Список малоазиатских имён в древнегреческой мифологии
Поделись знанием:
На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.
В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.
Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.
На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.
Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».
В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
В данной статье собраны имена и основные данные о персонажах, которые, согласно древнегреческой мифологии и мифологической поэзии, происходили из Малой Азии (за исключением Троады, о которой см. Троада в древнегреческой мифологии). Не следует отождествлять мифологические представления греков с подлинной мифологией этих регионов.
Содержание
Введение
Фригия
- Авра (дочь Леланта).
- Агдистис.
- Акмон. Царь Фригии. Отец Мигдона[1].
- Аретаон. Фригиец.[2]
- Асий. Сын Диманта, брат Гекабы. Вождь фригийцев. Его облик принимает Аполлон[3] Некий сын Асия упомянут у Квинта Смирнского (II 461).
- Асканий. Сын Аретаона. От фригийцев из Аскании, союзник Трои.[4] Убит Неоптолемом[5].
- Аттис.
- Аттис. Охотник из Берекинфа, раздавленный сосной[6].
- Бавкида. Из Тианы во Фригии, жена Филемона. Превратилась в липу[7].
- Берекинфия. (Берекинфская богиня.) Эпитет Адрастеи[8], Матери богов[9]. Её сын Мидас[10]. См.[11]
- Бромбий. Фригиец. Отец Приаса, которого сын спас от смерти[12].
- Бронг. Пастух и земледелец из Малой Азии[13].
- Гиагнис. (Гиагнид./Агний./Хиагнис.) Фригиец, впервые изобрел флейты[14]. Это было в год первых Панафиней (1505/4 до н. э.)[15]. Изобрел трихордон и диатоническую гармонию[16]. Отец Марсия[17].
- Гимнос. (Химнос.) Фригиец, пастух, влюбленный в Никею[18]. Никея убивает его стрелой[19].
- Гиппотион. Фригиец, отец Аскания и Мориса[20].
- Гипта. (Ипта.) Фригийское божество, связана с Сабазием. Кормилица Диониса[21]. Помогает родам Зевса[22]. Её имя сопоставляют с рекой Гептапор в Троаде, фракийским именем Гептапор, а также хурритско-хеттской богиней Хепат[23].
- Гордий.
- Деант. (Дойант.) «близнец»). Фригиец, брат корибанта Акмона. (Указатель к Нонну. С.512).
- Дел. Идеец, который первым начал сплавлять медь[24].
- Димант. Царь фригийцев, отец Гекабы и Асия.[25]
- Диндимена.
- Зехис. Сын Медонта. Из Фригии. Убит Тевкром[26].
- Ия. Имя невесты Аттиса по понтифику Валерию Флакку[27].
- Калай. Согласно Гермесианакту, фригиец, отец Аттиса[28].
- Калам (en:Kalamos). Сын Меандра, возлюбленный Карпоса[29]. Когда покончил с собой, превратился в тростник[30].
- Карпос.
- Келен. Сын Посейдона и данаиды Келено. По его имени назван город Келены (Фригия)[31].
- Кибеба.
- Кибела.
- Кибела. Другое имя Алки.
- Кореб (сын Мигдона).
- Корибант.
- Лелант. Один из рода титанов, отец Авры[32].
- Литиерс.
- Марсий.
- Медонт. Из Фригии. Отец воина Зехиса[26].
- Метопа. Жена Сангария, мать Гекабы (по версии).[33]
- Мигдон (фригиец).
- Мидас.
- Милет (en:Miletus (mythology)). Сын Астерия. Фригийский полководец, участник индийского похода[34].
- Морис. Сын Гиппотиона. Фригиец. Убит Мерионом[35].
- Морис. Фригиец. Убит Неоптолемом[36].
- Нана (en:Nana (mythology)). Дочь Сангария, мать Аттиса[37]. Зачала от миндального дерева.
- Никея. (Никайя.) Из Астакиды[38]. По историку Мемнону из Гераклеи, дочь Сангария и Кибелы[39]. Наяда, возлюбленная Диониса, родила ему дочь Телету. Её именем назван город Никея[40].
