Биафра

Республика Биафра
англ. Republic of Biafra, игбо Bịafra
← 1967 — 1970 →
Флаг Биафры
Девиз Мир, Единство, Свобода
Гимн Land of the Rising Sun Земля Восходящего Солнца
Столица	Энугу, Умуахия (с октября 1967), Оверри (с апреля 1969)
Крупнейшие города	Порт-Харкорт, Калабар, Аба, Онича
Язык(и)	игбо, английский
Религия	христианство и анимизм
Денежная единица	Биафрийский фунт
Площадь	77 306 км²
Население	13 500 000
Форма правления	республика
Президент Биафры
- (30 мая 1967 — 7 января 1970)	Чуквуэмека Одумегву Оджукву
- (7—15 января 1970)	Филип Эфионг
История
- 30 мая 1967	Провозглашение независимости
- 15 января 1970	Капитуляция

К:Появились в 1967 годуК:Исчезли в 1970 году

Респу́блика Биа́фра (англ. Republic of Biafra, игбо Bịafra) — самопровозглашённое частично признанное государство в юго-восточной части Нигерии, существовавшее с 30 мая 1967 года (дата провозглашения независимости) до 15 января 1970 года. Государство не было признано ООН, однако его признали Габон, Гаити, Кот-д’Ивуар, Танзания и Замбия.

Название

Государство было названо по заливу Биафра, на берегу которого оно было расположено.

Административно-территориальное деление

Территория самопровозглашённого государства составляла 76 400 км² (29,4 тысяч миль²). Столица — Энугу с населением 180 тысяч человек. В административно-территориальном отношении республика делилась на 25 провинций.

Население

Население страны на 1966 год составляло порядка 14 млн человек, доминирующая народность — игбо, также проживали ибибио (на границе с Камеруном), иджо (дельта Нигера) и др. Официальные языки — английский и игбо. Религия — христианство и анимизм.

История Республики Биафра

Как и большинство африканских государств, Нигерия была искусственным образованием, созданным Британской империей, которая не учитывала религиозные, лингвистические и этнические различия. В момент получения независимости от Великобритании в 1960 году население Нигерии составляло 60 миллионов человек, и насчитывало около 300 различных этнических и культурных групп, 3 из которых были преобладающими:

• игбо (ибо) (60—70 % населения на юго-востоке),
• хауса-фулани (приблизительно 65 % народов в северной части территории);
• йоруба (75 % населения в юго-западной части).

В течение колониального периода британская политическая идеология деления Нигерии на Север, Запад и Восток усиливалась экономическим, политическим и социальным соперничеством между различными этническими группами Нигерии. В 1947 году была введена конституция Ричардса (губернатор Нигерии), в соответствии с которой Нигерия была разделена на 3 административные области, управляемые местными органами власти:

• Западная Нигерия (центр — Ибадан);
• Восточная Нигерия (центр — Энугу);
• Северная Нигерия (центр — Кадуна)

Принцип регионализации был закреплен в последующих конституционных реформах 1951 года — Макферсона (губернатор Нигерии) и 1954 года — Литлтона (министр колоний Великобритании). Конституция Макферсона предусматривала формирование региональных правительств из представителей партии большинства.

Население Севера было большим, чем население вместе взятых остальных областей. Благодаря этому за Северной областью было закреплено большинство мест в федеральном законодательном органе. В пределах каждой из этих трёх областей доминирующие этнические группы хауса-фулани, йоруба и игбо сформировали политические партии, которые были в значительной степени региональными и племенными:

• Северный Народный Конгресс (СНК) на Севере;
• Группа действия на Западе (ГД);
• Национальный Совет Нигерии и Камеруна (с 1959 года — Национальный Совет Нигерийских граждан — НСНГ) на Востоке.

Первое правительство независимой Нигерии основывалось на коалиции партий НСНГ и СНК, премьер-министром стал представитель СНК Абубакар Тафава Балева.

После провозглашения в 1963 году Нигерии республикой пост президента занял Ннамди Азикиве (представитель НСНГ). Оппозиция была представлена Группой действия во главе с Обафеми Аволово. Региональные правительства возглавили: на Севере — лидер СНК Ахмаду Белло, на Западе — С. Акинтола из Группы действия и на Востоке — представитель НСНГ М. Окпара.

В 1963 году на территории восточной части Западной Нигерии была образована четвёртая область, Среднезападная. На состоявшихся в 1964 году выборах в этом регионе победу одержал НСНГ.

