Глебов, Фёдор Иванович

Фёдор Иванович Глебов
Рождение:	31 декабря 1734(1734-12-31)
Смерть:	29 ноября 1799(1799-11-29) (64 года)
Место погребения:	Донской монастырь, Москва
Род:	Глебовы
Отец:	Иван Фёдорович Глебов
Мать:	Прасковья Ивановна Глебова
Супруга:	1) княжна Александра Ивановна Дашкова 2) Елизавета Петровна Стрешнева
Дети:	от первого брака: Александра от второго брака: Пётр и Дмитрий
Военная служба
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Звание:	генерал-майор (1764), генерал-поручик (1773), генерал-аншеф (1782)
Сражения:	Семилетняя война (1756-1763) Русско-турецкая война (1768—1774)
Награды:

Фёдор Иванович Глебов (31 декабря 1734 — 29 ноября 1799) — генерал-аншеф екатерининского времени (1782), сенатор (1781), заказчик строительства усадьбы Знаменское-Раёк. Один из самых высокопоставленных и богатых представителей рода Глебовых.

Биография

Фёдор Глебов родился в семье генерал-аншефа Ивана Фёдоровича Глебова (1707—74) и его супруги Прасковьи Ивановны (1704—82). Второй из четырёх братьев Глебовых.

1 января 1742 года 7-летним мальчиком записан своим отцом готландером в артиллерию. 20 июня 1747 года он был произведен из каптенармусов в сержанты. 21 апреля 1750 года Ф. И. Глебов стал штык-юнкером.

В 1751 году Фёдор Иванович Глебов был переведен в качестве инженерного офицера в Новую Сербию, где, находясь под командованием своего отца, командовавшего над сербами-переселенцами, принимал участие в постройке крепости Св. Елизаветы.

25 апреля 1753 года Ф. И. Глебов был произведен в подпоручики, 25 декабря 1755 года стал флигель-адъютантом при генерал-фельдцейхмейстере графе П. И. Шувалове. 1 января 1757 года получил чин капитана.

Во время Семилетней войны в июне 1757 года Фёдор Иванович Глебов был командирован за границу во французскую армию, находившуюся в Вестфалии под командованием маршала Луи д’Эстре. 1 января 1758 года получил чин майора. В феврале того же года вернулся в Россию. Затем Ф. И. Глебов был назначен в действующую армию, 14 августа 1758 года участвовал в сражении при Цорндорфе, за что 1 января 1759 года был произведен в подполковники артиллерии. В 1760 году служил в корпусе генерал-майора графа Готтлоба Тотлебена и участвовал в набеге на Берлин. В 1761 году Фёдор Глебов находился в корпусе генерал-поручика графа З. Г. Чернышева под командованием австрийского генерал-фельдцейхмейстера барона Эрнеста Лаудона, участвовал во взятии Швейдница.

15 февраля 1762 года Ф. И. Глебов был произведен в полковники артиллерии, а 14 ноября 1763 года стал бригадиром армии и командиром Нижегородского карабинерского полка. 24 ноября 1764 года он получил чин генерал-майора. В 1765—1767 годах служил в Московской дивизии.

В 1769 году Фёдор Иванович Глебов принял участие в русско-турецкой войне (1768—1774). Служил в первой русской армии под командованием генерал-аншефа князя А. М. Голицына и участвовал в осаде Хотинской крепости. 19 апреля 1769 года участвовал в разгроме турецкой армии под командованием Караман-паши и взятии вражеского ретраншемента под стенами Хотина. Он во главе вятского и московского карабинерских полков был оставлен под Хотином и находился там до отступления русской армии, затем был послан с бригадой для отражения Абаза-паши, напавшего на обоз русской армии, разбил его и преследовал до реки Прут.

2 июля 1769 года генерал-майор Фёдор Иванович Глебов вновь находился под Хотином, а 29 августа того же года, командуя пятью кавалерийскими полками, участвовал в разгроме турецкой армии под предводительством великого визиря Али Молдаванджи-паши, за что получил в награду орден Святой Анны 1-й степени. 8 сентября 1769 года он участвовал в штурме Хотина. В 1770 году, находясь под командованием графа П. А. Румянцева, командовал четырьмя пехотными полками и поддерживал сообщение русских войск с Подолией. 21 июля 1770 года участвовал в разгроме турецко-татарской армией в битве на реке Кагул.

10 августа 1770 года Ф. И. Глебов перешел под командование генерал-поручика графа Я. А. Брюса. В сентябре того же года фельдмаршал Румянцев приказал его корпусу Глебова (8 полков пехоты, 3 полка гусар и 1 полк карабинеров) взять город Браилов. 26 сентября он осадил город, отражая частые вылазки турок. В ночь на 24 октября Ф. И. Глебов двинулся на приступ, но потерпел неудачу, потеряв около 500 убитыми и более 1300 ранеными. Подошедший турецкий корпус, высланный на помощь гарнизону Браилова, вынудил Глебова снять осаду и отступить к Максимени на р. Серет. Получив подкрепления от Румянцева, Фёдор Глебов вторично осадил Браилов. Турки, опасаясь новой осады, оставили крепость и отступили за р. Дунай. 10 ноября 1770 года русские войска вступили в Браилов. 1 мая 1772 года генерал-майор Ф. И. Глебов, проведя более трех лет в походах, был уволен в годовой отпуск, после возвращения в действующую армию он был отправлен в тремя полками на Силистрию, чтобы усилить русские войска, атаковавшие город с левого берега Дуная, а также для поддержки корпусов генерал-майора барона Карла Унгерна и генерал-майора князя Ю. В. Долгорукова.

