Маласпина, Алессандро

Алессандро Маласпина

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Алессандро Маласпина (итал. Alessandro Malaspina, в литературе часто именуется испанским именем Алехандро исп. Alejandro, на письме себя именовал Alexandro; 5 ноября 1754, Мулаццо, Масса-Каррара, Тоскана — 9 апреля 1810, Понтремоли) — итальянский мореплаватель и географ на испанской службе. Профессиональный военный, участвовал во множестве сражений, дважды участвовал в полукругосветных плаваниях. Командуя кораблями ВМФ Испании, совершил кругосветное плавание в 1786—1788 годах, а также экспедицию в Тихом океане в 1789—1794 годах. Картографировал всё западное побережье Американского континента от мыса Горн до залива Аляска; один из первых исследователей острова Кокос, Филиппин, Гуама, Новой Зеландии, Австралии и Тонга. Предложил один из первых проектов строительства Панамского канала, обследовав также его трассу.

Биография

Родился в Герцогстве Тоскана в семье маркизов де Маласпина (боковая ветвь рода Эсте). Его отец — Карло Морелло, управлял родным городом Маласпина — Мулаццо и окрестными селениями, мать — Катерина Мели Лупи Сорана, происходила из знатного рода. В 1762—1765 годах из-за недостатка средств семья жила в Палермо у дяди Катерины Сорана — Джованни Фольяни Сфорца де Арагона, бывшего тогда вице-королём Сицилии.

В 1765—1773 годах Алессандро обучался в римском Collegio Clementino под началом Антонио Марио де Луго, и, в соответствии с семейной традицией, готовился к принятию духовного сана. Обучение в семинарии, однако, вызвало у него отвращение к религии; отец поддержал сына и отправил его на Мальту. В 1773 году он был посвящён в рыцари Мальтийского ордена, проведя год на Мальте, где ознакомился с азами морского судовождения, принимал участие в борьбе с пиратством.

После кончины отца в 1774 году Маласпина отправился к дяде, который служил в Королевском военно-морском флоте Испании. 18 ноября 1774 года он стал гардемарином Королевской военно-морской Академии в Кадисе. Благодаря знатному происхождению и родственным связям при испанском дворе, карьера его развивалась быстро. В 1775—1776 годах служил младшим офицером на фрегате Santa Teresa, участвовал в прорыве блокады Мелильи марокканцами, а также в осаде Алжира.

В 1777—1779 годах участвовал в полукругосветном плавании на Филиппины (через мыс Доброй Надежды). Во время плавания получил звание лейтенанта. Участник Битвы у мыса Сент-Винсент (1780), за что удостоен внеочередного звания. Во время осады Гибралтара в 1782 году командовал плавучей батареей, а в декабре того же года на линейном корабле San Justo участвовал в сражении у мыса Эспартель. Ещё до этих событий, в 1782 году, он был арестован инквизицией по подозрению в ереси и оправдан.

В 1782 году был удостоен капитанского звания.

В 1783—1784 годах служил старшим помощником командира на фрегате Asunción во время полукругосветного плавания на Филиппины через мыс Доброй Надежды. По возвращении в Испанию в 1785 году Маласпина занимался картографированием испанского побережья, был также принят пайщиком в Морскую компанию Кадиса.

Кругосветные экспедиции

Коммерческое плавание 1786—1788 годы

В 1786 году возглавил коммерческий кругосветный вояж, совершаемый на средства Real Compañía de Filipinas, командуя фрегатом Astrea, на котором уже служил старшим офицером. В те времена суда военно-морского флота сдавались внаём частным лицам. Маласпина вышел из Кадиса 5 сентября 1786 года. Судно направилось к мысу Горн, сделав заходы в Консепсьон и Кальяо (туда Маласпина прибыл 18 января 1787 года). Маласпина решился изменить обычный маршрут к Филиппинам; в Манилу он прибыл 5 мая 1787 года, проведя 75 дней в открытом океане. 29 ноября судно отправилось в обратный путь.

Из-за повреждений, полученных в штормах Южно-Китайского моря, Маласпина зашёл в Батавию. 22 февраля 1788 года судно миновало мыс Доброй Надежды. Из-за затяжных штилей в районе экватора на фрегате вспыхнула эпидемия цинги, от которой скончались 16 членов команды. 18 мая Маласпина прибыл в Кадис и сразу отбыл в Мадрид для предоставления отчёта компании и правительству.

