Октябрьское вооружённое восстание в Петрограде

Октябрьское вооружённое восстание в Петрограде
Основной конфликт: Октябрьская революция
Штурм Зимнего дворца. Кадр из художественного фильма «Октябрь», 1927 год
Дата	24 октября (6 ноября) – 26 октября (8 ноября) 1917 года
Место	Петроград
Причина	См. Октябрьская революция
Итог	Победа большевиков. Свержение Временного правительства. Установление Советской власти в Петрограде.
Противники
Временное правительство России Петроградский военно-революционный комитет
Командующие
Г. П. Полковников Н. И. Подвойский
Силы сторон
Не более 30.000 человек От 80.000 до 150.000 человек
Потери
неизвестно неизвестно

Октябрьское вооружённое восстание в Петрограде — восстание 24—26 октября (6—8 ноября) 1917 года под руководством большевистской партии, осуществленное силами Красной гвардии, солдат Петроградского гарнизона и матросов Балтийского флота. Непосредственное руководство восстанием осуществлял Военно-революционный комитет Петроградского Совета. В результате восстания было свергнуто Временное правительство и установлена власть Советов. Октябрьское вооружённое восстание было решающим событием Октябрьской революции 1917 года в России.

Предыстория

«Курс на вооружённое восстание» был принят большевиками ещё на VI съезде, в начале августа, но в то время загнанная в подполье партия не могла даже готовиться к восстанию: сочувствовавшие большевикам рабочие были разоружены, их военные организации были разгромлены, революционные полки Петроградского гарнизона расформированы. Возможность вооружить своих сторонников представилась большевикам лишь в дни «Корниловского мятежа», но после его ликвидации руководству РСДРП(б) казалось, что открылась новая страница мирного развития революции.

В середине сентября В. И. Ленин вновь заговорил о немедленной подготовке вооруженного восстания. Однако Ленин находился на нелегальном положении и не мог напрямую участвовать в политических событиях. Первоначально его предложение было категорически отвергнуто членами ЦК РСДРП(б).

14-22 сентября в Петрограде было проведено Демократическое совещание, в работе которого принимала участие и фракция большевиков, однако на нём не было достигнуто соглашения ни о создании социалистического правительства, ни о передаче власти Советам. На совместном заседании фракции большевиков и членов ЦК 21 сентября большинством голосов было принято решение войти в состав Предпарламента, хотя часть участников заседания возражала. 23 сентября представители ЦИК и областных советов наметили проведение 2-го съезда Советов на 20 октября. 25 сентября был избран новый состав Президиума Петросовета, который возглавил Л. Д. Троцкий.

В этот момент руководство большевиков по вопросу о восстании разделилось на три основные группы: Часть из них, в том числе Л. Б. Каменев и Г. Е. Зиновьев, были противниками идеи восстания, в то время как другие, например, Л. Д. Троцкий, считали необходимым приурочить восстание ко времени проведения будущего съезда Советов, Ленин требовал начать восстание немедленно.

Ещё до начала заседаний Предпарламента ЦК изменил предыдущее решение, выступив теперь за его бойкот. 7 октября на первом заседании Предпарламента большевистская фракция во главе с Троцким демонстративно покинула зал заседаний. 10 (23) октября в Петрограде состоялось заседание Центрального комитета РСДРП(б), на котором на этот раз присутствовал и Ленин. После бурных дебатов была принята резолюция «О текущем моменте», поставившая восстание в повестку дня. 16 (29) октября состоялось расширенное заседание ЦК, с участием представителей районов, которое подтвердило принятое решение. Каменев и Зиновьев продолжали оставаться противниками вооруженного восстания. Каменев изложил свою позицию в заметке, опубликованной в газете А. М. Горького «Новая жизнь» 18 октября.

5 октября глава Временного правительства А. Ф. Керенский приказал комиссару правительства на Северном фронте Войтынскому перебросить из столицы наиболее ненадёжные части, заменив их фронтовыми, в тот же день отдан соответствующий приказ командующему Петроградским военным округом Г. П. Полковникову. Однако командующий Северным фронтом генерал Черемисов высказался против такой инициативы, заявив Войтынскому, что «таких частей уже достаточно на фронте».

