Наступление Северного корпуса

Наступление Северного корпуса
Основной конфликт: Гражданская война в России
Крест «13го мая 1919»
Дата	13 мая — 26 августа 1919 года
Место	Петроградская и Псковская губернии
Итог	Белые войска были отбиты на исходные рубежи
Противники
Белое движение Белое движение Эстония Эстония Британская империя: Великобритания Великобритания РСФСР РСФСР
Командующие
А. П. Родзянко (общее руководство) С. Н. Булак-Балахович (гдовско-псковское направление) Йохан Лайдонер А. И. Тениссон (ямбургское направление) полковник Пускар (псковское направление) Уолтер Кован И. В. Сталин Г. Е. Зиновьев В. М. Гиттис А. П. Зеленой С. Харламов Д. Н. Надёжный А. И. Корк А. К. Ремезов
Силы сторон
Петроградское направление: Северный корпус: около 2300 штыков и сабель (май) 1-я эстонская дивизия: около 6000 штыков и сабель (май) флот Эстонии 1-я эскадра лёгких крейсеров флота Великобритании Гдовско-псковское направление: отряд С. Н. Булак-Балаховича Чудская озёрная флотилия 2-я эстонская дивизия: около 4000 штыков Петроградское направление: РККА 2700 штыков и сабель (май) Морские силы Балтийского моря Гдовско-псковское направление: РККА подразделения 10-й дивизии 1-я советской эстонской дивизии Чудская военная флотилия
Потери
неизвестно неизвестно

Наступле́ние Се́верного ко́рпуса — боевая операция весной — летом 1919 года во время Гражданской войны в России, в ходе которой Северный корпус Родзянко, при несущественной поддержке вооружённых сил Эстонии и военно-морского флота Великобритании, овладел Ямбургом и Псковом и пытался овладеть Петроградом. Операция закончилась контрнаступлением РККА, вынудившим белых отступить.

13 мая белогвардейцы, создав трёхкратный перевес сил в острие своего удара, прорвали под Нарвой фронт 7-й армии РККА и движением в обход Ямбурга принудили красных к отступлению.

15 мая белыми был взят Гдов, 17 мая — Ямбург, 25 мая РККА оставила Псков.

28 мая белые вышли на подступы к Гатчине, в начале июня — к Ропше, Ораниенбауму и форту «Красная Горка». Но взять их белым так и не удалось.

19 июня Северный корпус был переименован в Северную армию.

Красным пришлось перебросить резервы под Петроград, доведя численность своей группировки, действовавшей на Западном фронте до 40 тысяч штыков и сабель.

1 июля Северная армия была переименована в Северо-Западную армию.

1 августа красные перешли в контрнаступление. В ходе тяжёлых боев они овладели Ямбургом 5 августа и оттеснили части Северо-Западной армии за реку Лугу.

26 августа красные войска в результате упорных боёв овладели Псковом.

Ситуация в Северо-Западном крае весной 1919 года

К весне 1919 года на северо-западе России сложилась неблагоприятная ситуация для большевистской власти. К этому моменту, после перехода эстонской и латвийской армий в контрнаступления, Красной армии пришлось оставить захваченные в ходе осенних и зимних боёв территории Эстонии и Латвии. Поражению Красной армии способствовала начавшая прибывать в регион после капитуляции Германии в «Великой войне» помощь Антанты, прежде всего Великобритании, вооружением, снаряжением и прямой военной силой. В Финском заливе находилась 1-я эскадра лёгких крейсеров ВМФ Великобритании, которая сковывала действия Красного Балтфлота.

Великобритания, будучи заинтересованной в расчленении и ослаблении России, проводила в регионе политику упрочения независимости молодых Прибалтийских государств. Поэтому, помогая вести антибольшевистскую борьбу, Великобритания, тем не менее, не спешила поставлять военные припасы тем антибольшевистским силам, от которых могла бы исходить угроза этим лимитрофным государствам. Поэтому к лету 1919 года русские белые формирования реальной помощи от Антанты всё ещё не получили, так как они не скрывали своих целей к восстановлению «Единой, великой и неделимой России».

Во всём северо-западном регионе полыхали «кулацкие» и «дезертирские» восстания, недовольных продразвёрсткой и поголовной мобилизацией в Красную армию крестьян. К примеру, в июне 1919 года по трём губерниям Петроградского военного округа было учтено 7 728 дезертиров. Особенно выделялась Псковская губерния, восстания в которой носили перманентный характер. Восставшие выступали под лозунгами: «Долой войну, да здравствует свобода дезертиров и частная собственность, долой жидов и кровопийц-коммунистов!».

