Максвелл, Мюррей

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сэр Мюррей Максвелл
англ. Sir Murray Maxwell

Максвелл в 1817 году
Дата рождения

10 сентября 1775(1775-09-10)

Место рождения

Уигтауншир, Шотландия

Дата смерти

26 июня 1831(1831-06-26) (55 лет)

Место смерти

Лондон, Англия

Принадлежность

Великобритания Великобритания

Род войск

Военно-морской флот

Годы службы

1790—1831

Звание

Капитан

Сражения/войны

Революционные войны
• Осада Тулона
Наполеоновские войны
Бой 4 апреля 1808 г.
Адриатическая кампания
• Бой 29 ноября 1811 г.

Награды и премии

Рыцарь-бакалавр Орден Бани

Сэр Мюррей Максвелл (англ. Sir Murray Maxwell, /ˈmʌri ˈmækswɛl/; 10 сентября 1775, Уигтауншир, Шотландия — 26 июня 1831, Лондон) — британский морской офицер, служивший в Королевском флоте в годы Французской революции и Наполеоновских войн. Впервые отличился во время Адриатической кампании 1807—1814 годов, 29 ноября 1811 года перехватив и уничтожив французский конвой с оружием. В результате дальнейших успехов в Средиземном море Максвелл получал всё более важные назначения. В 1813 году корабль Максвелла HMS Daedalus потерпел крушение у берегов Цейлона, однако именно Максвеллу в 1816 году доверили сопровождать в Китай посла Великобритании.

Путешествие Максвелла в Китай стало известно широкой публике после того, как его корабль HMS Alceste потерпел крушение в Гаспарском проливе, и вся команда была выброшена на близлежащий остров. Моряки страдали от нехватки продовольствия и нападений малайских пиратов, но благодаря руководству Максвелла никто из них не погиб. В конце концов команда была спасена кораблём Британской Ост-Индской компании и вернулась в Англию народными героями. Сам Масквелл был посвящён в рыцари, а спустя некоторое время занялся политикой, однако впоследствии возобновил военно-морскую карьеру. В 1831 году был назначен лейтенант-губернатором Острова Принца Эдуарда, но заболел и умер, не успев занять пост.





Детство и начало карьеры

Мюррей Максвелл родился в 1775 году в Пеннингхейме, Уигтауншир, Шотландия, в семье Джеймса и Элизабет Максвеллов. Максвелл-старший служил офицером в 42-м пехотном полку британской армии (известном как Black Watch, «Чёрный дозор»). Дед — сэр Александр Максвелл, второй баронет Монрит[1]. Мюррея с раннего детства готовили к военной карьере. Шестеро из восьми его братьев также поступили на военную службу[2]. В 1790 году в возрасте 14 лет Максвелл был отправлен в море на борту HMS Juno, которым командовал Сэмьюэл Худ. Через три года после вступления Максвелла на борт Juno во Франции вспыхнули революционные войны. Максвелл был на корабле во время осады Тулона, когда Juno был вынужден спешно ретироваться из гавани под ураганным огнём французских батарей[3]. В том же году Максвелл принял участие во вторжении на Корсику и осаде Бастии. В ходе этих боёв Максвелл произвёл такое благоприятное впечатление на Худа, что тот решил взять его на свой новый корабль — HMS Aigle. Максвелл был переведен вновь в 1794 году, в этот раз на небольшой фрегат HMS Nemesis, которым командовал родственник Худа Сэмьюэл Худ Линзи[3].

В декабре 1795 года Максвелл попал в плен, когда Nemesis был захвачен в гавани Смирны превосходящими силами французов. Несмотря на нейтральный статус Смирны, фрегат Sensible и корвет Sardine вошли в порт и потребовали сдать Nemesis. Линзи протестовал против незаконного характера французских требований, однако счёл бесполезным вступать в бой с превосходящим противником в нейтральной гавани, и принял требование французов[4]. Максвелл был взят в плен, но вскоре был обменян и переведён служить на HMS Hussar, которым командовал капитан Джеймс Колнетт. 27 декабря 1796 года Hussar потерпел крушение у берегов южной Франции, и Максвелл снова попал в плен[5]. Вскоре его во второй раз обменяли, после чего он был направлен служить на HMS Blenheim, а затем перешёл на HMS Princess Royal. В октябре 1796 года Максвелл был произведён в лейтенанты, после чего не выходил в море до 1802 года. В 1798 году женился на дочери армейского офицера Грейс Кэлландер Уо[1].

