Искусство Древнего Египта

История Древнего Египта Додинастический период 00 · 0 Династический период Раннее царство I · II Древнее царство III · IV · V · VI Первый переходный период VII · VIII · IX · X · XI Среднее царство XI · XII Второй переходный период XIII · XIV · XV · XVI · A · XVII Новое царство XVIII · XIX · XX Третий переходный период XXI · XXII · XXIII · XXIV · XXV Поздний период XXVI · XXVII · XXVIII XXIX · XXX · XXXI Эллинистический период Аргеады · Птолемеи Правители (фараоны, префекты, епархи, номархи )

Искусство Древнего Египта — живопись, скульптура, архитектура и другие виды искусства, которые зародились в Нильской долине ок. 5000 лет до н. э. и просуществовали до 300 года н. э.

Архитектура

Древнеегипетская архитектура отличается условностью и однообразием. Это было связано с тем, что добыча камня и его обработка находилась в руках государства, методы работы установились так прочно, что не менялись на протяжении 3500 лет. Изолированность египетской цивилизации привела к тому, что в древнем государстве отсутствовала конкуренция в архитектуре, которая оказала бы благотворное влияние на её развитие, как, например, в Европе. Ещё одним важным фактором было отсутствие разнообразия строительного материала.

В Египте было мало архитектурных форм, характерных для этого государства, это также объяснялось ограниченностью строительного материала. Основными архитектурными формами были пирамида, пилон и колонна .

Последний фактор, который играет большую роль в развитии архитектуры большинства стран, — это наличие дорог и их качество. В Древнем Египте единственной хорошей дорогой был Нил, он ей остаётся и до сих пор.

Египетское строительное искусство достигло своего совершенства в эпоху фараона Хуфу. После этого методы строительства никак не улучшались, хотя в архитектуре появились новые формы, а качество строительства, в широком смысле, неизменно ухудшалось.

Скульптура

Скульптура Древнего Египта — одна из наиболее самобытных и строго канонически разработанных областей искусства Древнего Египта. Скульптура создавалась и развивалась, чтобы представить древнеегипетских богов, фараонов, царей и цариц в физической форме. Существовало также множество изображений Ка в могилах простых египтян, в основном из дерева, некоторые из них сохранились. Статуи богов и фараонов ставились на всеобщее смотрение, как правило, на открытых пространствах и вне храмов.

Статуи, как правило, сохраняют первоначальную форму каменной глыбы (или куска дерева), из которого они высечены.

Существовал очень строгий канон создания древнеегипетской скульптуры: цвет тела мужчины должен был быть темнее цвета тела женщины, руки сидящего человека должны были быть исключительно на коленях; существовали определенные правила изображения египетских богов. Так бога Гора следовало изображать с головой сокола, бога мёртвых Анубиса — с головой шакала. Все скульптуры создавались по данному канону и следование было столь строгим, что почти за трехтысячелетнюю историю существования Древнего Египта он не претерпел изменений.

Живопись

Все изображения в Древнем Египте ярко раскрашивались. Каменная поверхность готовилась к покраске — грубый слой грязи с более мягким слоем гипса сверху, потом известняк — и краска ложилась более ровно. Применяемые пигменты были, как правило, минеральными, дабы защитить изображения от солнечного света. Состав краски был неоднородным — яичная темпера, разнообразные вязкие вещества и смолы. В конечном счёте настоящая фреска не получалась и не использовалась. Вместо этого использовалась краска на слое высушенного пластыря, так называемая «фреска a secco». Сверху живопись покрывалась слоем лака или смолы, чтобы сохранить изображение надолго. Небольшие изображения, выполненные в такой технике, хорошо сохранились, хотя на крупных статуях практически не встречаются. Чаще всего подобные методы применялись при раскрашивании маленьких статуй, особенно деревянных.

Множество египетских картин сохранились благодаря сухому климату Древнего Египта. Картины создавались с намерением улучшить жизнь покойному в загробном мире. Сцены, изображённые на картине, представляли путешествие в загробный мир и встречу в загробном мире с божеством (суд Осириса). Также часто изображалась земная жизнь усопшего, чтобы помочь ему заниматься тем же в царстве мертвых.

В Новом Царстве вместе с умершим стали хоронить Книгу мёртвых. Это считалось важным для загробной жизни.

Основными цветами были красный, синий, чёрный, коричневый, жёлтый, белый и зелёный.

Периоды искусства Древнего Египта

Искусство Древнего Царства (XXXII в. — XXIV в. до н. э.)

