Дидонато, Джойс
Поделись знанием:
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
(перенаправлено с «ДиДонато, Джойс»)
| Джойс Дидонато Joyce DiDonato | |
| Имя при рождении |
Joyce Flaherty |
|---|---|
| Дата рождения |
13 февраля 1969 (55 лет) |
| Место рождения | |
| Страна | |
| Профессии | |
| Певческий голос | |
| Жанры | |
| Награды | |
| [www.joycedidonato.com/ cedidonato.com] | |
Джойс Дидонато (англ. Joyce DiDonato, родилась 13 февраля 1969 года) — известная американская оперная певица, лирико-колоратурное меццо-сопрано[1]. Считается одной из самых востребованных оперных исполнительниц[2]. Лауреат премии Грэмми за лучший классический сольный вокал (2012).
Содержание
Биография
Джойс Дидонато (Джойс Флаэрти) родилась в городе Прерия Вилидж, штат Канзас, в 1969 году, была шестым ребенком в ирландско-американской семье, в которой было семеро детей. Отец джойс руководил церковным хором. Джойс пела в хоре и выступала в мюзиклах в старших классах, мечтала о карьере бродвейской звезды или поп-певицы[3]. Обучалась на вокальном отделении Уичитского университета. Сначала её больше привлекали преподавание вокала в старших классах школы и музыкальный театр, а интерес к опере возник только на третьем курсе, когда она прошла отбор для участия в студенческом спектакле «Летучая мышь»[4]. Продолжила обучение в Академии вокального искусства в Филадельфии[5]. Летом 1995 года на период фестиваля была принята в стажерскую группу Оперы Санта-Фе, где исполнила несколько небольших ролей и подготовила большие партии с целью возможной замены исполнителя в таких операх, как «Свадьба Фигаро» Моцарта, «Саломея» Р. Штрауса, «Марица» И.Кальмана, «Современные художники» Дэвида Лэнга. Приняла участие в молодежной программе Гранд Опера в Хьюстоне и в оперной программе Мерола в театре Сан-Франциско[6].
В период стажировки Дидонато участвовала в нескольких престижных профессиональных конкурсах. В 1996 г. завоевала вторую премию на конкурсе Элеанор МакКоллум, выиграла региональный этап национального конкурса «Метрополитен-опера». В 1997 г. выиграла премию Фонда Салливана, а в 1998 г. была удостоена второй премии на «Опералии». Она также получила первую премию на конкурсе Stuart Awards, выиграла конкурс George London и получила грант Shoshana Foundation[7].
Профессиональную карьеру Дидонато начала в сезоне 1998—1999 в провинциальных театрах США. Наиболее заметной партией стала роль Катюши Масловой в мировой премьере оперы Тода Маховера «Воскресение» в Гранд Опера Хьюстона[8]. В том же году она выступила с сольным концертом в Сан Франциско. В сезоне 1999—2000 Дидонато исполнила в Хьюстоне партию Мег в мировой премьере оперы «Маленькие женщины» Марка Адамо и Дорабеллу в опере Моцарта «Так поступают все». Она также спела Керубино («Свадьба Фигаро» Моцарта) в Санта-Фе и Изабеллу («Итальянка в Алжире» Россини) в Новой опере Израиля. В сезоне 2000—2001 Дидонато дебютировала в Ла Скала в партии Анджелины в опере Россини «Золушка». В 2000 году Дидонато была удостоена премии АРИА (Awards Recognizing Individual Artistry), которая ежегодно вручается самому одаренному и многообещающему вокалисту Америки[7].
