Годоберинцы

Годоберинцы

Численность и ареал
Всего: около 8000 чел. Россия Дагестан Дагестан
Язык	Годоберинский
Религия	Ислам суннитского толка.
Расовый тип	кавкасионский тип переднеазиатской локальной расы большой европеоидной расы
Входит в	андийские народы
Родственные народы	инхелинцы ахвахцы, багулалы, ботлихцы, андийцы, каратинцы, тиндалы, чамалалы.

Годоберинцы (годоб. гъибдиди) — этническая группа аварцев. Численность около 8 тыс. человек. Относятся к андийским народам, коренное население Западного Дагестана, проживают в селах Верхний и Нижный Годобери, Зибирхали и Беледи Ботлихского района и в селении Теречное Хасавюртовского района. Много годоберинцев также живут в других селах Хасавюртовского, Кизилюртовского и Бабаюртовского районов. Верующие - мусульмане-сунниты.

История

К концу XIV века часть годоберинцев исповедовала христианство, часть — традиционные верования. Исламизированы годоберинцы в XVI веке. Распространение ислама, а затем и арабской письменности способствовали ускорению культурного развития годоберинцев. После присоединения Дагестана к Российской империи в 1813 году приняли участие в войне горцев Дагестана и Чечни под руководством Шамиля. В 1921 году вошли в состав Дагестанской АССР, с 1991 года - Республика Дагестан. По переписи 1897 годоберинцев насчитывалось 1172 человек. В феврале 1944 года жители села Зибирхали были переселены в Чечено-Ингушетию, в 1957 году в Дагестан на равнину в Хасавюртовский район, село Теречное.

По переписи 1926 года в СССР проживало 1425 годоберинца. В последующих переписях населения СССР годоберинцы не выделялись как этническая группа, а включались в состав аварцев. По приблизительным сведениям в 1958 году их насчитывалось 2 тыс., а в 1967 году — 2500 человек. По переписи 2002 года в России проживало 39 годоберинца, которые были включены как этническая группа в составе аварцев. Перепись 2010 года зафиксировала в стране всего 427 годоберинцев.

Язык

Говорят на годоберинском языке, относящийся к андийской подветви аваро-андо-цезской ветви нахско-дагестанской языковой семьи. Распространены также аварский, русский языки, незначительно также чеченский язык. Письменность на аварском языке на основе русской графики. Выделяются два диалекта: собственно годоберинский и зибирхалинский. Наиболее близок годоберинскому ботлихский язык. Т. Е. Гудава о месте годоберинского языка в системе андийских языков пишет: «Довольно близки друг к другу ботлихский и годоберинский языки, но следует учесть, что годоберинский является как бы переходным звеном между ботлихским и чамалинским языками».

Быт

Занятия и традиции

Традиционные занятия годоберинцев - пашенное земледелие (пшеница, ячмень, просо, позже кукуруза) и скотоводство. Важное место занимали садоводство, виноградарство, охота и пчеловодство. Домашняя промышленность и ремёсла: ткачество, обработка кожи, шерсти, металла, дерева, камня, производство войлока. Основные современные занятия - земледелие, скотоводство, садоводство, подсобное - пчеловодство. В основе традиционной социальной организации - сельская община, большое значение имели патриархальные кровнородственные объединения - тухумы. Семья малая, счёт родства ведётся по отцовской и по материнской линиям. Широко распространена родственная и соседская взаимопомощь. Похоронно-поминальная обрядность сочетает элементы домусульманских и мусульманских обрядов. Жанры фольклора разнообразны - предания, легенды, сказки, песни, пословицы, поговорки и т.п., некоторые двуязычны (передаются также на аварском языке). Популярны легенды и предания о первых поселенцах, о местных героях, о происхождении тех или иных тухумов. Развита народная медицина. Сохраняются домусульманские анимистические представления (вера в духов, культы предков, деревьев и т.п.).

Поселения и жилища

Многие годоберинцы живут в городах, заняты в промышленности. Традиционные поселения на холмах, улицы довольно широкие, неправильно расположенные. Центр селения - мечеть и годекан, где мужчины проводили свободное время. Подступы охранялись сторожевыми и боевыми башнями. Поселения возникали как территориально-тухумные, с XVI-XVII веков имели чисто территориальный характер. Традиционное жилище из камня, дерева (в последнее время - также из самана), чаще одноэтажное, квадратное в плане, каркасно-столбовое; ныне дома современного типа.

Традиционная одежда

Традиционная одежда сходна с одеждой ботлихцев. В основе мужского костюма - туникообразная рубаха, штаны, бешмет, черкеска, папаха, овчинные шубы разнообразной формы, бурка. Носили пояса, газыри и кинжалы. Традиционная обувь нескольких типов, из сыромяти, сафьяна, войлока и т.д. В комплекс женской одежды входили платье-рубаха, платье в талию, штаны, головной убор (украшался серебряными монетами, нашивными кольцами), платок и кожаные с войлочным голенищем сапоги с загнутым носком.

Традиционная пища

В традиционной пище преобладают молочные продукты (сыр, творог, кислое молоко, сыворотка), распространены блюда из мясных продуктов (колбаса, нутряной жир, курдюк), из муки, растительные и овощные (тыква); наиболее распространённое - хинкал с мясом и без него, с приправой.

Ссылки

• [www.ethno-online.ru/index.php?go=Spravka&in=view&id=320&SNS=a8f49344f8b76dd03c42766cb2fa8d59 Годоберинцы]

Отрывок, характеризующий Годоберинцы

Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…