21 апреля 1773 года Фёдор Иванович Глебов был произведен в генерал-поручики. В июне 1773 года, командуя кавалерией 1-й дивизии, при которой находился сам фельдмаршал Румянцев, участвовал в осаде Силистрии.

В 1775 году Ф. И. Глебов командовал русскими войсками, расположенными в Польше, и получил от короля Речи Посполитой Станислава Понятовского ордена Белого орла и Святого Станислава. Затем он служил в финляндской дивизии, а в 1777 году командовал дивизией в Ревеле.

28 июля 1781 года Фёдор Иванович Глебов был назначен сенатором (с 4 августа 1781 года присутствовал в 3-м департаменте Сената, а с 4 декабря 1782 года во 2-м департаменте).

28 июля 1782 года Ф. И. Глебов был произведен в генерал-аншефы, 24 ноября того же года его наградили орденом св. Александра Невского.

18 марта 1791 года Фёдор Глебов уволился из Сената из-за болезни на 2 года с сохранением жалованья, а 2 мая 1793 года его отпуск был продлен до 1 января 1794 года. 7 августа 1794 года по своему прошению Ф. И. Глебов был уволен со службы с сохранением получаемого жалованья.

29 ноября 1799 года Фёдор Иванович Глебов скончался. Его похоронили в московском Донском монастыре. Поэт князь И. M. Долгоруков посвятил его памяти два стихотворения: «На кончину Ф. И. Глебова» и «Надгробная», строки из которого по просьбе вдовы были выбиты на надгробии сего «почтенного генерала Екатеринина войска». (надписи не сохранились).

Густав Штрандман, служивший под начальством Фёдора Ивановича Глебова в Ревеле, в своих «Записках» дает такую его характеристику:

Он один из добродушнейших людей, которых я когда-либо видел. С подчиненными он и жена его были очень учтивы, и оба пользовались в Ревеле большим уважением, как за свою приветливость и вежливость, так особенно за то, что жили богато и каждый день принимали гостей. Он ужасно любил играть в карты.

Семья и дети

В 1765 году женился на княжне Александре Ивановне Дашковой (1738—1769), сестре князя Михаила Ивановича Дашкова, внучке генерал-аншефа М. И. Леонтьева. В браке родилась дочь:

• Александра (1766—1796), жена генерал-майора князя Дмитрия Михайловича Щербатова (1760—1839). Барон Строганов сватал её за своего племянника И. М. Долгорукова, который, однако, увильнул от брака, ибо находил в лице невесты «нечто злое».

Через три года после смерти первой жены вступил во второй брак, с Елизаветой Петровной Стрешневой (1751—1837), наследницей подмосковной усадьбы Покровское-Стрешнево и других имений древнего рода Стрешневых. Для молодой жены генерал Глебов выстроил в конце Покровского парка изящный усадебный дом, наречённый в её честь Елизаветиным (дом не сохранился, разрушен во время авианалета в годы Великой отечественной войны). В день коронации императора Николая I его вдова была пожалована в статс-дамы; похоронена она рядом с мужем и сыновьями Петром Федоровичем и Дмитрием Федоровичем в Донском монастыре. В браке имела четырех детей, но двое из них (сын и дочь) умерли в младенчестве.

• Пётр Глебов-Стрешнев (1773-1807), генерал-майор, шеф Ольвиопольского гусарского полка, умер от ран. Женат на княжне Анне Васильевне Друцкой-Соколинской, дочери полковника, во втором браке за А. Д. Лесли. Единственный из детей Федора Ивановича и Елизаветы Петровны, имевший детей, что не дало прерваться роду Глебовых-Стрешневых. Дети: Евграф Петрович, наследник усадьбы Покровское-Стрешнево в 1837-1864 гг., Федор Петрович, в конце жизни парализованный, о доброте которого упоминала в книге "Моя жизнь" С.А.Толстая, Наталья Петровна (в замужестве Бреверн), мать княгини Евгении Фёдоровны Шаховской-Глебовой-Стрешневой, последней владелицы усадьбы Покровское-Стрешнево (с 1864 до 1917 г.), Прасковья Петровна (в замужестве Томашевская, ум.1857).
• Дмитрий Глебов-Стрешнев (1782-1816), камер-юнкер, умер холостым. Мать никогда не разрешала ему ни жениться, ни служить. Жил во флигеле большого дома на Никитской и часто сказывался больным, чтобы не видеться с матерью и не подвергаться её дисциплине.

Источники

• М. Н. Марков. Глебов, Федор Иванович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Глебов, Фёдор Иванович

– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».