В последующие годы Дидонато выступала во многих ведущих оперных театрах мира, в том числе в Вашингтонской Национальной опере, Нидерландской опере, Парижской национальной опере, Баварской государственной опере, Лондонской Королевской опере, Венской государственной опере. В 2003 году совершила гастрольный тур в Европу с Марком Минковски и оркестром Les Musiciens du Louvre. Выступала в Карнеги-холле, Линкольн-центре, Кеннеди-центре. Дебют в Метрополитен-опера состоялся в сезоне 2005—2006 с партией Керубино («Свадьба Фигаро» Моцарта)
На представлении «Севильского цирюльника» в Ковент-Гардене 7 июля 2009 года певица оступилась на сцене и сломала малую берцовую кость правой ноги. Она закончила первый акт, припадая на одну ногу, а далее вышла петь на костылях[9]. Оставшиеся пять спектаклей она исполнила роль Розины, передвигаясь по сцене в инвалидной коляске[10] (один из этих спектаклей записан на пленку и был показан в прямой трансляции из Ковент-Гардена).
Джойс Дидонато замужем за итальянским дирижером Леонардо Вордони. Супруги живут в Канзас-Сити, штат Миссури. Это второй брак певицы. Фамилию мужа от первого брака она сохранила и использует как сценическую.
Награды и премии
- Awards Recognizing Individual Artistry (2000)[7]
- Richard Tucker Award (2002)[7]
- Премия Нью-Йорк Сити Опера за лучший дебют (Richard Gold Debut Award) (2003)
- Премия британского Королевского филармонического общества для вокалистов (Royal Philarminic Society Singer Award) (2006)
- Премия Беверли Силлз театра Метрополитен-опера (2007)[7]
- Премия Эхо Классик лучшей певице года (2010)[11]
- Премия Франко Аббьяти (2011)
- Грэмми за лучший классический сольный вокал (диск «Diva Divo») (2012)[12]
В 2012 г. имя певицы Джойс Дидонато было внесено в список выдающихся исполнителей в Зале Славы компании «Граммофон»[13].
Оперные партии
|
|
Дискография
Оперы
- Догерти, «Джекки О». Оркестр Хьюстон Гранд Опера, дирижёр Кристофер Ларкин. Argo, 1997
- Маховер, «Воскресение». Оркестр Хьюстон Гранд Опера, дирижёр Патрик Саммерс. Albany Records, 1999
- Адамо, «Маленькие женщины». Оркестр Хьюстон Гранд Опера, дирижёр Katherine Ciesinski. Ondine, 2001
- Берлиоз, «Бенвенуто Челлини». Национальный оркестр Франции, дирижёр Джон Нельсон. Virgin Classics, 2005
- Генедль, «Радамист». Il Complesso Barocco, дирижёр Алан Кёртис. Virgin Classics, 2005
- Россини, «Золушка». SWR Orchestra Kaiserslautern, дирижёр Альберто Дзедда. Naxos, 2005
- Гендель, «Флоридант». Il Complesso Barocco, дирижёр Алан Кёртис. Deutsche Gammophon Archiv Produktion, 2007
- Гендель, "Альцина". Il Complesso Barocco, дирижёр Алан Кёртис. Deutsche Grammophon Archiv Produktion, 2009
- Вивальди, «Геркулес на Фермодонте». Оркестр «Галантная Европа», дирижёр Фабио Бьонди. Virgin Classics, 2010
- Гендель, «Ариодант». Il Complesso Barocco, дирижёр Алан Кёртис. Virgin Classics, 2011
- Моцарт, «Дон Жуан». Mahler Chamber Orchestra, дирижёр Янник Незе-Сеген. Deutsche Grammophon, 2012
- Хэгги, «Мертвец идёт». Оркестр Хьюстон Гранд Опера, дирижёр Патрик Саммерс. Virgin Classics, 2012
Концерты
- Моцарт, «Последний концерт 1791». Оркестр XVIII века, дирижёр Франс Брюгген. Glossa, 2002
- Мендельсон, «Сон в летнюю ночь». Камерный оркестр Парижа, дирижёр Джон Нельсон. EMI Classics, 2003
- Антонио Вивальди, Полное собрание духовной музыки (The Complete Sacred Music). Ансамбль барочной музыки «The King’s Consort», дирижёр Роберт Кинг. Hyperion, 2005* Россини, «Стабат Матер». Оркестр Национальной академии Санта Чечилия, дирижер Антонио Паппано. EMI Classics, 2010
- Возвращение домой («Homecoming»): Симфонический оркестр Канзас-сити представляет Джойс Дидонато. Симфонический оркестр Канзас-сити, дирижёр Майкл Стерн, 2012.