Наполеоновские войны

При заключении Амьенского мира и в начале Наполеоновских войн, Максвелл вернулся к морской службе командиром шлюпа HMS Cyane. Через несколько дней после начала войны Cyane захватил два французских транспорта, направлявшихся в Карибское море. Позднее корабль перевели в Вест-Индию. Однажды у Мартиники Cyane вступил в перестрелку с двумя большими французскими фрегатами[3]. В 1803 году Максвелл принял участие в захвате Сент-Люсии, для чего был назначен капитаном линейного корабля HMS Centaur — флагмана бывшего командира Максвелла сэра Сэмьюэла Худа. На этом корабле в 1803 году Максвелл участвовал в захвате французских и голландских колоний Тобаго, Демерары и Эссекибо, после чего стал полным капитаном (англ. post-captain)[1]. Принял участие в блокаде Мартиники, в ходе которой возглавил строительство батареи на вершине захваченного островка Даймонд-рок[6]. Построенная на острове укреплённая позиция позволила британцам серьёзно ограничить французское судоходство вблизи Форт-де-Франса[3]. 1804 году Максвелл присутствовал при сдаче голландцами Суринама и Бербиса, являясь на момент сдачи Суринама старшим морским начальником[7]. Его действия в Суринаме, включавшие командование военно-морскими силами во время осады и захват некоторых голландских крепостей вдоль реки Суринам, были высоко оценены[8]. Решительные действия Максвелла обеспечили быструю переброску войск по воде, не позволив голландцам подготовить новые оборонительные позиции. Колония сдалась после того, как британцы достигли Парамарибо, захватив 2000 пленных, несколько кораблей, большое количество припасов и саму колонию, обладавшую ценными плантациями. Британские потери составили менее 30 человек[9].

Служба в Средиземном море

В 1805 году на Ямайке Максвелл принял командование фрегатом Galatea. В 1806 году фрегат действовал в составе эскадры контр-адмирала сэра Александра Кокрейна, 4 июля 1806 года у Тортолы отогнавшей французов от ямайского конвоя[10]. В 1807 году Максвелл был переведён в Средиземное море на HMS Alceste. Первое время корабль входил в эскадру, совершавшую набеги на береговые батареи и позиции вдоль испанского побережья во время Пиренейских войн. В апреле 1808 года, незадолго до того, как Испания стала союзником Великобритании, Максвелл уничтожил испанский конвой, перевозивший военные припасы из Роты[11][12]. В течение следующих двух лет Максвелл стал экспертом по набегам на французское, итальянское и испанское побережье, уничтожив множество башен Мартелло и малых вооружённых судов[13][14]. В мае 1810 года Максвелл получил высокую оценку за рейд на Фрежюс, в ходе которого он руководил десантом, штурмом взявшим прибрежную крепость, разрушившим её и захватившим прибрежный конвой[15].

Адриатическая кампания

Максвелл особенно отличился во время Адриатической кампании 1807—1814 годов. Alceste был послан в Адриатическое море для поддержки Джеймса Брисбена в отсутствии Уильяма Хоста, раненного в сражении при Лиссе в марте 1811 года. 4 мая Максвелл и Брисбен напали на Пореч, где укрывался бриг, вёзший припасы для Рагузы[16]. Британцы захватили остров у входа в гавань и установили на нём несколько мортир. В результате сильного обстрела гавани вражеский бриг был потоплен[17]. В ноябре 1811 года Максвелл временно замещал отсутствовавшего Брисбена, став старшим офицером на Адриатике. Семь месяцев спустя французы попытались провести мимо оперативной базы Максвелла на острове Лисса конвой из фрегатов, перевозивший пушки с Корфу в Триест. Максвелл, находившийся на берегу в Порт-Сент-Джордже, получил телеграфное сообщение о движении французского конвоя, после чего организовал погоню силами Alceste, HMS Active и HMS Unite[18].