Состояние красноармейских частей 7-й армии было удручающим из-за перебоев со снабжением и голода, неудач на фронте, недостаточного внимания со стороны центральных политорганов и измен командиров. Дезертирство было массовым явлением. Некоторые части в полном составе переходили на сторону белых.

Успех мелких партизанских набегов подразделений Северного корпуса на территорию Советской России из Эстонии в январе — апреле 1919 года подвинул белогвардейское командование взяться за разработку плана более крупного наступления. Также и общее состояние дел в Эстонии, где был расквартирован корпус, вынуждало пойти на такой шаг. По воспоминаниям бывшего петроградского присяжного поверенного, министра общественных работ Северо-Западного правительства Н. Н. Иванова:

К маю положение Северного корпуса стало таково, что необходимо было предпринять крупную операцию и успехами последней доказать целесообразность существования русских частей на счет Эстонии и боеспособность их. Боеспособность не раз отвергалась эстонским командованием, а эстонская пресса бесконечно трактовала русский корпус как реакционно-баронскую, исключительно противоэстонскую затею — левые газеты редко не призывали к разоружению.

Положение Петрограда

ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТ ПЕТРОГРАДСКОГО СОВЕТА РАБОЧИХ И КРАСНОАРМЕЙСКИХ ДЕПУТАТОВ</div>

<tt><center>ПОСТАНОВЛЕНИЕ
Петроградская правда 1919 г. № 96</center>

1) В Петрограде создаётся Комитет рабочей обороны, неограниченные полномочия которого распространяются на город и губернию (в состав комитета вошли: Г. Е. Зиновьев, Б. П. Позерн, И. П. Бакаев, В. И. Зоф и один представитель от Петроградского губисполкома).
2) В 2-дневный срок окружным военным комиссариатом проводится мобилизация в городе и губернии всех рабочих, прошедших курс всеобуча.
3) В городе всем домовым комитетам бедноты немедленно организовать постоянную суточную охрану зданий и не допускать проживания в них дезертиров, спекулянтов и пр.
4) Собрания, общественные места (театр, кино и проч.) закрываются не позднее 23 часов.
5) Имеющееся на руках у населения оружие и огнеприпасы в 2-дневный срок должны быть сданы в районные военные комиссариаты
6) Дезертирство, уклонение от отбывания воинской повинности, пособничество этому карается высшей мерой социальной защиты.
7) Виновные в распространении слухов, в ведении черносотенной агитации, в производстве бесцельной стрельбы на улицах и проч. подлежат суровым наказаниям. </tt>

Текст воспроизводится по Корнатовский Н. А. [militera.lib.ru/h/kornatovsky_na/index.html Борьба за Красный Петроград]. — Москва: АСТ, 2004. — С. 188. — 606 с.

</div></div>

В самом Петрограде жители голодали и были затерроризированы советской властью. Численность населения города сократилась в три раза — до 722 тысяч — по сравнению с предреволюционным. Многие командиры, принудительно призванные в РККА и РККФ, сочувствовали белому движению либо состояли в тайных контрреволюционных организациях. В городе усиливалась антибольшевистская эсеровская пропаганда.

Город был объявлен «на военном положении» ещё 2 мая 1919 года, в связи с боевыми действиями между Красной армией и Олонецкой добровольческой армией в Восточной Карелии и слухами о возможном вступлении Финляндии в войну против Советской России. В городе был создан «Комитет рабочей обороны». Высшая власть в городе передавалась «чрезвычайным политическим тройкам», создаваемым в каждом районе города. Город был разбит на четыре «боевых участка», весь же город входил в «Район внутренней обороны г. Петрограда», начальником которого был назначен член реввоенсовета 7-й армии В. С. Шатов.

К началу наступления Северного корпуса пролетарский Петроград был уже обескровлен мобилизациями на Южный и Восточный фронты гражданской войны и массовой отправкой зимой 1918 — 19 гг. голодающих питерских пролетариев «на корма» в Малороссию и на Дон. Но с конца мая, когда положение стало тревожным, до середины июня мобилизация рабочих и коммунистов дала Петроградскому военному округу около 15 000 новых штыков. Для «Района внутренней обороны» создавались рабочие полки, в которые подлежали мобилизации все рабочие от 17 до 45 лет. К делу обороны дополнительно привлекали женщин, главным образом для несения милицейской службы. Из домовладельцев, фабрикантов, адвокатов и прочего чуждого элемента, общим числом около 3 000, были созданы рабочие бригады, отправленные на возведение укреплений вокруг города. Работали буржуи «вполне добросовестно и дезертиров у них почти не было».