Альбомы
- Amor e gelosia (Любовь и ревность): оперные дуэты Генделя с Патрицией Чофи. Il Complesso Barocco, дирижёр Алан Кёртис. Virgin Classics, 2004
- The Deepest Desire (Самое заветное желание): вокальные произведения Бернстайна, Копланда и Хэгги, в сопровождении Дэвида Зобеля (фортепиано). Eloquenta, 2006
- Джойс Дидонато: Песни Форе, Ана и Хеда; арии Россини и Генделя. В сопровождении Джулиуса Дрейка (фортепиано). Wigmore Hall Live, 2006
- ¡Pasiőn! (Страсть): произведения де Фальи,Гранадоса, Монтсальватже, Обрадорса и Турина. В сопровождении Джулиуса Дрейка (фортепьяно). Eloquenta, 2007
- Furore (Ярость): сцены сумасшествия из опер Генделя. Les Talens Lyriques, дирижёр Кристоф Руссе. Virgin Classics, 2008
- Colbran, the Muse (Кольбран, муза): оперные арии Россини, написанные для Изабеллы Кольбран. оркестр Национальной академии Санта-Чечилия, дирижёр Эдоардо Мюллер. Virgin Classics, 2009
- Diva, Divo: арии Беллини, Берлиоза, Глюка, Гуно, Массне, Моцарта, Россини и Р.Штрауса. Оркестр и хор Лионской национальной оперы, дирижёр Казуши Оно. Virgin Classics, 2011[14]
- Drama Queens (Изнеженные девы): арии Чести, Джакомелли, Генделя, Хассе, Гайдна, Кайзера, Монтеверди, Орландини и Порта. Il Complesso Barocco, дирижёр Алан Кёртис. Virgin Classics, 2012
Другие записи
- Опералия Пласидо Доминго: A Tribute to Passion and Soul (Дань страсти и душе). Montblanc, 1998
- Уильям Барневиц: Long Road Home (Долгая дорога домой). Джойс Дидонато выступает в качестве гостя. Avie, 2007
Кино и телевидение
- Адамо, «Маленькие женщины». Хьюстон Гранд Опера, дирижёр Katherine Ciesinski. PBS Great Performances, 2001
- Россини, «Севильский цирюльник». Парижская национальная опера, дирижёр Бруно Кампанелла. В телеэфире в 2002, DVD в 2002
- Жан-Филипп Рамо — гала-концерт к 20-летию оркестра Musiciens du Louvre. Телетрансляция в 2003
- Гендель, оратория «Геркулес». Aix-en-Provence Festival, оркестр «Процветающие искусства», дирижёр Уильям Кристи. Телетрансляция в 2005, DVD в 2005
- Россини, «Севильском цирюльнике». Лондонская Королевская опера, дирижёр Антонио Паппано. DVD 2010.
- Россини, «Золушка». Gran Teatre del Liceu, дирижёр Патрик Саммерс. DVD 2010
- Россини, «Граф Ори». Метрополитен-опера, дирижёр Маурицио Бенини, DVD 2010.
- Массне, «Золушка». Лондонская Королевская опера, дирижёр Бертран де Бийи. DVD 2012
- Homecoming (Возвращение домой). Центр искусств Кауфман, симфонический оркестр Канзас-сити, дирижёр Майкл Стерн. Телетрансляция в июле 2012, PBS, DVD — июль 2012.