- Олимп.
- Отрей.
- Перибоя. Дочь Океана, мать Авры[32].
- Пирр. Пастух, с ним связано сказание в Клазоменах, где была «пещера матери Пирра»[41]. Фригиец, превращенный в камень за страсть к Рее[42].
- Приасос. Сын Бромбия, полководец фригийцев в индийском походе[43]. Состязался в беге на играх по Офельту[44].
- Риндакида. Нимфа, ходила по воде, оплакивала Гимноса[45].
- Риндакида. Эпитет Авры[46].
- Сабазий.
- Сагаритида. Нимфа, которую полюбил Аттис, нарушив обещание Кибеле. Погибла, когда срублено её дерево[47].
- Сангарий. Речной бог. Сын Океана и Тефии[48]. Отец Гекабы (по версии).[49] По сказанию, дед Аттиса по матери[50].
- Сатир. Фригиец, изобрел кривую полевую трубу[16]. Согласно историку Мемнону, сын Диониса и Никеи[39].
- Себей. Фригиец, участник индийского похода Диониса. Убит Морреем[51].
- Симплегады.
- Тевфрант. По версии, отец Текмессы[52]. См. Телевтант.
- Текмесса.
- Телевтант. Отец Текмессы, царь фригийцев. Убит Эантом[53]. У других авторов Тевфрант[54].
- Феноп (Фенопс). Отец Форка[55].
- Филемон и Бавкида.
- Форкий (сын Фенопа).
- Харопа. По фригийцам, дочь Геракла, мать Сераписа[56].
- Адраст (сын Гордия). Фригийский царевич[57].
См. также:
Топонимы:
- Асоп Фригийский. Приток Лика.
- Диндим. Гора[58].
- Лик (река во Фригии). Отделяет Эолиду от Мисии[59].
- Сангарий. Река[60].
- Фригия. Страна.[61]
- Фригийцы. Племя.[62]
Лестригоны
- Антифат.
- Лестригоны.
- Телепил. Город лестригонов[63]. en:Telepylos
Долионы
- Абарис. Воин долионов. Ранен аргонавтом Ясоном[64].
- Адмон. Воин долионов. Убит аргонавтом Гераклом[65].
- Амастр. Воин долионов, побежден аргонавтом Нестором[66].
- Амбросий. Воин долионов, убит аргонавтом Пелеем[67].
- Арес. Воин долионов, брат Меланфа. Убит аргонавтом Теламоном[68].
- Артак. Воин долионов. Убит аргонавтом Мелеагром[69].
- Басилей. Воин долионов. Убит аргонавтом Теламоном[70].
- Биенор. Сын Пирна, долион. Погиб в битве с аргонавтами[71].
- Бронт. Воин долионов. Ранен аргонавтом Ясоном[64].
- Гагес. (Hages) Воин долионов, убит аргонавтом Полидевком[72].
- Галис. Воин долионов. Убит аргонавтом Ясоном[73].
- Гебр. Воин долионов, сражается с аргонавтом Полидевком[74].
- Генис. Воин долионов, сражался с аргонавтами[75].
- Гефар. Воин долионов. Убит аргонавтом Пелеем[76].
- Гиакинф. Герой долионов. Убит аргонавтом Клитием[77].
- Главк. Воин долионов, убит аргонавтом Ясоном[78].
- Долион. Сын Силена и Мелии. Жил на берегу Асканийского озера[79].
- Доркей. Воин долионов. Убит аргонавтом Ясоном[73].
- Евсер. (Эвсер.) Царь долионов, отец Эниты[80].
- Зелис. (Дзелис.) Воин долионов. Ранен аргонавтом Ясоном[64]. Убит аргонавтом Пелеем[76].
- Ирон. Один из долионов, павший в битве с аргонавтами[71].
- Итимон. Воин долионов. Убит аргонавтом Мелеагром[81].
- Итис. Воин долионов. Убит аргонавтом Кастором[82].
- Кидр. Воин долионов. Убит аргонавтом Канфом[83].
