Горские евреи

Горские евреи
джуhур

Численность и ареал
Всего: 150 тысяч (оценка) Израиль Израиль: 100-120 тыс., Азербайджан Азербайджан: 5-7 тыс. (оценка), Россия Россия: 20-30 тыс. (оценка), США США: ок. 20 тыс., Германия Германия: около 2 тыс., Канада Канада: около 2 тыс., Австрия Австрия: до 1 тыс.
Язык	Горско-еврейский язык, в Израиле — иврит, в России — русский язык, в Азербайджане — азербайджанский язык, в США — английский язык
Религия	Иудаизм
Родственные народы	Этнические группы евреев

Го́рские евре́и (самоназвание — жугьур [джуhур], мн. ч. жугьургьо, более традиционно также гьивр) — субэтническая группа евреев Северного и Восточного Кавказа. До середины XIX века жили преимущественно на юге Дагестана и севере Азербайджана, впоследствии стали расселяться сначала в города на севере Дагестана, затем в другие регионы России, а позже — в Израиль.

Общие сведения

Предки горских евреев пришли из Персии где-то в V веке н. э. Говорят на диалекте татского языка иранской ветви индоевропейской семьи, называемом также горско-еврейским языком(Джуури) и относящемся к юго-западной группе еврейско-иранских языков. Также распространены иврит, русский, азербайджанский, английский и другие языки, в диаспоре практически вытеснившие родной язык. Горские евреи отличаются от грузинских евреев как культурно, так и лингвистически.

• сиддур «Рабби Ихиэль Сэви» — молитвенник, основанный на сефардском каноне, согласно обычаю горских евреев.

Общая численность около 150 тысяч чел. (2016, оценка, официальных данных нет), из них:

• в Израиле — 100-120 тыс. чел.;
• в Азербайджане — 5-7 тыс. чел. (по другим оценкам — 12 тыс.), из них около 5 тыс. в самом Баку и 1000 в Красной Слободе;
• в России — 30 тыс. чел. (2016, оценка), в том числе в Москве — 20 тыс. чел., в районе Кавказских Минеральных Вод (Пятигорск) — 7 тыс. чел., в Дагестане — ок. 5 тыс. чел

• Горские евреи живут также в США, Германии и других странах.

Делятся на несколько локальных групп:

• нальчикские (нальчигё) — Нальчик и близлежащие города Кабардино-Балкарии;
• кубанские (губони) — Краснодарский край и часть Карачаево-Черкесии, большая часть кубанских евреев была убита, сначала во время раскулачивания, позже во время холокоста;
• кайтагские (кайтоги) — Кайтагский район Дагестана, особенно в Тубенауле и Маджалисе;
• Таркинские (тархоиё) — Тарки расположен на восточном склоне горы Тарки-Тау, позже преимущественная часть таркинских евреев переехала в Махачкалу.
• дербентские (дербенди) — Дербентский район Дагестана, включая село Нюгди;
• губинские (губои) — север Азербайджана, в основном в посёлке Красная Слобода (Кырмызы Кесебе);
• ширванские (ширвони) — северо-восток Азербайджана, в прошлом село Мюджи Шемахинского района, Исмаиллы, а также в Баку;
• варташенские — города Огуз (ранее Варташен), Гянджа, Шемахы (около 2000 чел.);
• грозненские — город Грозный (сунж галаи) (около 1000 чел.).
• тбилисские (тифлизи) — город Тбилиси, в основном переселившихся Ширвонские, Варташенские в город Тбилиси.

Антропология

По мнению К. М. Курдова, в антропологическом отношении горские евреи сходны более всего с Древними Евреями из Египта.

История

По лингвистическим и историческим данным, евреи начинают проникать из Ирана и Месопотамии в Восточное Закавказье не позже середины VI века н. э., где они селились (в его восточных и северо-восточных районах) среди населения, говорящего по-татски, и переходили на этот язык, вероятно, в связи с подавлением восстания Мар Зутры II в Иране (одновременно с движением маздакитов) и поселением его участников в новых укреплениях в районе Дербента. Еврейские поселения Кавказа были одним из источников иудаизма в Хазарском каганате. В состав горских евреев вошли также более поздние переселенцы из Ирана, Ирака и Византии. Наиболее ранние материальные памятники горских евреев (надгробные стелы в районе города Маджалис в Дагестане) относятся к XVI веку. Существовала сплошная полоса поселений горских евреев между Кайтагом и районом Шемахы. В 1742 году горские евреи были вынуждены спасаться от Надир-шаха, в 1797—1799 — от Казикумухского хана. Вхождение Кавказа в состав России спасло их от погромов в результате феодальных междоусобиц и насильственного обращения в ислам. В середине XIX века горские евреи поселяются за пределами первоначальной этнической территории — при русских крепостях и административных центрах на Северном Кавказе: Буйнакске (Темир-Хан-Шуре), Махачкале (Петровск-Порт), Андрей-ауле, Хасавюрте, Грозном, Моздоке, Нальчике, Джегонасе (окрестности Усть-Джегуты) и др.

В 1820-е годы отмечены первые контакты горских евреев с российскими евреями-ашкеназами, упрочившиеся в конце XIX века в процессе развития Бакинского нефтедобывающего района. В конце XIX века началась эмиграция горских евреев в Палестину. Впервые учтены как отдельная общность в переписи 1926 года (25,9 тыс. чел.).