После получения независимости в 1960 году Нигерия стала слыть государством с репутацией «витринной демократии» и экономической стабильности на континенте. Эта стабильность была недолгой. Попытки Севера обеспечить контроль над страной перед лицом всё более и более интенсивной оппозиции со стороны Запада и Востока привели к массовым беспорядкам и сопряжённым с этим насилием.

15 января 1966 года младшие офицеры игбо во главе с майором Кадуна Нзеогву убили одновременно всех крупных политических лидеров — Балеву в Лагосе, Акинтолу в Ибадане и Белло в Кадуне, а заодно видных офицеров северного происхождения. Путч был сорван в связи с тем, что часть военных отказалась поддержать мятежников. Лидер мятежа К. Нзеогву был арестован.

Командующий армией генерал-майор Джонсон Агуийи Иронси (этнический игбо) навёл порядок и стал главой временного руководства, он назначил военных губернаторов в провинциях с широкими полномочиями и офицеров на министерские посты, политические партии были запрещены, действие конституции приостановлено. Однако то обстоятельство, что за убийство северян офицеров-игбо не наказали, и вообще все квалифицирующие признаки переворота в сумме (среди прочего убит всего один игбо, а северян множество, и фаворитизм Иронси к игбо) повлекли мощную негативную реакцию северян, которые посчитали переворот не путём к единству, а заговором игбо в надежде доминировать над страной.

Положение южан на Севере было очень опасным. 24 мая 1966 года военное правительство Иронси выпустило декрет, упраздняющий федеративную структуру Нигерии. Декрет вызвал резко негативную реакцию в Северной Нигерии. 29 мая 1966 года тысячи выходцев с Востока (в основном, игбо), проживающих на Севере, были убиты в ходе погромов, начавшихся с ведома местных властей. Правительство Иронси объявило о создании трибунала с целью изучения причин массовых убийств и грабежей на Севере, а также выплаты компенсаций жертвам погромов. Северные эмиры объявили о намерении отделить Северную Нигерию от федерации.

29 июля, за четыре дня до начала работы трибунала, северяне учинили контрпереворот, в ходе которого Иронси, а также военный губернатор Западной Нигерии майор Адекунле Фаджуи были убиты в городе Ибадан. Новым главой военного режима стал подполковник (впоследствии — генерал-майор) Якубу Дан-Юмма Говон. Основу пехоты составляли северяне, и в войсках началась междоусобица, по всем казармам расправлялись с «восточниками». После этого мятежники поголовно перебили всех игбо, занимавших офицерские должности в генеральном штабе Нигерии. Всего было убито около 400 чиновников игбо. Говон немедленно восстановил федеральную структуру Нигерии в соответствии с требованиями политической элиты Севера.

29 сентября 1966 года погром выходцев с Востока был возобновлён. 30 тысяч восточных нигерийцев, проживающих на Севере, на Западе, в Лагосе были убиты. Всего в погромах 1966 года 40—50 тысяч игбо были убиты и около 2-х миллионов бежали на Восток, после того, как их собственность и дома были разрушены. К 1966 году приблизительно 1 миллион 300 тысяч игбо проживали на Севере, ещё 500 тысяч — на Западе. Из Восточной области началось бегство выходцев с Севера.

Открытие обширных запасов нефти в дельте реки Нигер на юге страны позволило юго-востоку Нигерии стать экономически самостоятельным. Однако изгнание представителей игбо из власти вызвало опасения, что доходы от добычи нефти будут использоваться несправедливо, в ущерб игбо.

После погрома игбо на Севере в сентябре 1966 года в Восточной Нигерии начали расти сепаратистские настроения. Лидеры игбо призвали к возвращению всех игбо на свою историческую родину в Восточную Нигерию.

Военный губернатор Восточной области (с января 1966 года) подполковник Одумегву Оджукву (игбо по национальности) настаивал на конфедеративном устройстве для Нигерии (федеральное правительство должно быть уменьшено до секретариата, чтобы поддерживать экономические отношения между почти полностью отдельными государствами).

9 августа 1966 года на встрече представителей военных губернаторов в Лагосе было принято решение, согласно которому для восстановления мира и проведения конституционных переговоров необходимо репатриировать все войска к области их происхождения. Это решение не было полностью осуществлено.