19 мая в Петроград прибыл И. В. Сталин, как представитель Реввоенсовета республики. Так как все события последних дней доказали, «что во всей прифронтовой полосе в каждом крупном городе широко развиты организации шпионажа, предательства, …устройства восстаний… убийств коммунистов…», то борьба с внутренней контрреволюцией вышла на первый план. В городе был подготовлен контрреволюционный заговор, руководимый «Национальным центром» и рядом иностранных послов. В начале июня был разработан план поквартальной проверки всего города, а 14 июня, после начала восстания на форте «Красная Горка», когда в руки ЧК попали некоторые из заговорщиков и стало ясно, что медлить уже нельзя, во всём городе началась «зачистка». Были произведены обыски французского, итальянского, британского, греческого, швейцарского, голландского, датского и ряда других посольств.

По сообщениям советских властей обыски доказали причастность посольств к контрреволюционному заговору — в помещении посольств было найдены документальные доказательства этому, а также много оружия, огнеприпасов, документов, сообщали даже об одной пушке в здании румынского посольства. Обыски буржуазных кварталов также принесли результат — было найдено 6 626 винтовок, 644 револьвера, несколько пулемётов, гранаты, множество патронов. Планы петроградских подпольщиков были сорваны, тыл был очищен, правда, не надолго.

В конце мая была создана «Эвакуационная комиссия», вырабатывающая план по эвакуации всего не используемого имущества, а при Комитете обороны Петрограда была создана «Техническая комиссия», в задачу которой входило составление планов и практическая «парализация» промышленности Петрограда, которую невозможно было эвакуировать. Обе комиссии не только составляли планы, но даже начали претворять их в жизнь, что говорило о неуверенности большевистского руководства в том, что им удастся отстоять Петроград.

После минования непосредственной опасности со стороны Северо-Западной армии в середине июля 1919 года, но видя опасность нового наступления белых при помощи иностранных держав, «Комитет рабочей обороны» Петрограда был расформирован, а вместо него образован Петроградский укреплённый район. Причиной такого переформирования послужила необходимость чёткой координации действий комитета обороны и реввоенсовета 7-й армии. Командование «укреплённым районом» передавалось 7-й армии, штаб которой перемещался из Новгорода в Петроград. Район создавался из самого Петрограда и его окрестностей, радиусом до 15-ти километров.

Сцены Петроградских улиц в 1919 году

Подготовка наступления

Инициаторами разработки плана выступили командир 2-й бригады корпуса генерал А. П. Родзянко и группа офицеров, недовольных безынициативностью в то время командующего корпусом полковника А. Ф. Дзерожинского. Непосредственной разработкой занимались генерал Родзянко, полковник Ветренко — командир одного из отрядов и поручик Видякин — начальник штаба 2-й бригады. Планировалось до начала общего наступления в тылы 7-й армии РККА заслать отряд, переодетый в красноармейскую форму, в задачу которому ставилось выполнение диверсий и занятие важных для наступления объектов. После прорыва советского фронта — взятие Гдова, форсирование рек Плюсса и Луга и окружение ямбургской группировки советских войск. Таким образом перерезалось Петроградское шоссе и железная дорога Ямбург — Гатчина. На суше наступление Северного корпуса должно было поддерживаться эстонской армией, на море — флотами Великобритании и Эстонии.

Несмотря на то, что некоторая часть руководителей белого движения в Эстонии и Финляндии считало необходимым форсированное выступление на Петроград, общий замысел А. П. Родзянко был другим. Первоначально планируя операцию, он намеревался лишь завладеть достаточным плацдармом на российской территории для более широких белых формирований и выйти из положения зависимости от Эстонии. Кроме этого, наступление в псковском направлении он считал более выгодным, чем прямое наступление на Петроград:

население Псковской и Новгородской губерний, по имевшимся сведениям, питало к нам больше симпатии и, наверное, принесло бы армии больше пользы, чем рабочие и потерявшие человеческий облик интеллигенты Петрограда

Наступление было решено начать в 4 часа утра 13 мая. Планы Родзянко были одобрены командиром корпуса Дзерожинским и получили поддержку главнокомандующего эстонскими войсками генерала И. Я. Лайдонера, поскольку тот, в свою очередь, считал, что прямое наступление на Петроград является вопросом больше политическим, чем стратегическим.