29 ноября после ночной погони британцы настигли французов у Палагружи. Французские силы состояли из больших фрегатов Pauline и Pomone и вооруженного транспорта Persanne[19]. В ходе боя Unite преследовал и после продолжительной погони захватил более маленький Persanne, а Максвелл и Джеймс Александр Гордон на Active вступили в бой с фрегатами[20]. Бой выдался кровавым: британцы потеряли 61 человека, и сам Гордон лишился ноги. Тем не менее, Alceste и Active успешно изолировали Pomone. Когда же вдали появился другой британский корабль — HMS Kingfisher — Pauline бежал[21]. Pomone, оставшийся в одиночестве и понёсший серьёзные потери в людях, сдался. Впоследствии захваченные корабли были проданы вместе с двумястами пушками. Максвелл приписал большую часть победы раненному Гордону, но всё же в 1812 году был награждён за это дело, получив под командование HMS Daedalus — бывший итальянский фрегат, захваченный в битве при Лиссе[22].

HMS Daedalus

Максвелл командовал фрегатом Daedalus менее года. 2 июля 1813 года корабль сел на мель у Галле на Цейлоне, сильно повредив киль. Фрегат удалось быстро снять с мели, однако корпус дал сильную течь. Попытки моряков удержать Daedalus на плаву оказались неудачными. Максвелл был вынужден отдать приказ покинуть корабль и сделал это последним. Вскоре после того, как Максвелла доставили на близлежащий корабль Ост-Индской компании, Daedalus перевернулся и затонул[23]. Максвелл вернулся в Великобританию, чтобы предстать перед военным судом, но был оправдан и переведён на Alceste. В 1815 году Максвелла посвятили в кавалеры ордена Бани, отметив его военно-морскую службу[24], и, несмотря на завершение войны с Францией, сохранили на действительной военной службе по специальному запросу лорда Амхерста[1][25].

Путешествие в Китай и кораблекрушение

В 1816 году Максвелл получил приказ сопровождать лорда Амхерста с дипломатической миссией к китайскому императору Цзяцину. Alceste сопровождал небольшой шлюп HMS Lyra под командованием капитана Бэзила Холла и торговое судно General Hewitt, вёзшее подарки императору. Небольшой конвой зашёл на Мадейру, в Рио-де-Жанейро, Кейптаун, Аньер и Батавию, и в июле после почти шести месяцев в море прибыл в Байхэ[25]. Амхерст c отрядом сошёл на берег, поручив Максвеллу встретиться с ним в Кантоне после окончания дипломатической миссии. Ожидалось, что миссия продлится несколько месяцев, так что Максвелл и Холл решили потратить это время с пользой, став первыми британскими моряками, исследовавшими Жёлтое море и его окрестности. Lyra и Alceste посетили Бохайский залив на западном побережье Кореи и острова Рюкю, попав в число первых европейских кораблей, побывавших в этих водах[26]. Во время путешествия Максвелл видел Великую китайскую стену, а также обнаружил серьёзные неточности в картах Западной Кореи, найдя, что она находится в 130 милях к западу от своего предполагаемого расположения[27]. Экспедиция также установила первые официальные контакты британцев с корейцами и жителями острова Рюкю, проигнорировавшими указания китайских чиновников не общаться с британскими моряками[26].

В ноябре 1816 года Максвелл приплыл к устью Жемчужной реки, намереваясь подняться по ней к Хуанпу, чтобы присоединиться к Амхерсту. Миссия Амхерста потерпела неудачу из-за отказа британцев совершить перед китайским императором коутоу и предложить ему дань, как повелителю. Амхерст со свитой вынужден был уехать в Хуанпу, не завершив миссию. Местный мандарин не позволил Alceste войти в реку, пригрозив потопить фрегат в случае неповиновения. Максвелл заявил, что войдёт в реку с разрешения мандарина или без такового. Британский фрегат атаковал китайские джонки, блокировавшие реку, и подавил береговые батареи, быстро заставив их защитников ретироваться. Не понеся потерь, фрегат поднялся вверх по реке до Хуанпу, не встретив других препятствий. Китайские потери, как сообщалось, составляли 47 убитыми и множество ранеными[28]. В начале боя Максвелл лично произвёл первый выстрел из пушки, таким образом дав понять, что он взял на себя личную ответственность за открытие огня (по сообщениям, первое пушечное ядро имело ироническую надпись «Tribute from the King of England to the Chinese», «дань от короля Англии китайцам»[29]. Забрав Амхерста и его отряд в Хуанпу, Максвелл поплыл обратно по Жемчужной реки и в январе 1817 года направился назад в Великобританию, посетив по пути Макао и Манилу[29].