- Кизик.
- Кизик. Согласно Неанфу из Кизика, сын Кизика и Клиты[84].
- Клита. Дочь Меропа из Перкоты, жена Кизика[85]. Клита оплакивала его[86] и ночью повесилась на дереве[87].
- Кориф. Один из долионов, убит Тидеем[88].
- Котис. (Котид.) Один из долионов, павший в битве с аргонавтами[71].
- Креней. Воин долионов, убит в битве с аргонавтами[89].
- Мегабронт. Воин долионов. Убит аргонавтом Гераклом[90].
- Мегалоссак. Воин долионов. Убит Диоскурами[91].
- Медонт. Долион, участник битвы с аргонавтами[92].
- Меланф. Воин долионов, брат Ареса (человека). Убит аргонавтом Теламоном[68].
- Неалк. Воин долионов. Убит аргонавтом Полидевком[72].
- Нисей. Воин долионов, убит аргонавтом Теламоном[93].
- Олен. Отец лелега Фокея[68].
- Орнит. Воин долионов, убит аргонавтом Идмоном[94].
- Офельт. Воин долионов, убит аргонавтом Теламоном[93].
- Ох. Воин долионов, сражается с аргонавтом Флиантом[95].
- Пирн. Долион, отец Биенора[71].
- Промей. Воин долионов. Убит аргонавтом Идасом[77].
- Протид. Воин долионов. Ранен аргонавтом Ясоном[73].
- Сагес. Воин долионов, убит аргонавтом Гиласом[96].
- Сфодр. Воин долионов. Убит Акастом[97].
- Телекл. Воин долионов. Убит аргонавтом Гераклом[90].
- Телекоонт. Воин долионов. Убит аргонавтом Анкеем[98].
- Фамирид. Долион, участник битвы с аргонавтами[99].
- Фапс. (Тапс.) Воин долионов. Убит аргонавтом Полидевком[72].
- Флегий. Долион, участник битвы с аргонавтами[100].
- Флогий. Воин долионов. Убит Диоскурами[91].
- Фокей. Сын Олена, из земли лелегов. Изгнан с родины и прибыл в землю долионов. Убит аргонавтом Теламоном[68].
- Энита. Дочь Евсера, царя долионов. Жена Энея, мать Кизика[80].
- Эрим. Воин долионов, убит аргонавтом Полидевком[101].
- Эхел. Долион, убит аргонавтом Анкеем[98].
Топонимы:
- Артака. Гавань острова Арктонеса[102].
- Атий. Холм близ Кизика[103].
- Долионы. Племя.[104] Жило около Кизика[105].
- Макрийцы. Пеласгийский народ, воевавший с долионами[106].
См. также:
- Эней из Эна. Отец Кизика.
Гализоны
- Годий. (Одий.)[107] Вождь гализонов[108]. Убит Агамемноном[109]. Одий. Сын Мекистея. От ализонов, союзник Трои.[2]
- Мекистей. Отец Одия и Эпистрофа. От ализонов.[2]
- Халиб. Сын Ареса, от него народ халибы[110].
- Эпистроф.[111] Сын Мекистея. От ализонов из Халибы, союзник Трои.[112]
- Гализоны (ализоны). Союзники Трои[2]. en:Halizones
- Олизоняне. Народность.[113]
См. также:
- Полифем (лапиф). Погиб у халибов.
Мисия
- Аргиопа. Дочь царя Мисии Тевфранта, жена его преемника Телефа[114].
- Арей. Царь Тевфрании. Убит в единоборстве Пергамом[115].
- Арим. Согласно Ксанфу Лидийскому, царь местности Мисии Катакекавмена[116]. В тирренском языке arima означает обезьяну[117].
- Арсиной. Отец Хромия и Эннома. Из Мисии.[2]
- Асканий (сын Гиппотиона). Из мисийской Аскании[20]. Страбон считает нужным различать двух Асканиев[118].
- Астиоха (дочь Лаомедонта).
- Гиера.
- Гирт. Отец мисийца Иртия[119].