Наступление Северного корпуса

Силы и дислокация сторон

Войска Северного корпуса и Эстонская армия

Желая самостоятельно наступать на Псковском направлении эстонское главнокомандование санкционировало переброску 2-й бригады Северного корпуса от Юрьевского района к Нарве, где уже была расположена 1-я бригада Северного корпуса. Таким образом, все силы Северного корпуса (за исключение одного батальона Талабского полка, который остался в месте прежней дислокации) к началу наступления были сосредоточены южнее Нарвы, а именно:

— Сводный отряд имел своей задачей взятие Гдова и состоял из:

• Балтийского полка;
• Конного эскадрона Балтийского полка;
• Партизанский отряд им. С. Н. Булак-Балаховича;
• Конного полка им. С. Н. Булак-Балаховича;

— Отряд полковника Ветренко имел своей задачей занять переправы на р. Плюсса и состоял из:

• Волынского полка;
• Талабского полка;
• 2-х орудий;

— Отряд полковника графа И. К. Палена действовал в направление деревень Поля — Гавриловская и состоял из:

• Островский полк;
• Отряд полковника Бибикова;
• 2-х орудий;

— Отряд полковника Георга должен был овладеть ж. д. станцией Низы и состоял из:

• Офицерской роты;
• Ревельского полка;

— Партизанскому отряду поручика Данилова (примерно 250 бойцов) была поставлена задача до начала всеобщего наступления выйти в тыл расположения красных войск переодетыми в красноармейскую форму и занять ключевые транспортные развязки.

Общая численность русской вооруженной силы едва ли превышала 3 000 штыков и сабель, при том что общее количество едоков в Северном корпусе не превышало 5 500 человек. В корпусе было 6 орудий и 30 пулемётов.

1-я эстонская дивизия генерала А. И. Тениссона, расположенная на побережье Финского залива севернее Нарвы. Из её состава планировалось высадить десант в количестве 4-х сот бойцов в Копорском заливе у пристани Пейпия для вспомогательного удара на дер. Котлы. Бо́льшими силами дивизия в боях участия не принимала, продвигаясь вслед за частями Северного корпуса, обеспечивая тылы в прибрежной зоне. Дойдя до р. Луги начала возводить на левом берегу реки оборонительные сооружения.

2-я эстонская дивизия полковника Пускара располагалась в районе Псковского озера и имела в своём составе до 4 000 бойцов.

РККА на Нарвском боевом участке

К моменту наступления Северного корпуса 7-я армия РККА, состоявшая из трёх дивизий общей численностью около 23 500 бойцов, имела протяженность фронта примерно в 600 километров, от Онежского до Чудского озера, который был разделен на три боевых участка (соответственно числу дивизий): на севере между Онежским и Ладожским озёрами — Междуозёрный участок; на перешейке между Ладожским озером и Финским заливом — Карельский участок и от Финского залива до г. Гдова — Нарвский.

Советское командование ожидало наступления со стороны Финляндии, и поскольку там уже велись бои с так называемой Олонецкой добровольческой армией, наибольшее внимание уделялось Карельскому и Междуозёрному участкам. Нарвский участок закрывался силами только одной 6-й стрелковой дивизией начдива Фреймана и 2-й и частями 3-й бригад 19-й стрелковой дивизии РККА. На общую протяженность фронта примерно в 100 километров красные располагали силами около 2 700 человек, при 12 лёгких и 6 тяжёлых орудиях.

Однако материальные и людские ресурсы красных были, конечно же, несравненно выше ресурсов белых. Так, например, численность едоков (действующая армия, мобилизованные и проходящие обучение, тыловые подразделения, отведённые на пополнение части и пр.) Петроградского военного округа в июне 1919 (к началу контрнаступления красных) составляла 192 529 человек, из них 86 879 едоков числились на нарвско-гдовском и псковском направлениях.

РККА на Псковско-Гдовском боевом участке

Южнее 7-й армии РККА фронт держали «Красная Эстонская дивизия», сформированная из этнических эстонцев, которой ставилась задача запланированного Красной армией весеннего наступления на Эстонию, и 15-я армия — бывшая «Армия Советской Латвии», суммарной численностью до 35 000 штыков и сабель.

Боевые действия на лужском и ямбургском направлениях

В ночь с 12 на 13 мая отряд поручика Данилова, а также другие диверсионно-разведывательные отряды, скрытно перешли линию фронта. До начала общего наступления им удалось подорвать в нескольких местах полотно железной дороги Нарва — Гдов, этим ограничив манёвренность двух советских бронепоездов и возможность их отступления. Отряду Данилова, члены которого сняли знаки различия, под видом красноармейцев удалось провести ряд диверсий и занять село Попкова Гора, где находился штаб левого боевого участка 7-й армии РККА. В плен был захвачен начальник участка, бывший генерал-майор Русской императорской армии, а в тот момент начальник 3-й бригады 19-й дивизии РККА, А. П. Николаев. Он был доставлен в Ямбург, к тому времени занятый Северным корпусом, и там был судим военно-полевым судом, организованным полковником Бибиковым, назначенным комендантом Ямбурга. Приговор — смерть через повешение — был приведён в исполнение немедленно.