Напишите отзыв о статье "Дидонато, Джойс"
Примечания
- ↑ Kellow, Brian (December 2011). «[www.operanews.com/Opera_News_Magazine/2011/12/Features/The_Sweet_Voice_of_Reason.html The Sweet Voice of Reason]». Opera News 76 (6). Проверено May 17, 2013.
- ↑ М. Фихтенгольц. [www.timeout.ru/classic/event/60125/ Звезды мировой оперы в Москве. Джойс ДиДонато (меццо-сопрано, США)] Американское меццо Джойс ДиДонато везет в Москву коллекцию своих оперных персонажей, среди которых есть и мужчины. TimeOut. Проверено 2 сентября 2013.
- ↑ [nyphil.org/attend/season/index.cfm?page=eventDetail&eventNum=1537&seasonNum=8&dateRequested=05/07/2009 New York Philharmonic: «A Hear & Now Concert — Alan Gilbert Conducts Mahler and Lieberson»]
- ↑ [www.wichita.edu/my/events/item.asp?DATE=10/7/2003&sysid=14159 Wichita State University, Wichita, Kansas](недоступная ссылка) [archive.is/tRIC Архивировано из первоисточника 5 августа 2012.]
- ↑ [www.johnpierce.us/opera/didonato.html About Joyce DiDonato]
- ↑ [www.operaonline.us/didonato.htm «A conversation with mezzo-soprano Joyce DiDonato about her roller coaster ride to success amidst doubt and faith.»] by Carie J. Delmar at OperaOnline.us
- ↑ 1 2 3 4 5 [www.fanfaire.com/aria/didonato.html Joyce DiDonato: mezzo-soprano (profile)]
- ↑ [www.houstontheatre.com/resurr01.html Resurrection]
- ↑ [lenta.ru/news/2009/07/07/joyce/ Оперная дива сломала ногу на сцене «Ковент-Гардена»]. Lenta.ru (7 июля 2009). Проверено 2 сентября 2013.
- ↑ [www.nytimes.com/2009/07/08/arts/music/08opera.html «Opera Singer Soldiers on After Onstage Accident»] by Anthony Tommasini, The New York Times (July 7, 2009)
- ↑ [germany.broadwayworld.com/article/Joyce_DiDonato_Wins_2010_German_ECHO_Klassik_Singer_of_the_Year_Award_20100809 «Joyce DiDonato Wins 2010 German ECHO Klassik Singer of the Year Award»], BroadwayWorld.com (9 August 2010)
- ↑ Christopher Morris. [www.chicagotribune.com/entertainment/sns-201202130025reedbusivarietynvr1118050159feb13,0,5216219.story Adele's '21' wins album of the year at Grammys: Singer's 'Rolling in the Deep' nabs record of the year], Chicago Tribune (February 13, 2012). [archive.is/fsvS Архивировано] из первоисточника 24 июля 2012.
- ↑ [www.gramophone.co.uk/HallofFame/ArtistPage/didonato Joyce DiDonato (mezzo-soprano)]. Gramophone. Проверено 11 апреля 2012.
- ↑ [www.kommersant.ru/doc/1580817 J. di Donato; Orchestre et Choeur de L'Opera National de Lyon, K. Ono "DivaDivo"]. КоммерсантЪ Weekend (11 февраля 2011). — 2013-09-02.
Ссылки
- [www.joycedidonato.com/ Официальный сайт Джойс Дидонато]
- [www.belcanto.ru/didonato.html Джойс Дидонато на Belcanto.ru]
- [www.imdb.com/name/nm1125732/ Джойс Дидонато на IMDb]
- О. Романцова. [www.newizv.ru/culture/2007-04-03/66935-ljubov-orlova-iz-kanzasa.html Любовь Орлова из Канзаса] Джойс Ди Донато может спеть и за женщину, и за мужчину. Новые известия (3 апреля 2007). Проверено 2 сентября 2013.
Отрывок, характеризующий Дидонато, Джойс
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