Экспедиция 1789—1794 годов

В сентябре 1788 года Маласпина поддержал предложение Хосе де Бустаманте-и-Герра (1759—1825) об организации национальной испанской военно-научной экспедиции для поддержания статуса державы в её заморских владениях в Америке и Азии. Король Карлос III, поддерживающий идеи Просвещения, согласился с этим проектом.

Маласпина лично возглавил строительство судов для экспедиции. 8 апреля 1789 года на воду были спущены шлюпы Descubierta («Открытие») и Atrevida («Отвага»), названные в честь судов Дж. Кука. Шлюпы были однотипными: 36 м в длину, вместимостью 306 т., строил их корабельный мастер Томас Муньос из Ла-Каррака.

Экспедиция формально имела двух равноправных командиров — Маласпину и Бустаманте (соответственно, на «Открытии» и «Отваге»), но Бустаманте во всех вопросах подчинялся Маласпине по собственной воле, что немало способствовало успеху предприятия.

Экспедиция вышла из Кадиса 30 июля 1789 года. В Сантьяго де Чили в её состав вошёл выдающийся чешский учёный Тадеаш Хенке (Thaddäus Haenke, 1761—1816), ставший судовым натуралистом и физиком. В общем, по научному уровню и результатам, экспедиция Маласпины могла сравниться с походами Кука и графа Лаперуза. Однако её результаты не были вовремя сообщены мировому сообществу, а стали достоянием общественности только в конце ХIХ века.

В ходе экспедиции Маласпина посетил Монтевидео и Буэнос-Айрес, исследовав политическую обстановку в вице-королевстве Ла-Плата. Обогнув мыс Горн, суда начали картографирование и прибыли в Талькауано, отправившись далее в Консепсьон и Вальпараисо. После этого суда разделились: Маласпина отправился на исследование островов Хуан-Фернандес, чьё географическое положение было тогда предметом споров, а Бустаманте продолжал съёмку побережий вплоть до Кальяо, где они воссоединились. Маласпина исследовал положение в вице-королевстве Перу. После завершения дел в Перу экспедиция обследовала побережье вплоть до мексиканского Акапулько, включая заход на остров Кокос. Из Акапулько офицеры отправились в Мехико, где описали архивы и исследовали политическую обстановку в вице-королевстве Новая Испания.

В Мехико в 1791 году Маласпина получил королевское послание с приказом отыскать Северо-Западный проход из Тихого в Атлантический океан. Вместо запланированного плавания к Гавайям и Камчатке, Маласпина из Акапулько отправился в залив Аляска, где, по представлениям того времени, был вход в пролив между океанами. В ходе плавания были детально изучены побережья пролива Принца Вильгельма.

В заливе Якутат Маласпина попытался вступить в контакт с тлинкитами. Испанские учёные составили словарь языка индейцев, описали их религиозные обычаи, а также методы ведения войны. Художники экспедиции — Томас де Суриа (1761—1844) и Хосе Кардеро (1766—1811?) оставили важные изобразительные источники по традиционной культуре индейцев Аляски. Поскольку побежье Аляски было уже обследовано Куком, Маласпина вернулся к острову Ванкувер.

Около месяца экспедиция провела в заливе Нутка, где испанские этнографы изучали индейцев. Маласпине удалось заключить договор с вождём нутка Макуинной, после чего эти территории были присоединены к Испании (что вызвало серьёзный конфликт с Великобританией).

Закончив исследования, суда поспешно пошли на юг — на борту началась эпидения цинги. Суда прибыли в миссию Монтеррей в Калифорнии и в 1792 году вернулись в Акапулько. Из Мексики Маласпина отправил две шхуны для более детального картографирования и исследования пролива Джорджии.

В конце 1792 года Маласпина отбыл из Акапулько в плавание через Тихий океан. После короткой стоянки на Гуаме экспедиция прибыла в Манилу, где пробыла несколько месяцев. Из Манилы Бустаманте совершил короткий вояж в португальский Макао, в Китай. После воссоединения экспедиции суда отправились в Новую Зеландию, обследовав крайнюю оконечность Южного острова. Испанцы посетили Порт-Джексон — только что основанный Сидней.

Перед возвращением экспедиция провела месяц на острове Вавау — на севере архипелага Тонга. Конечным пунктом назначения был Кальяо, откуда корабли вернулись в Талькауано. Следующим шагом было детальное картографирование фьордов Южного Чили, после чего суда обогнули мыс Горн. Посетив по пути Патагонию и Фолклендские острова, суда прошли в Монтевидео.