Основное наступление Северного корпуса началось согласно оперативному плану. Руководил наступлением лично А. П. Родзянко. Части Северного корпуса после форсирования реки Плюссы на левом участке 6-й дивизии РККА, не встречая сопротивления, быстрым темпом продвигались в тыл противника; полковник Ветренко с двумя полками форсированным маршем выдвинулся к переправам через реку Луга у сёл Сабск и Лычно и дальше в направлении железнодорожной станции Веймарн; к этой же станции и далее в направлении на Кили-Макли (северо-восточнее Ямбурга) со своими подразделениями выдвинулся полковник граф И. К. Пален; уже к 15 мая всё пространство между реками Плюсса и Луга было занято войсками Северного корпуса. Связь штаба 6-й дивизии РККА с подразделениями была нарушена, отступление деморализованных красных частей носило беспорядочный характер. Части среднего боевого участка 6-й дивизии РККА под угрозой оказаться в окружении были вынуждены также отступить. 16 мая была взята станция Веймарн, 17-го — Ямбург, в котором, из-за невозможности вывезти по железной дороге, отступающими было оставлено большое количество военного снаряжения и запасы продовольствия. Местное население поддерживало белых, производило налёты на красные части, портило военное имущество и производило различные диверсии.

На правом фланге 6-й дивизии активное наступление белых началось 15 мая, когда с моря в устье реки Луга у деревни Остров был высажен эстонский десант, начавший успешное наступление на села Куземкино и Получье. 18 мая группе войск белых, наступавшей вдоль Балтийской железной дороги удалось захватить станцию Вруда и находившийся там советский бронепоезд. Попытки командования РККА организовать против белых устойчивую линию обороны к положительным результатам не привели, днём 20 мая была сдана станция Волосово, вечером Кикерино. Лишь к 24 мая, с прибытием подкреплений, красным удалось стабилизировать положение фронта, который проходил к этому моменту по линии Долгово — Готобужи — Воронине — Анташи (фронт вновь сформированной сводной Балтийской дивизии); Анташи — Ожогино — Горки — Пульево — Донцы — Большая Дивенка (фронт 6-й дивизии).

Характерной чертой боевых действий был массовый переход красноармейских частей на сторону белых. Самым известным был переход 3-го батальона 3-го пехотного полка 2-й Петроградской особой бригады (состоявшего из кадра Семёновского лейб-гвардии полка).

К этому моменту произошла смена командования корпуса — фактический организатор и руководитель наступления генерал Родзянко формально вступил в должность командующего корпусом, воспользовавшись отъездом полковника Дзерожинского в Ревель. Дзерожинский не стал возражать против своего смещения, не желая стать причиной раскола в воюющем корпусе. По возвращении ему было предложено возглавить средний боевой участок и чин генерал-майора.

Боевые действия на гдовско-псковском направлении

На гдовском направлении, согласно плану белых, действовал отряд С. Н. Булак-Балаховича, который начал наступление из района села Скамья. Малочисленные и не вполне боеспособные отряды красных были вынуждены отступить. Не встречая серьёзного сопротивления, отряд Булак-Балаховича 15 мая занял г. Гдов. Продвигаясь далее в псковском направлении, белые вышли к реке Желча, все мосты на которой уже были взорваны отступившими и занявшими оборону на противоположном берегу частями красных войск. В это время Булак-Балахович получил приказ о переброске одного из его полков (Балтийский полк) на усиление группы графа Палена, действовавшей на ямбургском направлении, так что на этом участке фронта на несколько дней наступило затишье. При эвакуации из Гдова красной Чудской озёрной флотилии, два парохода — «Ольга» и «Ермак» — перешли на сторону белых, обстреляв предварительно позиции красных.

21-го мая в губернии и городе было объявлено осадное положение и формирование в помощь фронту добровольческих отрядов коммунистов и членов профсоюзов. Однако переход в ночь на 24-е мая некоторых членов командования 1-й эстонской советской дивизии и двух её полков на сторону белых окончательно предопределил захват Пскова — «получив полную информацию о состоянии и расположении красноармейских частей» 2-я эстонская дивизия под командованием полковника Пускара начала наступление в районе г. Изборск. Ей противостояли малочисленные отряды красноармейцев 10-й дивизии, находившиеся на Псковском боевом участке и насчитывавшие немногим более тысячи штыков (около 500 штыков — 5-й стрелковый полк, около 300 — 6-й эстонский советский полк и около 450 штыков — Псковский коммунистический батальон и ополчение).