Эта мера вызвала в Петроградском гарнизоне сильное недовольство. Множество частей, например, Егерский полк, 2-й Балтийский флотский экипаж, и многие другие, на своих собраниях принимали резолюции, осуждающие предполагаемый вывод войск, заявляли о своем недоверии Временному правительству и требовали передачи власти Советам. Армейские солдатские комитеты Северного фронта высказали раздражение этой позицией гарнизона, призвав их «выполнить революционный долг». Правительство решило организовать совещание делегатов от гарнизона с представителями армейских комитетов и командованием фронта. На совещании во Пскове 17 октября представители солдат-фронтовиков с возмущением заявили, что солдаты гарнизона «с комфортом живут в тылу», в ответ на что представители Петроградского гарнизона возразили, что они «понесли значительные жертвы во имя революции». В итоге делегация Петроградского гарнизона отказалась подписывать какие-либо соглашения.

Военно-революционный комитет

9 октября, исполком Петроградского Совета рассмотрел вопросы о военной защите Петрограда и о подозрениях гарнизонных частей в отношении мотивов действий правительства, все выступавшие признали, что опасения солдат могут быть оправданными. Меньшевики и эсеры предложили создать комитет для подготовки обороны, в свою очередь большевики предложили свой вариант резолюции о создании «революционного комитета обороны» и принятии мер по вооружению рабочих для защиты революции от «открыто подготавливающейся атаки военных и штатских корниловцев». 12 октября вопрос о создании комитета был единодушно одобрен на заседании исполкома Петроградского Совета. В конечном итоге именно вариант большевиков и был официально утвержден на пленуме Петроградского Совета вечером 16 октября.

Своё первое организационное совещание ВРК провел лишь 20 октября, избрав Бюро из 5 человек, в которое вошли три большевика (В. А. Антонов-Овсеенко, Н. П. Подвойский и А. Д. Садовский) и два левых эсера (П. Е. Лазимир и Г. Н. Сухарьков). Во главе Бюро формально стоял Лазимир, но основные решения принимались представителями большевиков. Формирование ВРК завершилось 21 октября, в его состав, который насчитывал несколько десятков человек, вошли большевики, левые эсеры и несколько анархистов, а меньшевики с самого начала отказались войти в ВРК. Также в состав комитета вошли представители Петроградского Совета, Совета крестьянских депутатов, Центробалта, Областного исполкома армии, флота и рабочих в Финляндии, фабрично-заводских комитетов и профсоюзов. ВРК размещался в том же здании, что и Петроградский совет — в Смольном институте.

Первоначально ЦК отводило руководящую роль в подготовке восстания Военной организации Петроградского комитета РСДРП(б), которую возглавляли Подвойский и В. И. Невский, но после формирования ВРК эта роль была передана ему. Военная организация должна была подчиняться решениям ВРК. Фактически этот орган координировал подготовку вооружённого восстания, обеспечивал военную сторону выступления.

Накануне восстания

18 октября прошло гарнизонное совещание, на котором представители полков высказались за поддержку вооруженного выступления против правительства, если такое выступление пройдет от имени Петроградского совета. 21 октября совещание представителей полков в принятой резолюции признало Петроградский совет единственной властью. ВРК с этого дня начал заменять ранее назначенных правительством комиссаров в воинских частях. В ночь на 22 октября представители ВРК официально заявили командующему военным округом Полковникову о назначении своих комиссаров в Штаб округа, но Полковников с ними сотрудничать отказался. 23 октября, когда замена комиссаров близилась к своему завершению, ВРК издал приказ, предоставивший его комиссарам неограниченное право накладывать вето на приказы военных властей. Вечером того же дня на сторону ВРК перешел и гарнизон Петропавловской крепости, был установлен контроль над прилегающим к ней Кронверкским арсеналом. Началась выдача оружия для вооружения отрядов Красной гвардии.