- Еврипил (сын Телефа).
- Иртий. Сын Гирта. Вождь мисийцев. Убит Эантом Теламонидом[120].
- Киос. Один из аргонавтов, спутников Геракла. По возвращении из Колхиды остался на месте похищения Гила и основал город, названный его именем[121].
- Клита. Жена Эрилая, мать Мейланиона. Жила у Каика[122].
- Мейланион. Сын Эрилая и Клиты. Родился у Каика. Защитник Трои. Убит Антифом[122].
- Мис. По карийскому мифу, брат Лида и Кара[123].
- Пергам (сын Неоптолема).
- Пионис. Потомок Геракла. Основал городок в Мисии за Каиком[124].
- Тевфрант.
- Телеф.
- Хрисеида.
- Хромий. Сын Арсиноя. Из Мисии, союзник Трои.[125] У Гомера отчества нет. Убит Эантом[126].
- Энном.[127] Сын Арсиноя. Из Мисии, союзник Трои, птицегадатель[125]. В каталоге Гомер предсказывает, что он погиб от Ахилла в реке[128], но в XXI песне он по имени не назван. У Гомера отчества нет. Убит Неоптолемом[129].
- Эрилай. Жена Клита, сын Мейланион[122].
- Ээтион.
Топонимы:
- Адрамитий. Город в Мисии. (Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 33)
- Арганфоней. Гора в Мисии[130].
- Гипоплакийские Фивы. Город.[131]
- Фивы гипоплакийские. На берегу Адрамиттийского залива.
- Каик «тевфранийский». Река в Мисии[132]. Продолжение реки Миса[133].
- Кетейцы. Народ у Гомера, современными учёными отождествляемый с хеттами[134]. В древнееврейском имя хеттов встречается как Хиттим, так и Киттим (через греческое посредничество). См. Числа 24, 24, Иосиф Флавий. Иудейские древности I 6, 1. Упоминается у Алкея вместо мисийцев.
- Киос. Город в Мисии.[135]
- Колона. Город, захваченный Ахиллом.[131]
- Линей. Город, взятый Ахиллом.[131]
- Лирнесс. Город.[136] Троянские киликийцы бежали в Памфилию, где тоже был город Лирнесс[137].en:Lyrnessus
- Меонийцы. Союзники Трои.[2] По мнению Страбона, тождественны мисийцам[138].
- Мисия.[139]
- Мисийцы.[140] Тождественны мушкам ассирийских источников[141].
- Пергам. Город.[142]
- Сида. Город, среди захваченных Ахиллом[131].
- Тевфрания. Страна.[143] Расположена между Пергаменой и Элаитидой[144]. Павсаний ошибочно: Древнее название царства Пергам[145].
- Эгиал. Город, взятый Ахиллом.[131]
- Эндий. Город, взятый Ахиллом.[131]
См. также:
- Авга. Стала царицей Мисии.
- Полифем (лапиф). Основал Киос в Мисии.
Лирнесс
- Акмон. Сын Клития, из Лирнесса. Спутник Энея[146].
- Андремон. Из Лирнесса. По Эсхилу, отец Андромахи[147].
- Брис. Из Лирнесса. Отец Брисеиды[148].
- Брисеида.
- Евен. Из Лирнесса. Сын Селепа. Отец Эпистрофа и Минеса[149].
- Клитий[150] Из Лирнесса. Отец Акмона и Мнесфея[151]. Возможно, тождествен отцу Евнея[152].
- Менесфей. См. Мнесфей.
- Минес. (Минет.) Сын Евена. Царь Лирнесса[153]. Убит Ахиллом при взятии Лирнесса[154]. Муж Брисеиды[155].
- Мнесфей.
- Селеп. Царь, отец Евена[156].
- Эол. Троянский воин, спутник Энея. Из Лирнесса. Убит в бою с италийцами[157].
- Эпистроф (сын Евена).[111] Убит Ахиллом при взятии Лирнесса[156].
Кетейцы
Мариандины
- Анфемоесия. Дочь речного бога Лика, жена Даскила, мать Лика[159].