В тылу красных вспыхнуло дезертирское восстание, парализовавшее железнодорожное сообщение. 25-го мая, после перехода на сторону противника половины состава 6-го эстонского советского полка, оставшиеся подразделения начали отступление к Пскову. При этом красные эстонские части ещё больше озлобляли местное население, занимаясь неприкрытым грабежом, реквизициями и мародёрством.

Бои за город, выражавшийся в артобстрелах позиций противника и стычках броневиков, длились всего несколько часов, глубокой ночью с 25 на 26 мая остатки красноармейских подразделений Псков оставили, утром 26-го в город вошли подразделения 2-й эстонской дивизии. Из докладной записки председателя Псковского губисполкома К. В. Гей:

Город не был сдан, он был предан изменой, что одновременно с бестолковыми распоряжениями командного состава и работой белогвардейских агентов в тылу привело наши части в такое состояние, когда они ни на что более, кроме как на отступление, не были способны.

После оставления Пскова красные войска отступили к городам Остров, Порхов и Дно. 27 мая в район сосредоточения стали подходить резервы (88-й и 89-й стрелковые полки), но немедленное контрнаступление предпринято не было и в последующую неделю среди в частях 10-й дивизии начался массовый переход к белым целых подразделений — рот и батальонов.

29 мая в Псков прибыл отряд Булак-Балаховича, торжественно встреченный местными жителями с духовенством и иконами. 30 мая он издал приказ:

Разбив главные силы противника, пытавшихся прорваться к Пскову, 29 мая я прибыл в город и, согласно приказу главнокомандующего эстонскими войсками и командующего войсками отдельного корпуса Северной армии, принял командование военными силами Псковского района …

К 5 июня фронт на Псковском участке проходил по линии Турья — Замушки — Переростень — Гостибица и Горка, по реке Кебь от села Клин до устья, по рекам Черёха и Великая до Крюково — Сидорово. 11 июня советские войска вышли к селу Феофилова Пустынь, но одновременно были вынуждены отступить с позиций на реках Кебь и Великая.

Завершение наступления

См. также: Восстание форта «Красная Горка» и Юденич, Николай Николаевич

К концу мая советскому командованию удалось наконец реорганизовать оборону. На линию фронта начали прибывать боеспособные подкрепления, состоящие из идейно крепких отрядов коммунистов, петроградских рабочих и т. п. На 1 июня реввоенсоветом было даже назначено всеобщее наступление, но успеха оно не имело, так как процент боеспособных частей был ещё невелик относительно уставших и морально разложившихся красноармейских частей. Как бы там ни было, но к началу июня паническое бегство советских частей закончилось. Белые войска при своём продвижении местами начали встречать упорное сопротивление.

В то же время, малочисленные белые войска, не имеющие полноценных резервов, столкнулись с новыми проблемами: успех наступления привёл к захвату обширных территорий, линия фронта значительно удлинилась. Имеющиеся в наличии части не могли обеспечить полноценное присутствие по всей его длине. К тому же, удалённость фронта от существующих тыловых баз сильно затруднила снабжение воюющей армии всем необходимым. Перспектива овладения Петроградом летом 1919 года поставила перед белым командованием ещё одну неразрешимую задачу — обеспечить едой голодающее население города. Запасы продовольствия в необходимых количествах у белых весной-летом 1919 года отсутствовали. Так как белые лидеры Северо-запада очень серьёзно относились к этому вопросу, отсутствие запасов продовольствия послужило одной из причин приостановки продвижения в сторону бывшей столицы.

В это время (июнь — июль 1919 года) корпус был преобразован в Северо-Западную армию, командование которой было поручено Верховным правителем России герою Кавказского фронта генералу Н. Н. Юденичу. Эти изменения интегрировали белые части, находящиеся в Северо-западной области России, в общий всероссийский фронт борьбы с большевизмом.

К середине июля 1919 года фронт протянулся от Финского залива до реки Кудеб (левый приток реки Великая). Стороны располагали следующими силами: 7-я армия РККА — около 23 000 штыков, Северо-западная армия белых — около 15 000 штыков и 1 500 сабель.