В первой половине III тысячелетия до нашей эры сложился монументальный стиль египетского искусства, выработались изобразительные каноны, которые потом свято оберегались на протяжении веков. Их постоянство обусловлено особенностями развития древнеегипетского общества, а также тем, что искусство Египта было составной частью культа, заупокойного ритуала. Оно столь тесно связано с религией, обоготворявшей силы природы и земную власть, что трудно понять его образную структуру, не имея общего представления о религиозно-обрядовых обычаях египтян.

В этот период создаются такие архитектурные сооружения как Великие Пирамиды и Большой Сфинкс.

Искусство Среднего Царства (XXI в. — XVIII в. до н. э.)

Хотя искусство Среднего царства тщательно соблюдало традиции и каноны Древнего, оно не осталось совершенно тем же самым. После долгого периода смуты и распада Египта на отдельные номы (области) государство в XXI веке до н. э. снова объединилось под властью фиванских правителей — этим знаменуется начало Среднего царства. Но теперь централизация уже не была столь абсолютной, как прежде. Местные правители, монархи, стали богаче и самостоятельнее. Они постепенно присваивали себе привилегии, прежде принадлежавшие только царю, — привилегии высоких титулов, религиозных церемоний, уподоблений Осирису и Хору. Теперь гробницы вельмож располагались не у подножия царских пирамид, а отдельно, на территории номов. Пирамиды же стали скромнее, меньше размерами; уже ни один фараон не отважился на сооружение таких гигантских усыпальниц как Хеопс или Хефрен.

Для искусства Среднего царства характерно развитие ювелирного дела.

Это приводит к тому, что с одной стороны снижается пафос монументальности, и поскольку заупокойные культы становятся делом более повсеместным, то в искусстве, особенно в искусстве местных школ, проявляется оттенок сниженности, обиходности. А отсюда усиление жанровых «вольностей» в трактовке сюжетов, в композиции. В портрете усиливаются черты индивидуальной характерности. С другой стороны, каноны всё-таки преобладают и, имея за собой слишком уж большую давность, поневоле сбиваются схему...

Искусство Нового Царства (XVII в. — XI в. до н. э.)

Более смелые и внутренне более значительные сдвиги происходят в художественной культуре Нового царства, наступившего после победы над азиатскими племенами гиксосов. В искусстве Нового царства пробивается пламя земного чувства, размышлений, тревог. Сами традиционные формы как бы изнутри освещаются этим новым светом, он их преображает.

Впрочем, многие традиции уже изживали себя и в формах. Вместо архитектуры гробниц (гробницы в Новом царстве перестали быть наземными сооружениями — они таились в ущельях скал) расцветает архитектура храмов. Жрецы в эту эпоху стали самостоятельной политической силой, конкурирующей даже с властью царя. Поэтому не только заупокойные храмы царей, а главным образом храмы-святилища, посвященные различным ипостасям бога Амона, определяли архитектурный облик Египта. Правда, и в храмах прославлялась особа Фараона, его подвиги и завоевания; эти прославления велись с ещё большим размахом, чем раньше. Вообще культ грандиозного не угас, а даже возобновился с небывалой импозантностью, но вместе с тем сюда присоединилось какое-то внутреннее беспокойство.

В течение нескольких веков строились и достраивались знаменитые храмы Амона-Ра в Карнаке и Луксоре, близ Фив. Если древняя пирамида с её спокойной целостной формой уподоблялась горе, то эти храмы напоминали дремучий лес, где можно затеряться.

Многообразные художественные поиски периода XVIII династии подготовили появление заключительного, совсем уже новаторского этапа, связанного с царствованием фараона-реформатора Эхнатона, в XIV веке до н. э. Эхнатон смело выступил против фиванского жречества и, отменив единым законодательным актом весь древний пантеон богов, сделал жрецов своими непримиримыми врагами. Искусство времён Эхнатона (его называют амарнским, так как Эхнатон перенёс столицу в построенный при нём город Ахетатон, близ современной деревушки Амарна) обратилось к неизведанному до него: к простым чувствам людей, к их душевным состояниям. В произведениях амарнского стиля разрушена броня душевной непроницаемости: здесь вопли и стоны плакальщиков, здесь мрачная покорность пленённых негров, здесь, наконец, лирические сцены семейной жизни Эхнатона, — он обнимает жену, ласкает ребёнка.

Религиозно-политические реформы Эхнатона были слишком смелыми, чтобы быть долговечными. Реакция началась уже при одном из его ближайших преемников — Тутанхамоне, а вскоре все старые культы были восстановлены, и имя Эхнатона предано проклятью. Однако новые начала, внесённые в искусство, развивались ещё в течение, по крайней мере, столетия. Многие же новаторские идеи и приёмы, введённые при Эхнатоне, так и сохранились в древнеегипетском искусстве.

