Лаперуз, Жан-Франсуа де

Для термина «Лаперуз» см. также другие значения.

Жан-Франсуа де Гало, граф де Лаперуз
фр. Jean François de Galaup, comte de La Pérouse
Дата рождения	22 августа 1741(1741-08-22)
Место рождения	поместье Го, около Альби, Лангедок, Франция
Дата смерти	около 1788
Место смерти	Ваникоро, Соломоновы острова
Принадлежность	Королевство Франция Королевство Франция
Род войск	Французский королевский флот
Годы службы	1756—1788
Сражения/войны	Семилетняя война Война за независимость США
Награды и премии	Орденский знак Общества Цинциннати

Жан-Франсуа́ де Гало́, граф де Лаперу́з (фр. Jean François de Galaup, comte de La Pérouse [или de Lapérouse]; 22 августа 1741 — около 1788) — офицер военно-морского флота, великий французский мореплаватель. Погиб со всем составом возглавляемой им морской кругосветной экспедиции у острова Ваникоро группы Санта-Крус.

Его именем назван пролив Лаперуза.

Биография

В возрасте 15 лет поступил в Королевскую военно-морскую Академию в Бресте (1756 год). В 17 лет, ещё до окончания обучения, принял участие в Семилетней войне, побывав в различных сражениях близ берегов Северной Америки.

В 18 лет, во время битвы при Кибероне между маршалом де Конфланом и адмиралом Хоуком, был ранен и взят в плен. Впоследствии провёл пять лет на островах Иль-де-Франс (ныне — Маврикий), где осуществлял различные поручения. В качестве капитана «Сены» совершил два плавания в Индии, во время которых встретил свою будущую жену Элеонору Бруду (Eléonore Broudou), креолку по происхождению.

Вернулся во Францию в 1777 году, где был возведён в чин лейтенанта и награждён крестом Святого Людовика за спасение крепости Маэ (фр. Mahé; Французская Индия) от нападения флота правителя индийского княжества Малабара. В качестве офицера военно-морского флота Франции принял участие в войне за независимость США и в битвах против англичан на пространстве от Антильских островов до Лабрадора. В 1780 году был возведён в чин капитана 1-го ранга. В 1782 году, во время экспедиции в Гудзонов залив, блестяще доказал свои способности, захватив два английских форта. В 1783 году, несмотря на противодействие семьи, женился на Элеоноре Бруду, вместе с которой обосновался в Альби.

После подписания мирного Парижского договора военно-морской министр Франции маркиз де Кастри (фр.) и лично король Людовик XVI предложили ему возглавить кругосветную морскую экспедицию, целью которой стало бы упорядочивание открытий, сделанных Джеймсом Куком в Тихом океане, и «снискание дружбы вождей далёких племен». Он согласился.

Последние известия о Лаперузе и членах его команды относятся к январю 1788 года: вплоть до 1826 года их судьба оставалась неизвестной.

Плавание

1 августа 1785 года Лаперуз вышел из Бреста на двух фрегатах «Буссоль» («Компас») и «Астролябия» в 500 тонн водоизмещения каждый, имея команду в 220 человек, в состав которой помимо собственно офицеров и матросов входили: астроном, врач, три натуралиста, математик, три художника и даже несколько священников с техническим образованием.

Перед экспедицией стояли многочисленные задачи — географические, этнологические, экономические (изучение возможности охоты на китов и сбора пушнины), политические — возможность основания французских баз и совместной с испанскими союзниками колонизации Филиппин. Программа экспедиции включала плавания в северной и южной частях Тихого океана с посещением Дальнего востока и Австралии.

«Буссоль» и «Астролябия» обогнули мыс Горн, побывали в Чили, на острове Пасхи, в Гавайском архипелаге. В конце июня 1786 года они достигли Аляски, где Лаперуз обследовал окрестности горы святого Ильи. 13 июля здесь же, в бухте, получившей название Порт Французов (ныне бухта Литуйя), из-за сильного течения были потеряны барка и две шлюпки с 21 человеком. Отсюда «Буссоль» и «Астролябия» направились в порт Монтерей (Калифорния), где Лаперуз сделал описание францисканских миссий и составил критическую заметку о дурном приеме со стороны индейцев.

