать оплотом против экстремистов с обеих сторон. Беспорядки пугали общество, поскольку за ними маячила перспектива гражданской войны. Я думал, что найду веские аргументы для левой молодёжи. Критика капитализма, американизма и атлантизма создавала возможный общий язык.
Пино Раути

Первые обвинения в терактах

16 ноября 1950 в Риме произошли два взрыва в помещениях левых организаций. Через три недели Пино Раути с группой сотрудников Imperium был арестован по обвинению в связях с «чёрным подпольем».

12 марта 1951 были взорваны бомбы в МИД Италии, посольстве США и диппредставительстве СФРЮ (это был период итало-югославского конфликта из-за территории Триеста). Прошли новые аресты, в тюрьме оказался Эвола. Полиция установила, что Imperium печатался в той же типографии, где и листовки террористической организации «Чёрный легион». Связи между журналом, «Фасциями» и «Легионом» были установлены, но доказать причастность журналистов — включая Пино Раути — к терактам не удалось. Подсудимые были оправданы и вышли на свободу кумирами националистической молодёжи.

Идеал «Нового порядка»

Создание исследовательского центра

На съезде MSI 1952 в Л’Акуиле Раути выступал пропагандистом идей Эволы. Он и его сторонники получили ироническое прозвище Figli del Sole — «Дети солнца», отражавшую их идеологическую непримиримость. Большинство на съезде осталось за умеренным крылом Микелини, хотя Раути был избран в руководящий партийный орган.

Разногласия с руководством подтолкнули Раути к отставке в ноябре 1953. 15 ноября 1953 состоялось предварительное учредительное заседание «Центра исследований Нового порядка» (Centro Studi Ordine Nuovo, CSON). Эта структура сыграла важную роль в развитии неофашистского движения, особенно его идеологической эволюции.

Доктрина Ordine Nuovo

Разработки CSON синтезировали идеи Эволы, фашистские доктрины Муссолини, Джентиле, Штадлера, германского нацизма (особенно штрассеровской версии), философские принципы Эрнста Юнгера, учение Рене Генона, воззрения Корнелиу Кодряну, геополитические разработки Мёллер ван ден Брука. Большой вклад в создание доктрины радикального неофашизма вносил сам Пино Раути, адаптировавший фашистский опыт к реалиям современности.

Базовые основы идеологии Ordine Nuovo включали корпоративный коллективизм и идеалистический активизм. Примат националистического государства и солидарной корпорации парадоксально сочетался с индивидуалистическим культом активной сильной личности. Экономические концепции в целом базировались на принципах синдикализма и категорически отвергали «финансово-материалистические» подходы либералов и марксистов. Геополитика «Нового порядка» предполагала формирование единой фашистской Европы, противостоящей либеральным США и коммунистическому СССР.

Антикоммунизм и антилиберализм рассматривались как две стороны одной борьбы — идеалистического понимания мира и человека против материалистических «сил зла». В качестве третьего противника рассматривалась консервативная реакция «старого типа», несовместимая с революционными тенденциями и ультраправой эстетикой. Важное место в политической методологии занимало штурмовое насилие.

После поражения 1945 года антифашистская пропаганда непрестанно атаковала нас. Против нас ополчился весь мир. Но мы были чем-то большим. Те, кто хотя бы немного знал фашизм, находили в нём источник гордости и воли к продолжению борьбы.
Пино Раути

Исследовательский центр, основанный Раути, рассматривается как предвосхищение будущей террористической организации «Новый порядок» Пьерлуиджи Конкутелли. Концепции Раути и его соратников оказали серьёзное влияние на развитие европейских «новых правых».

Разрыв с умеренными

В ноябре 1956 на съезде MSI в Милане Артуро Микелини вновь добился переизбрания на пост национального секретаря. Попытки Раути предотвратить очередной успех умеренных — с опорой на «исследователей нового порядка» и левопопулистское крыло — не дали результатов. Начался выход неофашистских радикалов из партии. Среди покинувших MSI были Пино Раути, Клементе Грациани, Паоло Синьорелии, Стефано Делле Кьяйе — основатель боевого движения Национальный авангард (AN) в 1960.

Микелини и его сторонники интегрировали MSI в итальянскую парламентскую систему. В целом они шли в фарватере правого крыла правящих христианских демократов — ценой отказа от важных идейно-политических установок неофашизма. Это возмущало многих членов партии. Поэтому взгляды вышедших радикалов пользовались в партии широкой популярностью. Наиболее привержены им были молодёжные организации, особенно студенческое объединение FUAN. В руководстве лидером этих сил выступал Джорджио Альмиранте, с которым Пино Раути поддерживал тесную связь.