Весь день и ночь с 22 на 23 октября Керенский обсуждал со своими главными советниками вопрос о создавшемся положении. Премьер-министр распорядился, чтобы начальник штаба Петроградского военного округа генерал Я. Г. Багратуни направил Петросовету жесткий ультиматум: или он немедленно отказывается от своего заявления от 22 октября, или военные власти примут любые меры, необходимые для восстановления закона и порядка. Штабу Петроградского военного округа было приказано принять все необходимые меры для осуществления решений правительства. Генерал Багратуни отдал приказы юнкерам военных училищ в Петрограде, школам прапорщиков в его пригородах и другим частям прибыть на Дворцовую площадь.

События 24 октября

24 октября (6 ноября) началась открытая вооруженная борьба сил ВРК (Военно-революционный комитет) и Временного правительства. В этот день по распоряжению правительства был совершен налет юнкеров на типографию «Труд», печатавшую большевистскую газету «Рабочий путь» (под этим названием выходила газета «Правда»), захвачен тираж газеты и блокировано здание. Получив информацию об этом, руководители ВРК составили и передали полевым комитетам и комиссарам в военных частях приказ под заголовком «Предписание № 1».

Петроградскому Совету грозит прямая опасность; ночью контрреволюционные заговорщики пытались вызвать из окрестностей юнкеров и ударные батальоны в Петроград. Газеты «Солдат» и «Рабочий путь» закрыты. Настоящим предписывается привести полк в боевую готовность. Ждите дальнейших распоряжений. Всякое промедление и замешательство будет рассматриваться как измена революции.

Затем было дано указание отправить отряд на защиту типографии. Рота солдат Литовского полка под командованием П. В. Дашкевича прибыла к типографии «Труд» и вытеснила юнкеров, возобновив выпуск газеты.

Утром состоялось заседание ЦК партии, на котором руководство большевиков сочло, что правительство уже не ведет переговоры, а начинает открытую борьбу, но решили ограничиться мерами оборонительного характера в ожидании открытия съезда Советов.

Днем к Зимнему дворцу прибыла рота ударного женского батальона и юнкера Михайловского артиллерийского училища. Кроме того, во дворце уже находились более 100 офицеров и около 2 тысяч человек из школ прапорщиков. Используя эти силы, Керенский попытался защитить правительственные здания, мосты, вокзалы. В тот же день Керенский выступил на заседании Предпарламента, рассчитывая получить резолюцию в поддержку правительства. Однако на заседании в 19 часов Предпарламент отказался предоставлять Керенскому чрезвычайные полномочия для подавления большевистского восстания, там была принята резолюция, резко критиковавшая правительство и требующая проведения решительных реформ, в частности по вопросу о земле и мирных переговорах.

Вечером ВРК обратился с воззванием «К населению Петрограда», сообщив что Петросовет взял на себя «охрану революционного порядка от покушений контрреволюционных погромщиков» и призвал население сохранять спокойствие.

Правительство и Генштаб приняли решение развести мосты через Неву. Юнкера Михайловского артиллерийского училища прибыли к Литейному мосту, но были разоружены. Юнкерам удалось развести только Николаевский мост и некоторое время удерживать Дворцовый мост. Вечером направленный ВРК отряд солдат Кексгольмского полка занял Центральный телеграф, а Л. Н. Старк, командовавший отрядом матросов, установил контроль над Петроградским телеграфным агентством. От ВРК в Кронштадт, Гельсингфорс, Центробалт были направлены телеграммы с вызовом боевых кораблей Балтийского флота с отрядами матросов. Этот приказ начал выполняться. Поздно вечером Ленин в сопровождении финского социалиста Эйно Рахья покинул конспиративную квартиру и прибыл в Смольный. Ленину казалось, что события развиваются медленно, и он стал требовать принятия более решительных шагов по свержению Временного правительства.

События 25 октября

В ночь с 24 на 25 октября силы восстания перешли в решительное наступление. Происходил планомерный захват стратегических пунктов и правительственных учреждений. В 1 час 25 минут ночи силами солдат Кексгольмского полка, красногвардейцев Выборгского района и отряда балтийских моряков был взят Главный почтамт. В 2 часа ночи Николаевский вокзал заняла первая рота 6-го запасного саперного батальона. Ночью крейсер «Аврора» стал у Николаевского моста, этот мост был отбит у юнкеров и вновь сведён. В это же время отряд Красной гвардии занял Центральную электростанцию, отключив электроснабжение правительственных зданий. Около 6 часов утра моряки гвардейского флотского экипажа заняли здание Государственного банка, в 7 часов утра силами солдат Кексгольмского полка и красногвардейцев Выборгской стороны была взята Центральная телефонная станция после разоружения охранявших её юнкеров Владимирского военного училища. В 8 часов отряды красногвардейцев Московского и Нарвского районов заняли последний остававшийся в руках правительства Варшавский вокзал.