12 сентября в Лагосе начала работу Специальная конституционная конференция, состоящая из делегатов, представляющих все области Нигерии, с целью выработки формы сохранения единства Нигерии. Представители Восточной Нигерии бойкотировали конференцию (основное условие Оджукву для участия в её работе — вывод всех северных войск из Лагоса и прекращение погромов игбо на Севере).

4 и 5 января 1967 года в городе Абури (Гана) прошёл саммит военных руководителей Нигерии, на котором различные политические силы Нигерии согласились с концепцией децентрализации и региональной автономизации Нигерии. Говон присутствовал на саммите и даже согласился подписать заключительную версию меморандума о децентрализации. Однако, вернувшись назад в Нигерию, он дезавуировал свои слова.

К началу 1967 года Оджукву принял решение об отделении от нигерийской федерации и образовании собственного независимого государства. В марте 1967 года правительство Восточной области объявило, что все доходы, собранные от имени федерального правительства, будут оставлены на нужды Восточной области. Федеральное правительство отказалось выплатить зарплату государственным служащим, которые бежали из своих областей занятости. Кроме того, федеральное правительство отказалось заплатить Востоку его установленную законом долю доходов. На Востоке начался захват федерального имущества. В ответ правительство Говона установило морскую блокаду региона.

В мае 1967 года была предпринята последняя попытка мирного урегулирования. Я. Говон предложил отменить экономические санкции против Востока и организовать встречу региональных военных губернаторов при условии, что британские войска гарантируют безопасность встречи. Оджукву отклонил это предложение.

Формальным поводом к провозглашению независимости стал декрет федерального правительства от 27 мая 1967 года, согласно которому упразднялось деление страны на четыре провинции, а вместо них вводились 12 штатов (Северная область была разделена на шесть штатов, Восточная на три, Западная на два). Новые штаты совпадали с естественными этническими образованиями. Восток был разделён таким образом, что запасы нефти оказались расположены в штатах без большинства игбо. Соответственно отменялись и посты губернаторов.

Реакция Оджукву последовала незамедлительно. 30 мая Восточная провинция была объявлена суверенной Республикой Биафра (в честь одноименного залива Биафра). Большинство населения провинции, напуганное волной погромов, приветствовало это решение. Так начиналась самая продолжительная и кровавая гражданская война 1960-х годов в Африке. По конституции Нигерии Восточная область имела право на выход из федерации, но глава военного режима Я. Говон, не желая терять богатые месторождения нефти, заявил, что вопрос будет решён силой.

6 июня Говон отдал приказ о подавлении мятежа и объявил мобилизацию в северных и западных мусульманских штатах. В Биафре скрытая мобилизация началась ещё до провозглашения независимости. Войска с обеих сторон стали подтягиваться к реке Нигер, превратившейся в линию вооружённого противостояния. В начале июня федералы начали блокаду мятежной территории.

Гражданская война в Нигерии

6 июля 1967 началась операция «Единорог», которая планировалась как короткая полицейская акция. Командующий правительственной армией полковник (впоследствии — бригадный генерал) Хассан Кацина оптимистично заявил, что с мятежом будет покончено «в течение 48 часов». Однако он недооценил силы повстанцев. Наступавшие сразу натолкнулись на жёсткую оборону, и бои приняли затяжной, упорный характер. Федеральная армия с севера двумя колоннами вошла на территорию Биафры. 1-я колонна врывалась по оси Огугу — Огунга — Нсукка, 2-я по оси Гакем — Обуду — Огоджа. 12 июля захвачены города Огоджа и Гакем, 14 июля — город Нсукка.

26 июля десант нигерийцев захватил нефтепромыслы на островке Бонни в 30 километрах от Порт-Харкорта. В результате Биафра лишилась основного источника валютных поступлений. Биафрийцы попытались отбить Бонни, но безуспешно. Порт-Харкорт оказался блокирован федеральными силами.

10 июля биафрийцы нанесли бомбовый удар по аэродрому города Макурди, 26 июля по фрегату «Нигерия», блокировавший с моря Порт-Харкорт, 12 августа ВВС Биафры совершили рейд по позициям правительственных войск вдоль Нигера.

В попытках облегчить давление с севера, 9 августа мобильная бригада армии Биафры в составе 3000 человек при поддержке артиллерии и бронемашин переправилась на западный берег Нигера, начав так называемый «северо-западный поход».