Далее он снова пересек Тихий океан, совершив остановку в Макао, где была продана приобретённая на Аляске пушнина, а прибыль от её реализации поделена между экипажем. В следующем году, после стоянки в Маниле, Лаперуз направился к берегам северо-восточной Азии, где заново открыл остров Квельпарт (Чеджудо), известный европейцам только по факту крушения подле него нидерландского судна в 1653 году. После обследования берегов Корейского полуострова он направился к Оку-Йесо (Oku-Yeso), нынешнему Сахалину. Здесь экспедицией был открыт пролив длиной 101 км между Сахалином и островом Хоккайдо (ныне — пролив Лаперуза).

Несмотря на полученную от жителей Хоккайдо информацию, Лаперузу не удалось совершить ещё одно открытие: поднимаясь выше 51 градуса северной широты, он был введён в заблуждение постоянным уменьшением глубин и решил, что Сахалин является полуостровом, соединённым с материком песчаным перешейком. Переждав начавшийся шторм в удобной бухте, которую назвал заливом Де Кастри (ныне залив Чихачёва), Лаперуз пошел на юг, по дороге дав название южной оконечности острова — мысу Крильон. Так честь открытия Татарского пролива досталась русскому адмиралу Геннадию Ивановичу Невельскому.

6 сентября 1787 года «Буссоль» и «Астролябия» бросили якорь в Петропавловске, где Лаперуз и его люди встретили самый радушный приём со стороны гарнизона порта под командованием прапорщика Хабарова. «Я не мог бы в собственной стране, у моих лучших друзей, встретить более тёплый приём, чем здесь, на Камчатке», — писал Лаперуз в письме французскому послу в Петербурге. В Петропавловске экспедицию покинул Бартелеми де Лессепс (фр. Barthélemy de Lesseps) — дядя будущего строителя Суэцкого канала, — через всю Сибирь отправившийся в Санкт-Петербург и далее во Францию с почтой и документами.

Выйдя в море 30 сентября 1787 года, Лаперуз направился на Самоа, где в стычке с самоанцами потерял 12 человек, в том числе капитана «Астролябии» Флёрио де Лангля.

24 января 1788 года «Буссоль» и «Астролябия» зашли в Ботанический залив, где обнаружили стоящий там с 18-20 января Первый флот с полутора тысячами англичан, направленный для начала колонизации Австралии. Хотя Лаперуз и не повстречал командующего флотом Артура Филлипа, ушедшего в поисках лучшего места на HMS Supply в Порт-Джексон, англичане встретили Лаперуза любезно, но отказались снабдить его корабли большей частью необходимого в виду того, что он не имел достаточных средств для оплаты.

Лаперуз отдал письма, принял на борт свежую воду и 10 марта вышел в море, чтобы посетить Новую Каледонию, острова Санта-Крус, Соломоновы острова и восточный и южный берега Австралии. Больше его и его людей никто не видел.

Поиск следов экспедиции

Исчезновение экспедиции Лаперуза глубоко взволновало всех, кто так или иначе был связан с ней или испытывал чувство уважения к французскому мореплавателю. Существует предание, что даже последними словами Людовика XVI на эшафоте был обращённый к палачу вопрос «Нет ли вестей от Лаперуза?»

Поиски продолжались около сорока лет, пока, наконец, в 1826 году, английский капитан Питер Диллон не обнаружил на острове Ваникоро следы кораблекрушения. В 1828 году остров посетил Дюмон-Дюрвиль, сам корабль которого в честь корабля Лаперуза назывался «Астролябией». Он подтвердил сообщение капитана Диллона и поставил на месте крушения памятник.