Командующий Петроградским военным округом Полковников направил доклад Керенскому, в котором оценил положение как «критическое» и сделал вывод, что практически «в распоряжении правительства нет никаких войск». Керенский обратился с воззванием к 1-му, 4-му и 14-му казачьим полкам принять участие в защите «революционной демократии», однако казачьи части отказались подчиниться Временному правительству и не вышли из казарм. Только около 200 человек из 14-го полка всё-таки прибыли к Зимнему дворцу. Керенский принял решение привлечь к защите правительства фронтовые армейские части. Он оставил А. И. Коновалова временным главой кабинета и начал подготовку для немедленного выезда в Псков. В 11 часов на автомобиле американского посольства Керенский выехал из Петрограда.

Обращение ВРК «К гражданам России»

К гражданам России!

Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов — Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства — это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!

Военно-революционный комитет при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, 25 октября (7 ноября) 1917 года.

В ВРК утром был создан полевой штаб (В. А. Антонов-Овсеенко, К. С. Еремеев, Г. И. Чудновский). Был разработан план, по которому восставшие должны были овладеть Мариинским дворцом и распустить Предпарламент, а потом окружить Зимний дворец. Планировалось, что правительство сдастся без сопротивления, а в случае отказа предполагалось обстрелять Зимний дворец из Петропавловской крепости и с крейсера «Аврора», а затем взять дворец штурмом.

В 9 часов утра 7 рот Кексгольмского полка выступили для занятия подступов к Мариинскому дворцу. В 10 часов ВРК издал обращение «К гражданам России», сообщавшее, что Временное правительство низложено, а государственная власть перешла к Военно-революционному комитету Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов.

В 12 часов 30 минут в Мариинском дворце, где в этот момент проходило заседание Предпарламента, начали появляться революционные солдаты Кексгольмского полка и матросы Гвардейского экипажа. На этот момент в самом Мариинском дворце были отключены телефоны. В 13:00 комиссар ВРК Г. И. Чудновский потребовал от собравшихся очистить помещение. Часть из них подчинились, однако около сотни делегатов какое-то время продолжали заседание.

В 2 часа дня прибыли корабли из Кронштадта: два минных заградителя «Амур» и «Хопёр», яхта «Зарница», учебное судно «Верный» и устаревший линкор «Заря свободы», на них находилось около трех тысяч матросов.

В 2 часа 35 минут дня открылось экстренное заседание Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Открыв заседание, Троцкий сообщил «От имени Военно-революционного комитета объявляю, что Временное правительство больше не существует!», а затем рассказал о развитии событий. После Троцкого под аплодисменты появляется Ленин, и объявил Совету, что «Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, совершилась». В 22 часа 40 минут в Смольном открылся 2-й Всероссийский съезд Советов.

Штурм Зимнего дворца

Во второй половине дня силы Павловского полка окружили Зимний дворец в пределах Миллионной, Моховой и Большой Конюшенной улиц, а также Невского проспекта между Екатерининским каналом и Мойкой. Были выставлены пикеты с участием броневиков на мостах через Екатерининский канал и Мойку и на Морской улице. Затем прибыли отряды красногвардейцев из Петроградского района и с Выборгской стороны, а также части Кексгольмского полка, которые заняли участок севернее Мойки.

Зимний дворец продолжали оборонять юнкера, женский ударный батальон и казаки. В большом Малахитовом зале на втором этаже шло заседание кабинета министров Временного правительства под председательством Коновалова. На заседании приняли решение назначить «диктатора» для ликвидации беспорядков, им стал Н. М. Кишкин. Получив назначение, Кишкин прибыл в штаб военного округа, уволил Полковникова, назначив на его место Багратуни. К этому моменту Зимний дворец полностью блокирован силами восстания.