Таким образом, египетское искусство в итоге своего долгого пути пришло к новым рубежам. Но дальше его линия развития затухает. Последний прославленный завоеватель Рамсес II стал культивировать торжественно-монументальный стиль, который теперь уже не был таким органичным, как когда-то в Древнем царстве. Пещерный храм Рамсеса II в Абу-Симбеле представляет собой заключительную вспышку египетского монументального гения. После Рамсеса последовала полоса тяжёлых длительных войн, завоевания Египта эфиопами, ассирийцами, утраты Египтом военной и политической мощи, а затем и культурного первенства. В VII веке до н. э. египетское государство на время вновь объединяется вокруг саисских правителей. Возродилось в это время и древнеегипетское искусство в своих традиционных формах. Саисское искусство достаточно высоко по мастерству, но в нём нет прежней жизненности, оно холодно, ощущается усталость, иссякание творческой энергии. Всемирно-историческая роль Египта в то время была уже исчерпана.

Литература Древнего Египта

Наряду с архитектурными комплексами и предметами декоративно-прикладного искусства значительное место в искусстве Древнего Египта занимала также и литература. Основными литературными жанрами были заупокойные тексты, гимны, любовные песни, дидактические произведения и сказки.

Первым образцом заупокойных текстов были так называемые «Тексты пирамид». Египтяне верили, что надписи, начертанные на стенах пирамиды, обеспечат благополучие и счастливую жизнь фараона в загробном мире. Первые записи были сделаны по велению фараона V династии Униса в XXII веке до н. э. на стенах его пирамиды, что положило начало традиции. Иероглифы окрашивали в зелёный цвет. «Тексты пирамид» содержали также легенды об Осирисе и Исиде, о борьбе Ра со змеем Апопом.

В Среднем царстве в связи с демократизацией заупокойного культа тексты писали уже на каменных саркофагах. Новый комплекс магических текстов получил название «Текстов саркофагов».

Новое царство было также новой эпохой в развитии заупокойной литературы. Способы достижения загробных благ ещё более упростились. Магические тексты составляли в скрипториях и записывали на папирусе, который изготовляли в специальных мастерских. Заупокойные тексты Нового царства получили название «Книги Мёртвых», замечательной особенностью которой являлись её многочисленные иллюстрации.

Древние египтяне весьма заботились о том, каким должен быть человек, чтобы достойно пройти земной путь. Видимо, этим объясняется возникновение дидактической литературы, пользовавшейся у египтян большой популярностью и получившей дальнейшее распространение. Прославленным образцом такой литературы является «Поучение Аменемопе». Даже при беглом сравнении египетских текстов с библейскими очевидно заимствование последних.

Широкое распространение во время XVIII династии (XVI — начало XIV веке до н. э.) получили любовные песни.

В Египте появились и первые сказки, причем притчи, изложенные в Евангелиях, по содержанию перекликаются со «Сказками о верховных жрецах Мемфиса», где рассказывается о необычайных похождениях старшего сына Рамсеса II Сатни-Хемуасе, верховном жреце бога Птаха, и о его сыне Са-Осирисе.

Театр Древнего Египта

В Древнем Египте зародился и театр как массовое действие. В основу театрализованных представлений легли мистерии Осириса. Сюжет этих драматических религиозных представлений составляли «страсти» Осириса — эпизоды его жизни, его страдальческая смерть. Актёрами были жрецы и даже фараоны.

Существовали и другие мистерии, посвященные, например, Исиде и Хору Бехдетскому. Мистерии включали сцены нахождения Исидой тела Осириса, её плач по Осирису, оживление Осириса, рождение Гора, борьбу Гора с Сетом, воскресение Осириса.

Мистерии были разные, но во всех воплощалась тема борьбы добра со злом и света с мраком.

Литература нашего времени

• Каган М. С. Морфология искусства. — Л.: Искусство, 1972. — 440 с. — 20 000 экз.
• Чегодаева А. Д. Всеобщая история искусств. — М.: Искусство, 1956.
• Матье М.Э. Искусство Древнего Египта. — М.: Искусство, 1970. — 197 с.
• Афанасьева В.К., В. Луконин, Н. Померанцева. Искусство Древнего Востока. — М.: Искусство, 1976. — 375 с.
• Пунин А.Л. Искусство Древнего Египта. Раннее царство. Древнее царство.. — СПб, 2008. — 464 с.
• Косидовский З. Когда Солнце было Богом.. — М., 1970.

Примечания

• Древний Египет
• Культура Древнего Египта
• Костюм Древнего Египта

Отрывок, характеризующий Искусство Древнего Египта

Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.