Контрнаступление РККА

См. также: Гражданская война на Балтийском море

Силы и дислокация сторон

Наступление советских войск было назначено на 1-е августа 1919 года. К этому моменту соотношение сил было таковым:

На Нарвском участке:

• — Действовала «Северная группа» 7-й армии РККА в составе 2-й и 6-й дивизий, общей численностью 23 400 штыков, 600 сабель 438 пулемётов, 101 орудие;
• — Действовали 1-й корпус Северо-Западной армии белых, в составе 12 500 штыков, 300 сабель, 51 пулемёт, 46 лёгких и 14 тяжёлых орудий. На левом берегу р. Луги позиции занимала 1-я эстонская дивизия в составе 6 000 штыков.

На Псковском участке:

• — Действовала «Южная группа» 7-й армии РККА и части правого фланга 15-й армии под командованием А. И. Корка (25 600 штыков и сабель, 103 орудия, 699 пулеметов).
• — Действовали 2-й корпус Северо-Западной армии численностью около 3 500 штыков и 2-я эстонская дивизия численностью около 6 000 штыков.

Боевые действия

Командующим 7-й армией были поставлены следующие задачи:

• — Войскам Нарвского участка овладеть Ямбургом и выдвинуться на линию озера Копенское и Бабинское — город Ямбург — реки Луга и Саба — озеро Сяберское.
• — Войскам Псковского участка ликвидировать наметившееся продвижение белых от Пскова на Лугу, а затем совместно с частями 15-й армии занять Псков и очистить от белых район к востоку от Чудского и Псковского озёр.

На Нарвском участке наступление началось 1-го августа. Бои носили упорный и ожесточённый характер. Красные не считались с потерями. Пользуясь своим двукратным перевесом, им удалось 5 августа овладеть г. Ямбург. Решающего успеха, однако, наступление не имело. Белым удалось вывести свои войска из-под ударов, отойти на левый берег р. Луга и там закрепиться, действуя совместно с 1-й эстонской дивизией. Линия фронта стабилизировалась по течению р. Луга. В дальнейшем на этом участке установилось относительное затишье.

Войска Псковского участка 7-й армии при поддержке частей 15-й армии перешли в наступление 15 августа. Фронт южнее Псковского озера держала 2-я эстонская дивизия. Красной 10-й стрелковой дивизии удалось удачно продвинуться к городу Изборск, угрожая отходу эстонцев на территорию Эстонии. Эстонская дивизия снялась с фронта и отошла на левый берег реки Великой для ликвидации опасности своего окружения. Этот отход оголил правый фланг 2-го корпуса Северо-Западной армии, направление от Пскова на юго-восток оказалось никем не защищённым.

Эпизод с попыткой ареста штаба отряда Булак-Балаховича

В этот момент в рядах белых произошёл эпизод, ещё более ослабивший оборону Пскова. Действия белых войск в Северо-западном районе России в силу ряда причин отличались партизанщиной с момента зарождения белых вооружённых формирований. Особенно отличался «партизанским» образом действий командир одного из подразделений Псковской группы войск С. Н. Булак-Балахович. С подчинением Северо-Западной армии власти Верховного правителя России и назначением последним командующим СЗА генерала Юденича, было естественно более строго относиться к неподчинению приказам, самовольству и пр. В середине августа Булак-Балахович и члены его штаба произвели ряд поступков, потребовавших срочной реакции командования армией. Генерал Юденич потребовал наказать виновных в «беззаконных действиях». Из Нарвы в Псков была послана «карательная экспедиция» для смещения Булак-Балаховича, ареста его и иных лиц, виновных в беззакониях и назначении нового командования. Не желая ослаблять фронт, Булак-Балахович отдал приказание своим частям воздержаться от сопротивления, но сам бежал из-под конвоя в расположение частей 2-й эстонской дивизии, где нашёл прибежище. Несколько человек из чинов штаба были арестованы, по меньшей мере один из них убит, остальные позднее были отпущены.

Этот междоусобный эпизод окончательно подорвал силы белых на данном участке фронта. Красные войска в результате упорных боёв овладели Псковом 26 августа 1919 года.

В результате контрнаступления красных войска Северо-Западной армии были отброшены от Петрограда. К началу сентября линия фронта стабилизировалась по рекам Луга и Желча. Белые, однако, не были разгромлены. Их отступление носило планомерный характер.