18 февраля 1817 года Alceste вошёл в Гаспарский пролив между Банкой и Лиатом (ныне принадлежат Индонезии) — в те времена эти места не были изучены. Через несколько часов фрегат наскочил на подводный риф, серьёзно повредив корпус. Несмотря на предпринимаемые Максвеллом меры, корабль попал в беду: судовой плотник сообщил капитану, что корабль затонет если его снять с рифа[30]. Приказав экипажу и пассажирам покинуть судно, Максвелл передал послу адмиральский катер, а сам взялся руководить строительством плота, который вместе с остальными плавсредствами благополучно перевёз экипаж, пассажиров и часть припасов на близлежащий остров, большей частью покрытый непроходимыми мангровыми болотами[31]. Максвелл последним покинул корабль и вплавь добрался до берега утром 19 февраля. На последовавшем совете офицеров было решено, что Амхерст возьмёт лодки и 50 человек, чтобы плыть за помощью в Батавию, находящуюся в четырёх днях пути по морю. Амхерст должен был спешить: запасов провизии и, в особенности, воды, спасённых с корабля, для 250 оставшихся хватило бы лишь на несколько дней[31].

Нападение даяков

После отъезда Амхерста Максвелл решил поднять дух оставшихся с ним двух сотен мужчин (и одной женщины), заняв их полезной работой. Мужчины были разделены на отряды: первому было приказано вырыть колодец, второй должен был снять с остова фрегата всё доступное оружие и снаряжение[32]. Третьему отряду было приказано расчистить тропу к вершине холма, находившегося в центре острова. Там, на вершине, была найдена прохладная пещера, которую было решено сделать кладовой. Возле пещеры установили частокол. К концу первого дня колодец был вырыт и начал снабжать людей водой[32].

Отряд, посланный на Alceste, обнаружил, что судну пока не грозит затопление. Мужчины решили заночевать на борту. На рассвете британцы обнаружили, что фрегат окружили даякские проа, вооружёнными мелкокалиберными пушками на вертлюгах. Британцы поспешили ретироваться на плоте, доплыв до берега раньше даяков. На помощь плоту были высланы шлюпки с вооружёнными морскими пехотинцами[33]. Даяки взобрались на фрегат, покинутый британцами, и с энтузиазмом принялись за грабёж. Несколько проа подошли к берегу и высадили на прибрежные скалы аборигенов, откуда они наблюдали за передвижениями британцев, находясь в готовности защитить своих товарищей, занятых грабежом[34]. Максвелл спешно организовал оборону лагеря, приказав завершить частокол на холме, подготовить заострённые колья и сделать несколько сотен патронов для имевшихся 30 мушкетов[35]. В течение ближайших нескольких дней проа несколько раз подходили к острову, но не высаживали людей, несмотря на попытки британцев общаться с ними. В конце концов 22 февраля Максвелл воспользовался раздробленностью даяков и выгнал наблюдателей со скал, намереваясь отвоевать остов фрегата[36]. Попытка почти увенчалась успехом, однако уплывающие даяки подожгли Alceste и фрегат выгорел до ватерлинии. Разрушение верхней части корпуса обнажило трюм, и на следующее утро британцам удалось собрать некоторые выплывшие из корабля материалы[37].