В Испанию экспедиция отправилась по меридиану Срединно-Атлантического хребта и вернулась в Кадис 21 сентября 1794 года, проведя в плавании 62 месяца.

Результаты экспедиции

По своим масштабам плавание Маласпины не уступает экспедициям Бугенвиля, Кука и Лаперуза. Было детально картографировано побережье Южной и Северной Америки от мыса Горн до залива Аляска, и впервые измерена протяжённость этого побережья. На Аляске Маласпина впервые определил высоту горы Св. Ильи и исследовал ледники, один из которых был позднее назван в его честь. Маласпина определил возможную трассу Панамского канала и даже предложил проект его постройки.

Экспедиция Маласпины была первой кругосветной экспедицией, не потерявшей ни одного человека из-за цинги, а вспышка этого авитаминоза произошла всего дважды: после стоянки на Аляске и во время 56 дневного плавания до Гуама. Главным средством от цинги Маласпина считал цитрусовые, и он был единственным мореплавателем XVIII века, который мог их приобретать в испанских владениях на всём протяжении плавания.

Закат карьеры

В декабре 1794 года Маласпина был удостоен аудиенции нового короля — Карлоса IV и премьер-министра дона Мануэля де Годоя (1767—1851). За заслуги перед государством Маласпина получил звание бригадира флота (1795).

Анализируя материалы, полученные в заокеанских колониях, Маласпина пришёл к выводу, что следует предоставить Новой Испании, Перу, Ла-Плате независимость, образовав заморскую конфедерацию, связанную с Испанией торговыми и военными договорами. В сентябре 1795 года Маласпина обратился к правительству с этим предложением, но политический момент был выбран крайне неудачно: прежние покровители бригадира уже скончались или были удалены от двора, а король панически боялся любых параллелей с опытом Великой Французской революции. 23 ноября 1795 года Маласпина был арестован по обвинению в антигосударственном заговоре. Суд состоялся 20 апреля 1796 года, после чего королевским указом Маласпина был разжалован и заключён в крепость Сан-Антон в Корунье, где пребывал до 1802 года.

В тюрьме он занимался дальнейшей обработкой результатов экспедиции и подготовкой их к печати. Из-за наполеоновского вторжения в Испанию отчёт экспедиции опубликовать не удалось. Документы были рассеяны по разнообразным архивам, многое оказалось утрачено. По ходатайству Франческо Мельци и Наполеона в 1802 году Маласпина был освобождён и выслан из Испании. Решив вернуться на родину, он уехал в Геную и поселился в Понтремоли (90 км от Пармы), иногда бывая во Флоренции и Милане — тогдашней столице наполеоновской Итальянской республики.

В Италии Маласпина вернулся к активной деятельности. Во время эпидемии жёлтой лихорадки 1803 года в Ливорно Маласпина организовал карантин и не допустил распространения болезни. В 1805 году его ввели в Государственный совет наполеоновского Королевства Италия. В 1806 году он был введён в состав двора вновь образованного Королевства Этрурия (столица — Флоренция). Чуть позднее он был принят в Колумбаново общество во Флоренции. К этому времени уже стали проявляться симптомы тяжёлой болезни, видимо, рака.

Алессандро Маласпина скончался 9 апреля 1810 года в возрасте 55 лет. Он никогда не был женат и не оставил потомства.

Увековечивание памяти

Многое для судьбы наследия Маласпины сделал Александр Гумбольдт, хотя и утверждавший, что «Маласпина известен более своими неудачами, чем подвигами». Отчёт Маласпина был опубликован в конце XIX века, когда Испания окончательно стала второстепенной европейской страной и потеряла последние владения в Америке.

В Канаде именем Маласпина назван колледж в городе Нанаймо на острове Ванкувер (Британская Колумбия), пролив, полуостров, и природный парк. В заливе Нутка его именем названы озеро и гора. На Аляске именем Маласпина назван один из ледников у подножья горы св. Ильи.

Примечательный факт

В России Маласпина почти совершенно неизвестен. Биографическая справка в «Краткой географической энциклопедии» (Т. 5. М., 1966) даёт неверные даты жизни (1740—1809). Имя дано в испанском варианте.