Стратег напряжённости

В мае 1965 в римском отеле Parco Dei Principi состоялась конференция ультраправых организаций с участием представителей военных спецслужб и предпринимательских кругов. Основными фигурами мероприятия являлись Пино Раути, Стефано Делле Кьяйе и Гвидо Джаннеттини. Делле Кьяйе располагал готовыми к действию силовыми группами AN, Джаннеттини представлял симпатизирующие ультраправым армейские круги (финансировавшие конференцию), Раути формулировал идеологические установки. Главной темой его доклада являлось противодействие коммунистической угрозе. Обсуждались планы развёртывания «революционной войны» против коммунизма и либерального государства. Конференция Parco Dei Principi в общих чертах наметила стратегию напряжённости на предстоявшие полтора десятилетия.

1 марта 1968 произошла Битва Валле Джулия, основную роль в которой сыграли боевики AN и активисты FUAN-Caravella. 16 марта 1968 университетские столкновения продолжились между неофашистами и леваками. Ультраправые продемонстрировали свои мобилизационные и оперативные возможности.

В 1969 в Италии произошло несколько крупных терактов, завершившихся декабрьской «резнёй Пьяцца Фонтана» — серией взрывов в Милане. Зимой 1969 — весной 1970 молодые боевики MSI и AN провели несколько силовых акций, массовых драк с коммунистами и ультралевыми в различных городах Италии. Летом 1970 вспыхнуло Восстание Реджо-ди-Калабрия, в котором также активно проявились MSI, FUAN, AN. Стратегия, предложенная в Parco Dei Principi, по видимости, начинала проводиться в жизнь.

Сбой произошёл в декабре 1970, когда был сорван ключевой элемент — запланированный ультраправыми военный переворот и установление режима по типу греческих «чёрных полковников». (В качестве корреспондента крайне правого издания Il Tempo Пино Раути посещал Грецию в 1967, контактировал с греческими спецслужбами, организовывал поездки и тренировки итальянских неофашистов.) Однако отказ князя Боргезе от военно-фашистского выступления заставил ультраправых перейти к обороне.

4 марта 1972 суд города Тревизо выдал ордер на арест Пино Раути по обвинению в причастности к взрывам 8 и 9 августа 1969. В обвинительном заключении появилась и причастность к «резне Пьяцца Фонтана», открывшей Свинцовые семидесятые. Годы спустя добавилось обвинение во взрыве в Брешиа 1974 (теракт против антифашистской демонстрации). За этот эпизод Раути был осуждён только в 2008, но оправдан по апелляции в 2010.

Это уже третий раз, когда меня обвиняют в убийстве. То площадь Фонтанов, то вокзал в Болонье. В обоих случаях я был полностью оправдан. Теперь Брешиа… Это политическое преследование за идеи, оно нужно центристам. Сегодня, как и тогда, ситуация в Италии не блестяща. Приходится бросать кость так называемому общественному мнению, находить крайне левых и крайне правых, а то и «массовых убийц». Начинается бред некоторых судей.
Пино Раути

В 1974, после Португальской революции, вскрылась работа Раути в международном агентстве Aginter Press, документы которого содержали установку на террористические атаки «под видом коммунистической деятельности» — при том, что ответственность за «резню Пьяцца Фонтана» первоначально возлагалась на ультралевых. В 1968—1969 отмечались контакты Раути с руководителем Aginter Press Ивом Герен-Сераком и анархо-фашистом Марио Мерлино — ближайшим соратником Делле Кьяйе, также обвинявшимся в «резне Пьяцца Фонтана», но впоследствии полностью оправданным. Однако ни одно из конкретных обвинений не удалось доказать. Раути был освобождён.

Фашистская «Линия будущего»

Кончина Артуро Микелини в июне 1969 привела к возвращению на пост национального секретаря MSI Джорджио Альмиранте. 10 июля 1969 Пино Раути восстановил членство в MSI. На выборах 1972 Раути был избран депутатом парламента от неофашистской партии.

Первоначально Раути активно поддерживал Альмиранте, но вскоре убедился, что радикализм национального секретаря проявляется в основном в риторике, в практической же политике Альмиранте по большей части руководствуется прагматизмом. Раути возглавил в MSI радикальную фракцию Futura Line — «Линия будущего» («раутианцы»). В его идеологии и пропаганде произошёл заметный сдвиг влево. Была сделана ставка на популистские выступления не только под антикоммунистическими, но и антибуржуазными лозунгами. Этот курс встретил позитивный отклик в социально-проблемных регионах Южной Италии.