Ранним утром 26 февраля британские часовые заметили два проа, пытавшиеся проникнуть в бухту, в которой находились британские шлюпки. Лейтенант Хей взял одну из шлюпок и попытался перехватить проа. Несмотря на огонь аборигенов, британцы сумели взять на абордаж одно проа. Четверо даяков были убиты, двое были пленены и пятеро прыгнули в море и утонули, затопив проа[38]. Позже в тот же день четырнадцать проа появились во главе с большим судном, вёзшим на борту раджу. Несколько малайцев вышло на берег и в ответ несколько британских моряков было принято на борт каноэ раджи[39]. Неспособность обеих сторон найти общий язык препятствовала переговорам, и в конце дня малайцы отступили в свои лодки. Потом раджа приказал малайцам возобновить спасательные операции на обломках корабля с намерением найти медные гвозды в брусьях корабля[37]. 2 марта вблихи острова собралось 30 проа, 20 из которых обстреливали побережье под непрерывный бой барабанов и гонгов. Британцы не оставляли попыток связаться с кем-нибудь из местных властей и даже сумели передать несколько посланий, хотя и ожидали атаку в любое время[40]. Максвелл, желая воодушевить людей перед боем, собрал их вокруг себя и произнёс речь:

Парни! Все вы, должно быть, заметили, что число неприятелей выросло, а намерения их враждебны. Полагаю, они могут напасть этой ночью. Не буду скрывать наше реальное положение, так как не нахожу среди вас никого, кто бы мог спасовать перед опасностью. Нам по силам отбить нападение регулярных войск, что уж говорить о толпе дикарей с копьями и крисами. Да, у них есть на лодках пушки, но они не смогут ими воспользоваться. Не знаю есть ли у них мушкеты, однако таковые есть у нас. Впервые попав на берег, мы насчитали только 75 патронов, однако сейчас у нас — тысяча шестьсот. Полагаю, они не смогут высадить более пятисот человек, но я не боюсь ни тысячи, ни полутора тысяч дикарей, имея рядом две сотни таких людей как вы. Если пикинёры выдержат натиск, мы дадим по атакующим такой мушкетный залп, которого они не выдержат. И когда враг дрогнет — мы атакуем и сбросим его в море. И возьмём их лодки. Будьте начеку. Если этой ночью варвары атакуют наш холм, уверен — мы покажем, что они имеют дело с британцами[41].

Речь Максвелла была встречена столь громкими и воинственным криками, что проа замолчали, а даяки, казалось, потеряли мужество. Тем не менее, на следующее утро двадцать лодок по прежнему находились в бухте. Запасы заканчивались, помощь ещё не пришла, так что британцы решились на отчаянный шаг: взяв судовые шлюпки, захватить как можно больше лодок дикарей и на них всем отрядом отправиться в Батавию[42]. Осуществление этого плана было прервано появлением на горизонте вооружённого брига Ternate, принадлежавшего британской Ост-Индской компании[41].

Максвелл решил провести демонстрацию силы и приказал морским пехотинцам дождаться отлива, выдвинуться в сторону лодок дикарей и дать по ним залп. Пули британцев не причинили никакого ущерба, однако заставили даяков увести лодки дальше от берега. Даяки поспешили скрыться сразу, как только заметили приближающийся бриг[43]. Весь следующий день отряд был занят погрузкой на бриг. Отряд Максвелла не потерял ни одного человека ни во время крушения, ни на острове. Вскоре он и его люди прибыли в Батавию, где их ждал лорд Амхерст, ранее отправивший бриг на помощь Максвеллу. В Батавии Амхерст нанял ост-индский корабль Caesar, который должен был доставить экспедицию назад в Британию[44].

Встреча с Наполеоном

Обратный путь изобиловал событиями. В Индийском океане на корабле случился сильный пожар[45]. После стоянки в Кейптауне Caesar посетил остров Святой Елены, где в то время находился бывший французский император Наполеон Бонапарт. Амхерст, Максвелл и ещё несколько человек нанесли Бонапарту визит[44]. Низложенный император высоко оценил действия Максвелла в бою 11 ноября 1811 года, сказав: «Vous êtes très méchant. Eh bien! Ваше правительство не должно спрашивать с вас за гибель Alceste, поскольку ранее вы взяли один из моих фрегатов»[29].