В 1920—1930-е годы развивались профессиональная литература, театральное и хореографическое искусство, пресса. В середине 1920-х годов XX века в Дагестане горские евреи проживали в селах — Ашага-араг, Мамраш (теперь Советское), Хаджал-кала, Хошмензиль (теперь Рубас), Аглоби, Нюгди, Джараг и Маджалис (в еврейской слободе). В это же время была предпринята попытка переселения части горского еврейского населения в Кизлярский район. Там были образованы два переселенческих посёлка имени Ларина и имени Калинина, но большая часть жителей этих посёлков покинула их. Татский язык в 1938 году провозглашён одним из 10 официальных языков Дагестана. С 1930 года был создан ряд горско-еврейских колхозов в Крыму и Курском районе Ставропольского края. Большая часть их жителей погибла во время холокоста в конце 1942 года. В то же время, горские евреи, проживающие на Кавказе, в целом избежали преследований со стороны нацистов.

В послевоенное время преподавание и издательская деятельность на еврейско-татском языке прекращается, в 1956 году в Дагестане возобновляется издание ежегодника «Ватан советиму». Тогда же начинается поддержанная государством политика «татизации» горских евреев. Представители советской элиты, главным образом в Дагестане, отрицали связь горских евреев с евреями, регистрировались в официальной статистике как таты, составив подавляющее большинство этой общности в РСФСР. В начале XX века К. М. Курдов высказал мнение, что лезгины «…подверглись метисации со стороны представителей семитического семейства, главным образом горских евреев».

В 1990-е годы основная часть горских евреев эмигрировала в Израиль, Москву и Пятигорск. Сохраняются незначительные общины в Дагестане, Нальчике и Моздоке. В Азербайджане в посёлке Красная Слобода (в черте города Куба) (единственное в диаспоре место компактного проживания горских евреев) воссоздаётся традиционный образ жизни горских евреев. Небольшие поселения горских евреев появились в США, Германии, Австрии.

В Москве община насчитывает несколько тысяч человек.

Традиционная культура

Основные занятия горских евреев известные ко второй половине XIX века: садоводство, табаководство, виноградарство и виноделие (особенно в Кубе и Дербенте), выращивание марены для получения красной краски, рыболовство, кожевенное ремесло, торговля (главным образом тканями и коврами), работа по найму. По материальной культуре и социальной организации близки к другим народам Кавказа.

До начала 1930-х годов поселения состояли из 3—5 больших 3—4-поколенных патриархальных семьей (свыше 70 чел.), каждая занимала отдельный двор, в котором каждая нуклеарная семья имела свой дом. Большие семьи, происходившие от общего предка, объединялись в тухумы. Бытовало многожёнство, помолвки в младенчестве, выплата калыма (калын), обычаи гостеприимства, взаимопомощи, кровной мести (в случае неисполнения кровной мести в течение трёх дней семьи кровников считались родственниками).

В городах жили в отдельных кварталах (Дербент) или предместьях (Еврейская, ныне Красная слобода г. Кубы). Существовали 2 ступени раввинской иерархии: рабби — кантор и проповедник в синагоге (нимаз), учитель в начальной школе (талмид-хуна), резник (шойхет); даян — выборный главный раввин города, председательствовавший в религиозном суде и руководивший высшим религиозным училищем-иешивой. В сер. XIX века российские власти признавали даяна Темир-Хан-Шуры главным раввином горских евреев северного Кавказа, а даяна Дербента — южного Дагестана и Азербайджана.

Сохраняются иудейские обряды, связанные с жизненным циклом (обрезание, свадьба, похороны), праздники (Песах — Нисону, Пурим — Гомуну, Суккот — Араво и др.), пищевые запреты (кашер).

Фольклор — сказки (овосуна), которые рассказывали профессиональные сказочники (овосуначи), песни (ма’ани), исполняемые автором (ма’ниху) и передававшиеся с указанием имени автора.

Популярна как еврейская, так и кавказская кухня. Музыка и танцы в основном кавказские.

В произведениях искусства

В советский период жизнь горских евреев нашла отражение в произведениях дербентского писателя Хизгила Авшалумова и Миши Бахшиева, писавших на русском и горско-еврейском языках. См.: Горско-еврейская литература.

См. также

Грузинские евреи

Литература

• Альтшулер М. Еудэй мизрах Кавказ (Евреи Восточного Кавказа). Иерусалим, 1990.
• Агарунов Я. М. Большая судьба маленького народа, Москва, «ЧОРО», 1995.
• Агарунов Я. М., Агарунов М. Я. Большой словарь языка горских евреев джуури, Баку, 2010; Пятигорск, 2010.
• Горские евреи. История, этнография, культура. Сост. В.Дымшиц. Иерусалим-Москва, 1999.
• Мурзаханов Ю. И. Горские евреи: Аннотированный библ. указатель. М., 1994.
• Семенов И. Г. Кавказские таты и горские евреи. Казань, 1992.
• Семенов И. Г. О происхождении горских евреев. М., 1997.
• Членов М. А. Между Сциллой деиудаизации и Харибдой сионизма: горские евреи в ХХ в. // Диаспоры. Независимый научный журнал. М, 2000, № 3.
• [www.narodknigi.ru/journals/50/borba_za_sushchestvitelnoe/ Дымшиц В. Борьба за существительное // Народ Книги в мире книг. 2004. № 50]
• [www.sil.org/silesr/2005/silesr2005-017.pdf John M. Clifton, Gabriela Deckinga, Laura Lucht, Calvin Tiessen. Sociolinguistic Situation of the Tat and Mountain Jews in Azerbaijan. SIL International, 2005]

Отрывок, характеризующий Горские евреи

Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…