В 1964 году научная экспедиция во главе с вулканологом Гаруном Тазиевым (Болгария) записала передававшиеся из поколения в поколение рассказы островитян о гибели экспедиции Лаперуза. Из них следовало, что часть команд спаслась, а четверо матросов прожили достаточно долго и умерли в 1825 году. В мае 2005 года был окончательно идентифицирован найденный среди сохранившихся близ берегов Ваникоро обломков секстант, на одной из планок которого удалось прочитать выгравированную надпись «Mercier». Согласно инвентарной описи «Буссоли», на её борту находился взятый из Королевской военно-морской Академии секстант, изготовленный «господином Мерсье́» (sieur Mercier).

Память

В 1935 г. Международный астрономический союз присвоил имя Лаперуза кратеру на видимой стороне Луны.

Памятники Лаперузу в России

• В 1843 году в Петропавловске-Камчатском был установлен памятник — деревянная, обшитая железом колонна с надписью «Лаперузу». Во время Петропавловской обороны был разрушен. В 1882 году снова поставлен. В 30-х годах XX века перемещён на другое место, где находится и ныне. Представляет собой глыбу серого гранита, обвитого якорем и якорной цепью, с надписью «Памяти Лаперуза, 1787».
• В 1997 году памятный камень в честь открытия залива, названного Лаперузом по имени французского адмирала Шарля д’Арсака де-Тернея, установлен в посёлке Терней, Приморский край.
• В мае 2005 года на Сахалине, в месте предполагаемой высадки Лаперуза, офицерами фрегата «Прериаль» французских ВМС был установлен памятный камень.

См. также

• Капитан Джеймс Кук
• Алессандро Маласпина
• Великие географические открытия

Литература

• Jean-François de Lapérouse. Voyage autour du monde sur l’Astrolabe et la Boussole. — P.: La Découverte / Poche, 2005. — ISBN 2-7071-2782-5.
• Le Voyage de Lapérouse. / J.-B.-B. de Lesseps (éditeur). — P.: Éditions Pôles d’images, 2005.
• Peter Dillon, Alain Conan, À la recherche de Lapérouse. Voyages dans les mers du sud, éditions Pôles d’images, 2005. — ISBN 2-915561-04-4
• François Bellec. La généreuse et tragique expédition. — Rennes: Ouest-France, 1985. — ISBN 2-85882-837-7
• Maurice de Brossard. Lapérouse: des combats à la découverte. — P.: France-Empire, 1978. — ISBN 2-85704-003-2
• Yves Jacob. L’énigme Lapérouse. — P.: Tallandier, 2004. — ISBN 2-235-02272-3
• René Maine. Lapérouse. — P.: Sagittaire, 1946.
• Hans-Otto Meissner La Pérouse, le gentilhomme des mers. — P.: Perrin, 2004. — ISBN 2-262-00536-2
• Étienne Taillemite. Lapérouse: un explorateur dans le Pacifique // L’Histoire, hors-série «Les Collections de l’Histoire», n° 8, juin 2000. — P. 66—72.
• Étienne Taillemite. Louis XVI ou le navigateur immobile. — P.: Payot, Collection Portraits intimes, 2002. — ISBN 2-228-89562-8
• Варшавский А. С. Лаперуз. — М., 1957
• Лаперуз Жан-Франсуа. Путешествие Лаперуза в Южном и Северном Тихом океане. — Краеведческий бюллетень (Магадан), 1995, № 1
• Лаперуз Жан-Франсуа. Путешествие по всему миру на «Буссоли» и «Астролябии». — М.: Эксмо, 2014. — 448 с.: ил. — Серия «Великие путешествия». — ISBN 978-5-699-65283-9
• Чуковский Н. К. [lib.aldebaran.ru/author/chukovskii_nikolai/chukovskii_nikolai_voditeli_fregatov/ Водители фрегатов]. — ISBN 5-274-02158-1

Ссылки

• [www.canal.ird.fr/canal.php?url=/programmes/recherches/vanikoro/index.htm Vidéos sur Canal IRD] Jean-Christophe Galipaud, archéologue l’IRD, met au jour le camp des rescapés du naufrage de l’expédition scientifique de Lapérouse en 1788.

Отрывок, характеризующий Лаперуз, Жан-Франсуа де

– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.