Несмотря на то, что в целом силы восстания значительно превосходили по численности войска, оборонявшие Зимний дворец, штурм в 18 часов не был начат. Это было связано с рядом второстепенных обстоятельств, вызвавших задержку мобилизации революционных сил, в частности не успели прибыть отряды матросов из Гельсингфорса. Также, артиллерия Кронштадтской крепости не была подготовлена для стрельбы, не были подготовлены средства для подачи сигнала на штурм. Однако задержка штурма одновременно ослабляла и защитников Зимнего, так как постепенно часть юнкеров уходила с позиций. В 18 часов 15 минут значительная группа юнкеров Михайловского артиллерийского училища покинула дворец, забрав с собой четыре из шести пушек. А около 20 часов разошлись по казармам 200 казаков, охранявших дворец, убедившись в отсутствии массовой поддержки правительства.

Комиссар Петропавловской крепости Г. И. Благонравов в 18 часов 30 минут послал двух самокатчиков в Генеральный штаб, куда они и прибыли с ультиматумом о сдаче Временного правительства, срок был назначен на 19 часов 10 минут. Ультиматум был передан в Зимний и отвергнут Кабинетом министров. Вскоре здание Генерального штаба было занято силами восставших.

В 20 часов комиссар ВРК Г. И. Чудновский прибыл в Зимний дворец парламентёром с новым ультиматумом о сдаче, который также был отвергнут. Красная гвардия, революционные части гарнизона и матросы были готовы начать штурм. После 21 часа революционные войска начали вести ружейно-пулемётный обстрел Зимнего дворца. В 21 час 40 минут по сигнальному выстрелу из пушки Петропавловской крепости был произведён холостой выстрел носового орудия «Авроры», оказавший психологическое воздействие на защитников Зимнего дворца (по мнению некоторых исследователей, крейсер не имел возможности стрелять боевыми снарядами по Зимнему дворцу). После этого вновь вспыхнула перестрелка между осаждавшими Зимний и его защитниками. Затем были разоружены покинувшие свои посты отряды юнкеров и женщин из ударного батальона. К 22 часам в Петроград прибыли из Гельсингфорса поддерживающие восстание корабли: патрульный катер «Ястреб» и пять эсминцев — «Меткий», «Забияка», «Мощный», «Деятельный» и «Самсон».

Около 23 часов из Петропавловской крепости был начат обстрел Зимнего боевыми снарядами, хотя большинство из них и не попадало непосредственно в здание. 26 октября в первом часу ночи во дворец проникли первые крупные отряды осаждавших. К часу ночи уже половина дворца находилась в руках восставших. Юнкера прекратили сопротивление и в 2 часа 10 минут ночи Зимний дворец был взят. В Малую столовую рядом с Малахитовым залом, в которой находились члены Временного правительства, вскоре прибыл Антонов-Овсеенко с отрядом революционных сил. По свидетельству министра юстиции П. Н. Малянтовича,

Шум у нашей двери. Она распахнулась — и в комнату влетел как щепка, вброшенная к нам волной, маленький человечек под напором толпы, которая за ним влилась в комнату и, как вода, разлилась сразу по всем углам и заполнила комнату…
Мы сидели за столом. Стража уже окружила нас кольцом.
— Временное правительство здесь, — сказал Коновалов, продолжая сидеть. — Что вам угодно?
— Объявляю вам, всем вам, членам Временного правительства, что вы арестованы. Я представитель Военно-революционного комитета Антонов.
— Члены Временного правительства подчиняются насилию и сдаются, чтобы избежать кровопролития, — сказал Коновалов.

Арестованные члены Временного правительства (без Керенского, выехавшего за подкреплениями на фронт) под усиленной охраной были отправлены в Петропавловскую крепость. Юнкера и женский батальон были разоружены.

Количество жертв штурма Зимнего

Количество жертв вооруженной борьбы было незначительным — с обеих сторон было 6 убитых и 50 раненых. Три ударницы (женского батальона) были изнасилованы, одна покончила жизнь самоубийством. Материальный ущерб оценен комиссией Луначарского в 2 млн. рублей.