Сперва наступление развивалось успешно. Биафрийцы вступили на территорию Среднезападной области, практически не встретив организованного сопротивления, так как расквартированные там федеральные войска в значительной степени состояли из выходцев из племени игбо. Некоторые части просто разбежались или перешли на сторону повстанцев. Столица штата город Бенин-Сити сдался без боя спустя всего десять часов после начала операции. Мятежники продвинулись далеко на запад, дойдя до города Оре в 200 километрах от столицы Нигерии Лагоса.

На пике военных успехов радио Биафры заявило о намерениях войти в столицу Нигерии Лагос. Намерение Оджукву вторгнуться на Запад вызвало тревогу у политической элиты йоруба (во главе с освобождённым из заключения О. Аволово) и привело к тому, что йоруба наряду с меньшинствами во всех областях стали настроены против игбо. 21 августа победный марш биафрийцев был остановлен.

Проведя всеобщую мобилизацию в густонаселённом столичном регионе, военное руководство Нигерии получило значительный численный перевес над противником. К началу сентября против одной бригады и нескольких отдельных батальонов повстанцев на западном фронте действовали уже две дивизии правительственных войск. Получив колоссальный перевес в живой силе и вооружении (здесь помогли СССР и Великобритания), армия Нигерии перешла в контрнаступление и оттеснила врага к городу Бенин-Сити.

В этой обстановке военный администратор Биафры Альберт Оконкво 19 сентября провозгласил независимость «Республики Бенин». 22 сентября город был взят штурмом, после чего биафрийцы поспешно отступили на восточный берег Нигера. «Северо-западный поход» закончился на том же рубеже, где и начинался.

В конце сентября 1967 года большая часть Среднезападной области была очищена от сепаратистов. Пытаясь склонить чашу весов на свою сторону, повстанцы в сентябре начали регулярные воздушные налёты на столицу Нигерии.

12 сентября со стороны Нсукки началось продвижение армии Нигерии к столице Энугу, и 4 октября она пала.

Оджукву был вынужден перенести свою столицу в город Умуахия в центре страны.

Попытка 12 октября пересечь Нигер от города Асаба и захватить город Онича стоила нигерийской федеральной армии более чем 5000 солдат убитых, раненых, захваченных или без вести пропавших.

18 октября, после интенсивного артиллерийского обстрела с боевых кораблей, шесть батальонов морской пехоты высадились в порту Калабар, который защищали один батальон повстанцев и плохо вооружённые отряды гражданской милиции. Одновременно с севера к городу подошёл 8-й батальон правительственной пехоты. Сопротивление оказавшихся между двух огней биафрийцев было сломлено, и крупнейший морской порт в южной Нигерии перешёл под контроль правительственных войск.

Федералы заняли другие территории, населённые не игбо, и к началу 1968 года война перешла в позиционную фазу.

В январе 1968 года правительственные войска начали наступление из Калабара в направлении на Порт-Харкорт. Почти четыре месяца повстанцам удавалось сдерживать натиск, но 19 мая город пал. Биафра потеряла последний морской порт и крупный аэродром.

Началась блокада Биафры. Федералы вырезáли целые селения и провоцировали массовый голод. Летом 1968 года по всем континентам прокатилась мощная кампания разоблачения геноцида христиан-игбо. Новости европейских телеканалов начинались с репортажей об ужасах войны.

За единство Нигерии выступили Великобритания, СССР, арабские страны; за игбо вступились Франция, Испания, Португалия, ЮАР, Китай, Израиль. Оджукву наладил добычу нефти, достаточную для закупки оружия и создания сети контор по вербовке наёмников. Расклад сил был не в пользу игбо. ООН отказалась признать Биафру. В сентябре 1968 года Организация Африканского Единства призвала Биафру отказаться от идеи независимости.

Тем временем Лагос постепенно брал верх. В сентябре армия Нигерии захватила город Аба в центре Биафры. С этого момента контакты с внешним миром были ограничены нерегулярным воздушным мостом с Экваториальной Гвинеей.

Весной 1969 года биафрийцы предприняли попытку переломить ход событий. В марте они нанесли контрудар и окружили бригаду нигерийской армии в только что занятом ею городе Оверри. В апреле Оверри вновь перешёл под контроль Биафры. Однако уже 22 апреля 1969 года под ударами федералов пала столица Биафры — Юмуахия. 16 июня пал Авгу — главный аэропорт страны. У биафрийцев осталась всего одна взлетно-посадочная полоса с твёрдым покрытием, пригодная для взлета и посадки тяжёлых самолётов. Участок федерального шоссе Ули — Ихиала, также известный как «аэропорт Аннабель», стал своеобразным символом независимости Биафры и одновременно главной целью для правительственных войск.