Дальнейшая служба

Экспедиция вернулась в Англию в августе 1814 года. Приключения Максвелла к тому времени получили широкую известность, а сам он обрёл всеобщую похвалу за умелое командование. Военный суд, созванный для расследования гибели фрегата, снял с Максвелла все обвинения, отметив проявленные офицером хладнокровие и контроль над ситуацией[46]. Лучшей порукой тому были показания самого лорда Амхерста. Суд постановил, что «хладнокровие, сдержанность и усилия Максвелла были заметны, и он с товарищами сделал всё, что было в человеческих силах»[29]. В следующем году Максвелл был посвящён в рыцари, а в 1819 году стал членом Королевского общества. В том же году Ост-Индская компания презентовала ему 1500 фунтов в качестве награды за его труд в Китае, и как компенсацию за финансовые потери в крушении[47]. В 1818 году Базил Холл опубликовал отчёт о путешествии по Жёлтому морю, посвящённый Максвеллу. Книга, названная «Account of a Voyage of Discovery to the West Coast of Corea and the Great Loo-Choo Islands», стала популярной[1].

В 1818 году Максвелл принял участие в парламентских выборах, надеясь занять место депутата от Вестминстера, однако проиграл сэрам Сэмюэлю Ромилли и Фрэнсису Бурдетту, не добрав менее четырёхсот голосов. Избирательная кампания подорвала финансы Максвелла, а после того, как во время дебатов в Ковент-Гардене кто-то бросил ему в спину булыжник, Максвелл почувствовал отвращение к политическому процессу[1][29]. Камень повредил лёгкие и Максвелл уже никогда не смог оправиться от этой травмы. Забросивший политику Максвелл в 1821 году вернулся на флот, став в Чатеме капитаном HMS Bulwark — флагманского корабля сэра Бенджамина Халлоуэлла. В том же году исследователь Арктики Генри Паркинс Хоппнер, служивший под началом Максвелла на Alceste в китайском походе, назвал в честь бывшего капитана залив на Баффиновой Земле[48].

В 1823 году Максвелл, получивший HMS Gloucester, действовал против контрабандистов[49], а в конце года был назначен на HMS Briton, находившийся у берегов Южной Америки. На новом месте Максвелл наблюдал войну за независимость Перу и присутствовал при капитуляции Кальяо, подружившись с побеждённым генералом Родилом[50]. Это назначение оказалось несчастливым для Максвелла, поскольку в походе он сломал коленную чашечку, после чего хромал до конца жизни. Ему также не удалось извлечь из плавания какую-либо финансовую выгоду и он вернулся в Англию беднее, чем при отбытии в Южную Америку[51].

Ещё страдая от вредных последствий испытанной в 1818 году травмы груди, в 1826 году Максвелл вернулся в Великобританию и ушёл в отставку. В то же время, как сообщают, он также страдал формой депрессии, особенно после внезапной смерти младшей дочери в 1827 году[51]. В 1830 году он был отозван недавно коронованным королём Вильгельмом IV. Король Вильгельм, бывший сам морским офицером, выбрал ряд старших офицеров военно-морского флота в качестве адъютантов, в том числе и Максвелла. Впоследствии Максвелл был назначен как преемник Джона Реди на пост вице-губернатора Острова Принца Эдуарда, начиная с 14 марта 1831 года[52]. Плывя из дома в Шотландии в Лондон, где он должен был подготовиться к отъезду, он внезапно заболел. В течение 48 часов на корабле медицинская помощь была недоступна, и непогода не позволяла ему сойти на берег в его состоянии в открытой лодке[53]. В скором времени после прибытия в отель Грина в Линкольнс-Инн-Филдс он умер[50]. Полковник Аретас Уильям Янг занял его место на посту губернатора[54]. Максвелл был похоронен в приходской церкви святого Мэрилбона. Его пережили его жена и их сын Джон Балфур Максвелл, ставший адмиралом военно-морского флота и умерший в 1874 году[1].