Библиография и ссылки

• «Извѣстіе о Испанской Экспедиціи Предпринятой лдя Откытіи въ 1791, 1792 и 1793 годахъ подъ командою Капитана Малеспине», Записки, издаваемыя Государственнымъ Адмиралтейскимъ Департментомъ, относящiяся къ Мореплаванію, Наукамъ и Словесности, II, 1815: 256—260. web.viu.ca/black/amrc/Research/Accounts/RUSSIAN.PDF
• «Путешествіе въ Южно море, къ Западнимъ берегамъ Америки и островамъ Маріанскимъ и Фнлипинскимъ, совершенное подъ командою Королевско-Испанского Флота Капитановъ Малеспини и Бустаманте», Записки, издаваемыя Государственнымъ Адмиралтейскимъ Департментомъ, относящiяся къ Мореплаванію, Наукамъ и Словесности, VI, 1824, c.188-276; VII, 1824, c.121-223; VIII, 1825, c.176-272; IX, 1825, c.1-292; XII, 1827, c.29-191, [books.google.com.au/books?id=2qMKAAAAIAAJ&printsec=frontcover&dq=editions:ZTSeZP14E9MC&hl=en&sa=X&ei=GHGcUa_iIKWdiAf2zoGABw&redir_esc=y#v=onepage&q=%D0%9C%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D1%81%D0%BF%D0%B8%D0%BD%D0%B8%20&f=false Записки, XII]; XIII, 1827, c.10-178[books.google.com.au/books?id=HaQKAAAAIAAJ&printsec=frontcover&dq=editions:ZTSeZP14E9MC&hl=en&sa=X&ei=GHGcUa_iIKWdiAf2zoGABw&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false Записки, XIII].
• Carlo Ferrari / Dario Manfredi, Dallo "Zibaldone Ferrari" nuovi elementi sulle letture di Alessandro Malaspina (1796-1810) Estratto dall'"Archivio Storico per le Province Parmensi". Quarta serie, vol. XL - Anno 1988.
• King, Robert J. (2007), "[miskinhill.com.au/journals/asees/21:1-2/mulovsky-expedition The Mulovsky expedition and Catherine II’s North Pacific empire]", Australian Slavonic and East European Studies (St. Lucia, QLD: School of Languages and Comparative Cultural Studies, The University of Queensland) . — Т. 21 (1–2): 97–122, ISSN [worldcat.org/issn/0818-8149 0818-8149], <miskinhill.com.au/journals/asees/21:1-2/mulovsky-expedition>  Григорий Иванович Муловский

• [web.mala.bc.ca/black/amrc/Biographies/biography.htm Biography by Dario Mandfredi]
• [www.biographi.ca/009004-119.01-e.php?&id_nbr=2526 Biography at the Dictionary of Canadian Biography Online]
• [web.mala.bc.ca/black/amrc/Biographies/biography.htm Alessandro Malaspina: a Biography, por Dario Manfredi] (en anglès). Английский перевод биографии, первоначально опубликованной по-испански: Alejandro Malaspina: La América Imposible, ed. Blanca Saíz, Madrid, Compañía Literaria, 1994.
• [www.cervantesvirtual.com/servlet/SirveObras/bameric/01349475311026270644680/index.htm Tablas de latitudes y longitudes de los principales puntos del Río de la Plata, nuevamente arregladas al meridiano que pasa por lo más occidental de la isla de Ferro, por Alejandro Malaspina] Edició digital a partir de Pedro de Angelis, Colección de obras y documentos relativos a la Historia Antigua y Moderna de las provincias del Río de La Plata. Tomo Sexto, Buenos Aires, Argentina. Imprenta del Estado, 1837.
• Alejandro Malaspina, hoja de servicios, expediente personal. Viaje político-científico alrededor del mundo por las corbetas Descubierta y Atrevida al mando de los capitanes de navíо D. Alejandro Malaspina y Don José de Bustamante y Guerra desde 1789 а 1794, ed. Pedro de Novo y Colson (Madrid, 1885)
• Sagredo Baeza, Rafael; Gonzales Leiva, José Ignacio, «La Expedición Malaspina en la Frontera Austral del Imperio Español», Ed. Universitaria, Stgo. Chile, 2004. 939 pp.
• Pimentel Igea, Juan; «Viajeros Científicos», Colección Novatores, Ed. Nívola, Madrid, 2001. 140 pp.

Отрывок, характеризующий Маласпина, Алессандро

С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.