В июне 1969 года Биафра начала отчаянное наступление против федералов. Биафрийцы были поддержаны иностранными наёмными пилотами, продолжающими доставлять пищу, медикаменты и оружие. Самый известный из наёмников был шведский граф Карл Густав фон Розен, который провёл воздушные нападения с пятью небольшими поршневыми самолётами, вооружёнными ракетами и автоматами. С мая по июль его маленькое подразделение совершало налёты на нигерийские военные аэродромы в Порт-Харкорте, Энугу, Бенин-Сити и Угелли, разрушая или повреждая много нигерийских самолётов. Воздушные нападения Биафры действительно разрушали боевые операции нигерийских Воздушных сил, но только в течение нескольких месяцев. Летом 1969 года армия Биафры предприняла попытку захвата аэродрома Онича, но безрезультатно. Гражданская война подходила к своему логическому завершению.

30 июня 1969 года нигерийское правительство запретило всю помощь Красного Креста Биафре, что серьёзно ограничило запасы продовольствия. В октябре 1969 года Оджукву обратился к Организации Объединенных Наций с предложением о перемирии. Федеральное правительство отвергло это предложение и призвало к капитуляции Биафры. К этому времени Биафра представляла собой крошечный анклав овальной формы площадью 2000 км², где оказались запертыми около 5 миллионов человек.

Падению Биафры предшествовало широкомасштабное наступление правительственной армии под командованием генерала Обасанджо (будущего Президента). Операция началась 22 декабря 1969 года. Её целью было рассечь двумя встречными ударами с севера и юга территорию, находившуюся под контролем повстанцев. К операции привлекались войска общей численностью 180 тысяч человек с тяжёлой артиллерией, авиацией и броневиками.

Для парирования удара у непризнанной республики уже не оставалось ни сил, ни средств. Численность армии Биафры составляла к тому времени около 70 тысяч бойцов. В первый же день федералы прорвали фронт, а 25 декабря северная и южная группировки соединились. Территория повстанцев оказалась рассечена надвое.

Заключительное нигерийское наступление, названное «Попутный ветер», было начато 7 января 1970 года. 9 января 1970 года пал Оверри, 10 января захвачена взлётная полоса «Аннабель», 11 января пал Ули. 13 января 1970 года в городе Амичи состоялась заключительная сдача сил Биафры.

Генерал Оджукву передал командование над остатками войск своему заместителю Филипу Эфионгу и в ночь с 10 на 11 января с семьёй и несколькими членами правительства Биафры бежал из страны. 15 января генерал Эфионг подписал акт о безоговорочной капитуляции своей республики. Гражданская война окончилась. Население Биафры уменьшилось на 2 миллиона, большинство из которых умерло от голода (большинство жертв — дети). Область, считавшаяся перед войной одной из самых развитых в Африке, была опустошена.

В конце 1982 года был амнистирован и вернулся в Нигерию Одумегву Оджукву. Впоследствии участвовал в политической жизни Нигерии. Скончался в 2011 году в Великобритании.

В настоящее время идея независимости Биафры вновь возродилась. На юго-востоке Нигерии действуют две политические группировки, выступающие за восстановление Республики Биафра: «Движение за восстановление суверенного государства Биафра» (лидер Ральф Увазуруике), «Коренные народы Биафры» (лидер Ннамди Кану). Ннамди Кану возглавляет радиостанцию «Радио Биафра», базирующуюся в Лондоне. Движения используют ненасильственные методы борьбы и имеет поддержку среди молодежи.Своим союзником считают «Движение за освобождение дельты Нигера» (этническая группа иджо). После ареста Ннамди Кану (октябрь 2015 г.) в городах на юго-востоке Нигерии произошли массовые выступления за независимость Биафры.

См. также

• Гражданская война в Нигерии

Ссылки

• [www.conflictologist.org/main/vojna-za-nezavisimost-biafry-ot-nigerii.htm Гражданская война в Нигерии]
• [otvaga2004.narod.ru/publ_w2/biafra.htm Прощай, Биафра! Воздушная война в Нигерии 1967—70 гг.]
• [www.bonistica.ru/cat/africa/biafra Валюта Биафры — биафрийские фунты]
• [knigosite.ru/library/read/26186 История Биафры (Фредерик Форсайт)]

Отрывок, характеризующий Биафра

– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.