Напишите отзыв о статье "Максвелл, Мюррей"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [www.oxforddnb.com/view/article/18408 Maxwell, Sir Murray], Oxford Dictionary of National Biography, J. K. Laughton, (subscription required), Retrieved 25 July 2008
  2. ↑ Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 220
  3. ↑ 1 2 3 4 United Services Magazine, 1831 Part II, P. 531
  4. ↑ James, Vol. 1, P. 275
  5. ↑ James, Vol. 2, P. 378
  6. ↑ Clowes, Vol. 5, P. 333
  7. ↑ [www.london-gazette.co.uk/issues/15712/pages/758 №15712, стр. 758—759] (англ.) // London Gazette : газета. — L.. — Fasc. 15712. — No. 15712. — P. 758—759.
  8. ↑ Clowes, Vol. 5, P. 83
  9. ↑ Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 220—224
  10. ↑ James, Vol. 4, P. 204
  11. ↑ United Services Magazine, 1831 Part II, P. 532
  12. ↑ [www.london-gazette.co.uk/issues/16139/pages/570 №16139, стр. 570—571] (англ.) // London Gazette : газета. — L.. — Fasc. 16139. — No. 16139. — P. 570—571.
  13. ↑ Clowes, Vol. 5, P. 278
  14. ↑ Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 226
  15. ↑ [www.london-gazette.co.uk/issues/16392/pages/1137 №16392, стр. 1137] (англ.) // London Gazette : газета. — L.. — Fasc. 16392. — No. 16392. — P. 1137.
  16. ↑ Clowes, Vol. 5, P. 484
  17. ↑ James, Vol. 5, P. 364
  18. ↑ James, Vol. 5, P. 375
  19. ↑ James, Vol. 5, P. 378
  20. ↑ Clowes, Vol. 5, P. 496
  21. ↑ Gardiner, P. 178
  22. ↑ Henderson, P. 152
  23. ↑ Grocott, P. 357
  24. ↑ [www.london-gazette.co.uk/issues/17061/pages/1877 №17061, стр. 1877] (англ.) // London Gazette : газета. — L.. — Fasc. 17061. — No. 17061. — P. 1877.
  25. ↑ 1 2 Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 229
  26. ↑ 1 2 Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 230
  27. ↑ Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 231
  28. ↑ Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 233
  29. ↑ 1 2 3 4 5 United Services Magazine, 1831 Part II, P. 533
  30. ↑ Henderson, P. 154
  31. ↑ 1 2 Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 235
  32. ↑ 1 2 Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 237
  33. ↑ Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 239
  34. ↑ Fraser’s Magazine, 1843 Vol. XXVII, P. 563
  35. ↑ Henderson, P. 156
  36. ↑ Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 241
  37. ↑ 1 2 Henderson, P. 158
  38. ↑ Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 244
  39. ↑ Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 247
  40. ↑ Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 249
  41. ↑ 1 2 Henderson, P. 159
  42. ↑ Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 252
  43. ↑ Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, p. 253
  44. ↑ 1 2 Henderson, p. 160
  45. ↑ Fraser’s Magazine, 1843 Vol. XXVII, p. 566
  46. ↑ Annual Biography and Obituary, 1832 Vol. XVI, P. 255
  47. ↑ [www.london-gazette.co.uk/issues/17467/pages/640 №17467, стр. 640] (англ.) // London Gazette : газета. — L.. — Fasc. 17467. — No. 17467. — P. 640.
  48. ↑ Brenton, E. P. [books.google.com/?id=4uwLAAAAYAAJ&pg=PA573 The naval history of Great Britain, from the year MDCCLXXXIII. to MDCCCXXXVI]. — London: H. Colburn, 1837.
  49. ↑ [www.london-gazette.co.uk/issues/17886/pages/47 №17886, стр. 47] (англ.) // London Gazette : газета. — L.. — Fasc. 17886. — No. 17886. — P. 47.
  50. ↑ 1 2 United Services Magazine, 1831 Part II, P. 534
  51. ↑ 1 2 Fraser’s Magazine, 1843 Vol. XXVII, P. 567
  52. ↑ [www.london-gazette.co.uk/issues/18784/pages/494 №18784, стр. 494] (англ.) // London Gazette : газета. — L.. — Fasc. 18784. — No. 18784. — P. 494.
  53. ↑ Fraser’s Magazine, 1843 Vol. XXVII, p. 568
  54. ↑ [www.gov.pe.ca/photos/original/ele_governors.pdf Biography Sir Murray Maxwell] (PDF), Prince Edward Island Governors, Lieutenant Governors and Administrators, Elections P.E.I. Office, p. 8, Retrieved 2008-07-24