Мы должны взять на себя социальный аспект протестной альтернативы… Сдвиг влево должен убедить протестующих: настоящая революция — наша.
Пино Раути

Опорой «раутианцев» оставались молодёжные организации, для которых выдвигались креативные проекты — типа создания загородных «лагерей хоббитов», экологических групп, мобильных исследовательских центров. Несколько подорвала популярность в этой среде Раути его кампания за восстановление смертной казни в Италии.

В то же время на партийных форумах «раутианцы» вынуждены были поддерживать Альмиранте, поскольку реальной альтернативой его курсу выступали более умеренные консерваторы Эрнесто Де Марцио и Джованни Роберти.

На съезде MSI 1979 в Неаполе в центр дискуссии выдвинулись исторические оценки фашизма. Традиционный фашист Пино Ромуальди настоял на квалификации фашистского опыта как доктринальной основы партии. Пино Раути и его сторонники акцентировали революционную, антибуржуазную, коллективистскую тенденцию в фашизме. Победу на съезде одержал тандем Альмиранте-Ромуальди, однако было отмечено большое влияние Раути на наиболее активные группы членов партии.

Пино Раути был чётким политическим и культурным ориентиром для тех правых, кто хотел и мог говорить по-новому. Экология, добровольность, гражданские права становятся центральными вопросами современной политической повестки.

В начале 1980-х Пино Раути продолжал делать упор на социальную проблематику, экологизм, антисоветизм и антиамериканизм во внешней политике. Он акцентировал внимание к проблемам маргинальных групп итальянского общества и стран Третьего мира. «Раутианцы» активно работали над созданием сети молодёжных «партийных школ», клубов, кинотеатров, дискотек. Культурный ситуационизм Раути достигал таких масштабов, что его начинали обвинять в «отрыве от истоков фашизма» как движения традиционалистского.

Эпоха «постнеофашизма»

Краткое лидерство

В 1987 Джорджио Альмиранте оставил пост национального секретаря MSI. Пино Раути выдвинул свою кандидатуру. Однако на съезде в Сорренто преемником Альмиранте стал бывший лидер молодёжной организации Джанфранко Фини.

Раути одержал верх над Фини на съезде 1990 в Римини. На посту национального секретаря MSI, наблюдая подъём французского Национального фронта Ле Пена, Раути выводил в центр своей политики антииммигрантский мотив, критику этноплюрализма. Он даже поддержал «общезападную» линию в Войне в Персидском заливе. Такой курс обескуражил многих сторонников Раути, ожидавших от него динамичного радикализма. Требования же ограничить иммиграцию не привлекли широкой поддержки — этот вопрос в Италии не стоял так остро, как во Франции.

Поражение MSI на региональных выборах на Сицилии, где партия традиционно пользовалась немалым влиянием (менее 5 %, падение почти в два раза) дало повод Джанфранко Фини потребовать досрочного партсъезда. Раути подал в отставку. Национальным секретарём был вновь избран Фини, готовивший кардинальное преобразование MSI.

Fiamma Tricolore

На съезде 1995 во Фьюджи неофашистское Итальянское социальное движение было трансформировано в национал-консервативный Национальный альянс во главе с Джанфранко Фини. Это решение вызвало критику ветеранов (их рупором выступала вдова исторического лидера Ассунта Альмиранте). Для Пино Раути, сохранявшего приверженность прежней радикальной идеологии, это явилось сокрушительным поражением. Курс Фини он называл «отрицанием собственной истории».

Раути учредил партию Movimento Sociale Fiamma Tricolore или Fiamma Tricolore (Социальное движение — Трёхцветное пламя). Партия позиционировалась как продолжатель неофашистской традиции Ромуальди и Альмиранте. Однако она не достигла успехов в конкуренции с Национальным альянсом за правый электорат. Вступив в коалицию с правопопулистским движением Сильвио Берлускони, Фини сумел занять нишу «правее правого центра». Единственным заметным успехом Fiamma Tricolore стало избрание в сенат сицилийского адвоката Луиджи Карузо.

В то же время Fiamma Tricolore длительное время оставалось наиболее структурированной и активной ультраправой партией Италии. Но её влияние, особенно в общенациональном масштабе, было невелико. В 1997 Раути безуспешно баллотировался в мэры Рима. В 2001 произошёл раскол с Карузо, который переориентировался на Берлускони. Ряд активистов во главе с Люкой Романьоли настаивал на менее идеологизированном и более прагматичном курсе.

В конце 2003 Раути намеревался включить Fiamma Tricolore в коалицию Социальная альтернатива — с Социальным действием Алессандры Муссолини, Новой силой Роберто Фиоре, Социальным национальным фронтом Адриано Тильгера. Однако уже в январе 2004 он отказался участвовать в этом проекте, дабы не выступать в роли «такси в Европу для Алессандры Муссолини». Показательно, что убеждённый фашист не усмотрел во внучке дуче принципиальной единомышленницы:

Моя партия объединяет тех, кто Чёрный. Я думал к выборам собрать под нашим символом все группы инакомыслящих. Но вместо этого… лишь римские салюты и взывания к дуче.