Итоги и последствия боевой операции

Военные

• Весеннее наступление Северного корпуса показало всю слабость красной обороны в Северо-западном крае. Руководители Советской России обратили особое внимание на материальное снабжение 7-й армии, измены и низкий уровень её командного состава и идеологическое воспитание рядовых. Боеспособность 7-й армии в результате принятых мер существенно повысилась.
• Восстание форта «Красная горка» объективно помогло ликвидировать контрреволюционный заговор в самом Петрограде. Тыл был очищен от заговорщиков, что упрочило положение советской власти в регионе.
• Политические разногласия лидеров белого дела с Эстонией, прежде всего в вопросе признания независимости последней, вылились в пассивности эстонских вооружённых сил в борьбе с большевизмом. Русская вооружённая сила, предоставленная сама себе и не получившая никакой материальной помощи от Антанты фактически до конца лета 1919, не смогла победить морально слабого, но многократно превосходящего её численно и материально, противника.
• К концу описываемого периода белая армия, находящаяся в непрерывных боях с мая по август, увеличила свою численность в четыре раза за счёт перебежчиков, добровольцев и мобилизации в отвоёванных районах. Армия так и не получила существенной помощи от союзников. Войска были разуты, одеты в лохмотья, современных вооружений и боеприпасов не хватало. К началу августа создалась двухмесячная задолженность с выплатой жалования. Моральный дух в войсках начал падать.

Политические

• Так как Белое дело на Северо-Западе России в силу объективных причин сформировалось не на русской земле, оно не находило опоры среди местного населения и было вынуждено искать поддержку в антибольшевистской борьбе у иностранных государств. Предпринятое весеннее наступление было вынужденным мероприятием местных руководителей белого движения. Оно не было согласовано с общероссийским руководством. Однако наступление в его начальной фазе было настолько удачным, что и Правительство адмирала Колчака, изначально смотревшее на Северный корпус как формирование наёмников на службе у германцев и эстонцев, и руководители Антанты, включили «Северо-западный фронт» в общий фронт всероссийской борьбы с советами. Финансовая и материальная помощь начала поступать, хоть и в недостаточных размерах, с конца июля 1919 года.

• В то же время правительства молодых независимых государств, отколовшихся от Российской империи, с недоверием относилось к набирающим силы белым формированиям, высшие руководители которых, не скрывая своей цели воссоздания «Единой, великой и неделимой России», не спешили определённо высказаться в пользу сохранения независимости первых, в случае победы Белого дела. Поэтому социал-демократические правительства Эстонии и Финляндии проявляли пассивность, а осенью 1919 года, ведя мирные переговоры с большевистской Россией, и вообще свернули свою помощь Белому делу.

Напишите отзыв о статье "Наступление Северного корпуса"

Примечания

Ссылки

• [www.riigi.arhiiv.ee/index.php?lang=est&content=naitused-15-0v1&parent_btn=menu_11 Русские белогвардейские формирования на Нарвском фронте в январе-апреле 1919 г.]

Литература

Научно-исторические исследования

• Корнатовский Н. А. [militera.lib.ru/h/kornatovsky_na/index.html Борьба за Красный Петроград]. — Москва: АСТ, 2004. — 606 с. — (Военно-историческая библиотека). — 5 000 экз. — ISBN 5-17-022759-0.

• Пухов А. [militera.lib.ru/h/puhov_a/index.html Балтийский флот в обороне Петрограда. 1919 год]. — М-Л: Военмориздат НКВМФ СССР, 1939. — 140 с.

• Какурин Н. Е., Вацетис И. И. Глава седьмая. Гражданская война в Прибалтике, на Западном фронте и на подступах к Петрограду // [militera.lib.ru/h/kakurin_vatsetis/07.html Гражданская война. 1918–1921]. — СПб: ООО «Издательство «Полигон», 2002. — 672 с. — (Великие противостояния). — 5 100 экз. — ISBN 5–89173–150–9.

• Цветков В. Ж. Белое дело в России. 1919 г. (формирование и эволюция политических структур Белого движения в России). — 1-е. — Москва: Посев, 2009. — 636 с. — 250 экз. — ISBN 978-5-85824-184-3.

Мемуары

• Реден Н. Р. Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина 1914 — 1919 = The Unmaking of the Russian / Глебовская Л. И.. — Москва: Центрполиграф, 2006. — 287 с. — (Свидетели эпохи). — 4 000 экз. — ISBN 5-9524-2000-1.
• д. и. н. Волков, С. В. Белая борьба на Северо-Западе России / Сапожников С. А.. — 1-е изд. — Москва: ЗАО Центрполиграф, 2003. — С. 687. — 348 с. — (Россия забытая и неизвестная. Белое движение.). — 3000 экз. — ISBN 5-9524-0201-1.

Отрывок, характеризующий Наступление Северного корпуса

На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.