Литература

  • Carlyle, T. [books.google.com/?id=FIRPrUg2dwkC&pg=PA557&dq=%22Sir+Murray+Maxwell%22#PPA570,M1 The Life of Sir Murray Maxwell] // Fraser's Magazine. — 1843. — Vol. XXVII. — P. 557—571.
  • Clowes, W. L. The Royal Navy, A History from the Earliest Times to 1900, Volume V. — Chatham Publishing, 1997 [1900]. — ISBN 1-86176-014-0.
  • Gardiner, R. The Victory of Seapower: Winning the Napoleonic Wars, 1808—1814. — Caxton Editions, 2001 [1998]. — ISBN 1-84067-359-1.
  • Grocott, T. Shipwrecks of the Revolutionary & Napoleonic Era. — Caxton Editions, 2002 [1997]. — ISBN 1-84067-164-5.
  • Henderson, J. The Frigates, An Account of the Lighter Warships of the Napoleonic Wars 1793—1815. — Leo Cooper, 1994 [1970]. — ISBN 0-85052-432-6.
  • James, W. The Naval History of Great Britain, 1793—1827. — Conway Maritime Press, 2002 [1827].
  • Laughton, J. K. Maxwell, Sir Murray // [www.oxforddnb.com/view/article/18408 Oxford Dictionary of National Biography] / Revised by Andrew Lambert. — Oxford University Press, 2004.
  • [books.google.com/?id=xtkKAAAAYAAJ&pg=PA220&dq=%22Sir+Murray+Maxwell%22#PPA220,M1 No. XV. Sir Murray Maxwell, Knight] // The Annual Biography and Obituary. — 1832. — Vol. XVI. — P. 220—255.
  • [books.google.com/?id=yQOe7brX3psC&pg=PA531&dq=%22Sir+Murray+Maxwell%22#PPA531,M1 The Services of the Late Capt. Sir Murray Maxwell, KNT & C.B.] // United Services Magazine. — 1831 Part II. — P. 531—534.
  • Sir Murray Maxwell // [www.gov.pe.ca/photos/original/ele_governors.pdf Prince Edward Island Governors, Lieutenant Governors and Administrators]. — Elections P.E.I. Office. — P. 8.

Отрывок, характеризующий Максвелл, Мюррей

Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю ). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном лугу, – выговорил он ясно и отчетливо.
В свите государя на всех лицах, мгновенно переглянувшихся друг с другом, выразился ропот и упрек. «Как он ни стар, он не должен бы, никак не должен бы говорить этак», выразили эти лица.
Государь пристально и внимательно посмотрел в глаза Кутузову, ожидая, не скажет ли он еще чего. Но Кутузов, с своей стороны, почтительно нагнув голову, тоже, казалось, ожидал. Молчание продолжалось около минуты.
– Впрочем, если прикажете, ваше величество, – сказал Кутузов, поднимая голову и снова изменяя тон на прежний тон тупого, нерассуждающего, но повинующегося генерала.
Он тронул лошадь и, подозвав к себе начальника колонны Милорадовича, передал ему приказание к наступлению.
Войско опять зашевелилось, и два батальона Новгородского полка и батальон Апшеронского полка тронулись вперед мимо государя.
В то время как проходил этот Апшеронский батальон, румяный Милорадович, без шинели, в мундире и орденах и со шляпой с огромным султаном, надетой набекрень и с поля, марш марш выскакал вперед и, молодецки салютуя, осадил лошадь перед государем.
– С Богом, генерал, – сказал ему государь.
– Ma foi, sire, nous ferons ce que qui sera dans notre possibilite, sire, [Право, ваше величество, мы сделаем, что будет нам возможно сделать, ваше величество,] – отвечал он весело, тем не менее вызывая насмешливую улыбку у господ свиты государя своим дурным французским выговором.
Милорадович круто повернул свою лошадь и стал несколько позади государя. Апшеронцы, возбуждаемые присутствием государя, молодецким, бойким шагом отбивая ногу, проходили мимо императоров и их свиты.
– Ребята! – крикнул громким, самоуверенным и веселым голосом Милорадович, видимо, до такой степени возбужденный звуками стрельбы, ожиданием сражения и видом молодцов апшеронцев, еще своих суворовских товарищей, бойко проходивших мимо императоров, что забыл о присутствии государя. – Ребята, вам не первую деревню брать! – крикнул он.
– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Максвелл,_Мюррей&oldid=81477629»