Ещё в октябре 2003 суд Рима удовлетворил иск ряда членов партии, оспоривших избрание Пино Раути на председательский пост. 31 января 2004 Романьоли поднял вопрос об исключении Раути из партии. 29 февраля 2004 Пино Раути был исключён из Fiamma Tricolore.

Движение социальной идеи

Последней партией, в которой Пино Раути состоял и которую возглавлял, стало Движение социальной идеи, созданное в 2004. Идейные основы создали прежние установки «Центра исследований Нового порядка» и «Линии будущего». Партия малочисленна и практически невлиятельна. Максимальным результатом на выборах было 0,5 % в 2005, но тогда она выступала в соглашении с Домом свобод Берлускони. Кроме того, и здесь возникли внутрипартийные противоречия между сторонниками союза с Берлускони и сторонниками самостоятельного курса Раути.

В марте 2007 партия Раути заключила договор об избирательном союзе (Patto d’Azione — Пакт действий) с «Социальным действием» Муссолини, «Новой силой» Фиоре и организацией Volontari Nazionali («Национальные добровольцы», структура, происходящая из силовых подразделений Итальянского социального движения). Через некоторое время к пакту присоединился Социальный национальный фронт Тильгера. Была вновь символически зафиксирована попытка консолидации ультраправых. Однако проект Patto d’Azione не получил развития, поскольку Алессандра Муссолини сделала выбор в пользу союза с Берлускони и вступила в его партию.

В 2008 Движение социальной идеи выступало на на выборах в блоке с «Новой силой». Во втором туре Пино Раути поддержал кандидатуру своего зятя Джованни Алеманно, который был избран мэром Рима от движения Берлускони.

Кончина и похороны

Глубокую скорбь в связи с кончиной Пино Раути 2 ноября 2012 выразили такие деятели, как Ассунта Альмиранте (с которой покойный находился в дружеских отношениях) и Джанфранко Фини (чьим непримиримым противником он являлся).

На похоронах Пино Раути резкой обструкции подвергся Джанфранко Фини. Собравшиеся обвиняли его в предательстве и сравнивали с маршалом Бадольо, организовавшим в 1943 свержение и арест Муссолини.

Семья в политике

Дочь Пино Раути — Изабелла — жена Джованни Алеманно, в молодости активного неофашиста, участника нападений на советское посольство, впоследствии сторонника Фини и министра в кабинете Берлускони. В 2008—2013 Алеманно был мэром Рима.

Изабелла также активно участвует в политике. В разное время она состояла в MSI и Fiamma Tricolore, затем, вместе с мужем, в Национальном альянсе и Народе свободы Берлускони. Избиралась в региональный совет Лацио. В июне 2013 министр внутренних дел Италии Анджелино Альфано назначил Изабеллу Раути своим советником по борьбе с насилием в отношении женщин.

Экстравагантные оценки

Пино Раути называли «тихим конторщиком с душой поджигателя» или «чёрным Грамши».

По словам Джованни Алеманно, Пино Раути был единственным правым политиком, которому посвятила специальное эссе советская «Литературная газета».

Роль и значение

Пино Раути никогда не занимал правительственных постов, в парламенте был рядовым депутатом. Во главе MSI он стоял короткое время на этапе угасания и не отличился успехами. Fiamma Tricolore и тем более Движение социальной идеи остались фактически маргинальными структурами. Раути не возглавлял сильной партии, не влиял на государственные решения (как Альмиранте), не располагал оперативными боевыми группами (как Делле Кьяйе), не являлся крупным террористом (как Конкутелли). В то же время Пино Раути — видная фигура итальянской политической истории XX века.

Это объясняется ведущей ролью Раути как идеолога неофашизма. Концептуальные разработки Центра Ordine Nuovo, его собственные воззрения создали доктринальный комплекс, так или иначе включающий практически все направления неофашистской мысли — от ультраконсерватизма (Фиоре) до анархо-фашизма (Мерлино). Многие крайне правые деятели считают Пино Раути своим учителем, даже если имели с ним конкретные политические противоречия.

См. также

• Франко Фреда
• Джорджио Альмиранте
• Артуро Микелини
• Пьерлуиджи Конкутелли
• Стефано Делле Кьяйе
• Гвидо Джаннеттини
• Люка Романьоли

Литература

• Antonio Carioti. Gli orfani di Salò. Mursia, 2008, Milano

Отрывок, характеризующий Раути, Пино

И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.