Итоги восстания

В результате победы восстания 26 октября вся власть в Петрограде перешла к Петроградскому военно-революционному комитету (хотя Петроградская городская дума продолжала функционировать). На II Съезде Советов рабочих и солдатских депутатов был продекларирован переход власти к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а 27 октября было сформировано новое правительство России — Совет Народных Комиссаров во главе с Лениным, в состав которого вошли только большевики. Однако к тому моменту Советское правительство не контролировало всю территорию государства, а сопротивление сил «контрреволюции» продолжалось.

См. также

• Октябрьская революция
• II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов
• Поход Керенского — Краснова на Петроград
• Октябрьское вооружённое восстание в Москве (1917)

Литература

• Рабинович А. [scepsis.ru/library/id_1499.html Большевики приходят к власти: Революция 1917 года в Петрограде: Пер. с англ.] / Общ. ред. и послесл. Г. З. Иоффе. — М.: Прогресс, 1989. — 416 с.
• Герои Октября. Биографии активных участников подготовки и проведения Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде. — Л., 1967. — Т. 1—2.
• Октябрьское вооруженное восстание: Семнадцатый год в Петрограде. Кн. 2. — Л., 1967.
• Мельгунов С. П. Как большевики захватили власть // Мельгунов С. П. Как большевики захватили власть."Золотой немецкий ключ" к большевистской революции. — М., С.П.: Айрис-пресс, 2008. — С. 640.
• Старцев В. И. Штурм Зимнего: Документальный очерк. — Л., 1987.
• Ричард Пайпс. Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917—1918. — М.: Захаров, 2005.
• профессор Пушкарёв, С. Г. [lenin-rus.narod.ru/index.htm Ленин и Россия. Сборник статей]. — 1-е. — Франкфурт-на-Майне: Посев, 1976.
• Френкин, М. С. Захват власти большевиками в России и роль тыловых гарнизонов армии. Подготовка и проведение октябрьского мятежа. 1917 — 1918 гг. — 1-е. — Иерусалим: СТАВ, 1982. — 400 с.

Ссылки

• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_sp/1829/%D0%9E%D0%BA%D1%82%D1%8F%D0%B1%D1%80%D1%8C%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5 Октябрьское вооруженное восстание 1917] // Санкт-Петербург (энциклопедия)
• [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/12542/%D0%9E%D0%9A%D0%A2%D0%AF%D0%91%D0%A0%D0%AC%D0%A1%D0%9A%D0%9E%D0%95 Октябрьское вооружённое восстание в Петрограде] // Советская историческая энциклопедия
• Джон Рид [scepsis.ru/library/id_1539.html «Десять дней, которые потрясли мир»]
• Троцкий Л. Д. [www.magister.msk.ru/library/trotsky/trotl008.htm История русской революции.]
• Суханов Н. Н. [www.magister.msk.ru/library/history/xx/suhanov/suhan000.htm Записки о революции.]
• Исаак Дойчер [scepsis.ru/library/id_1168.html Троцкий в Октябрьской революции]
• Соболев Г. Л. Русская революция и «немецкое золото». [militera.lib.ru/research/sobolev_gl/08.html Глава 8. В. И. Ленин: «Большевики должны взять власть»]
• [revolt1917.narod.ru/ Карты]
• [www.soviethistory.org/index.php?page=subject&show=video&SubjectID=1917october&Year=1917&navi=byYear Кадры кинохроники о событиях октября 1917 в Петрограде и фрагмент художественного фильма Всеволода Пудовкина «Конец Санкт-Петербурга»]. Seventeen Moments in Soviet History (1917, 1927). Проверено 15 февраля 2011. [www.webcitation.org/65Qfi9bF9 Архивировано из первоисточника 13 февраля 2012].
• [xn--d1aml.xn--h1aaridg8g.xn--p1ai/20/k-grazhdanam-rossii/ К гражданам России]. 25.10(07.11).1917. Проект Российского военно-исторического общества «100 главных документов российской истории».

Отрывок, характеризующий Октябрьское вооружённое восстание в Петрограде

– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.