- Бормон. (у Гесихия, по другим Ворм или Варин.) Сын мариандина Тития[160].
- Гиерак. Происходил из земли мариандинов, построил святилища Деметры. Когда троянцы не принесли жертв Посейдону, тот погубил плоды земли и наслал на них чудовище. Троянцы отправили послов Гиераку, и тот послал им пропитание. Разгневавшись, Посейдон превратил его в ястреба[161].
- Даскил. Царь мариандинов в Мисии. Отец Лика[162] Сын Тантала[159]. Основал город Даскилий.
- Даскил (en:Dascylus). Сын Лика, внук старшего Даскила. Проводник аргонавтов[163].
- Киммерий. По одной из версий, отец героя Мариандина[164].
- Лик (сын Даскила).
- Лик. Речной бог из Мисии, отец Анфемоесии, дед царя Лика[159].
- Мариандин. Сын Финея (прорицателя)[165], либо Фрикса, либо Киммерия[166] Согласно Феопомпу, правил одной частью Пафлагонии, затем напал на страну бебриков, овладел ею, затем покинул, дав своё имя[167].
- Приол. Сын Даскила, брат Лика. Погиб в схватке с мисийцами. В его честь поют погребальные песни[168]. По схолиям, сын Лика, эпоним города Приолы, соседки Гераклеи[160]; либо сын Тития, внук Мариандина[169].
- Титий. Согласно Домицию Каллистрату, либо сын Зевса, либо старший из детей Мариандина, сына Киммерия[170]. Мариандин, убитый Гераклом в кулачном бою[171]. На его похоронах его сын Ворм (или Бормон, или Варин) сочинил жалобную песнь[172]. По версии, Титий — отец Приола и Лика. Сопоставляется со своим тёзкой великаном Титием[173].
Топонимы:
- Гераклея. Город, основанный на земле, которую Геракл дал Лику (сыну Даскила).[174]
- Лик. Река в Гераклее, в земле мариандинов[175].
- Мариандины. Племя.[176] Известны их плачи по умершим[177].
См. также:
Лидия
Царские династии
- Агелай. Сын Геракла и Омфалы. От него происходит род Креза[178].
- Агрон. Сын Нина, потомок Геракла. Первый царь Лидии из дома Гераклидов, сменил потомков Лида[179].
- Акиам. Царь Лидии, его полководцем был Аскал[180].
- Алкей. Сын Геракла и рабыни Иардана, отец Бела. Родоначальник Гераклидов — царей Лидии[179].
- Асий. Сын Котия и Галии, внук Манеса[181]. От него часть света названа Асией, а квартал Сард — Асиадой[182].
- Атис. (Атий.) Царь Лидии. Сын Манеса, отец Тирсена, при котором разразился голод[183]. Жена Каллитея (дочь Хорайя), дети Лид и Тиррен[184]. Либо потомок Геракла и Омфалы, отец Лида и Тиррена[185]. Либо отец Лида и Торэба (по Ксанфу Лидийцу)[186].
- Ахей. Царь Лидии, повешенный своими подданными. (Овидий) (en:Achaeus)
- Бел. Сын Алкея, отец Нина (в родословной лидийских царей)[179].
- Бротей (сын Тантала).
- Галия. Дочь Тилла, жена Котиса, мать Асия и Атиса[181].
- Гимант. Отец Плуто, дед Тантала[187].
- Еврианасса. По версии, дочь Пактола, жена Тантала, мать Пелопа[188].
- Иардан. (Ярдан.)[189] Отец Омфалы.[190]. Враждовал с Камблитом, царем Лидии, и испортил его ядами[191].
- Каллироя (океанида). Либо жена Манеса, мать Котиса[181].
- Каллитея. Дочь Хорайя, жена Атиса, мать Лида и Тиррена[184].
- Клеодей. Сын Геракла от невольницы. Родился во время пребывания Геракла в рабстве у Омфалы[192].
- Котий. (Котис.) Сын Манеса и Каллирои, жена Галия, дети Асий и Атис[193].
- Лам. Сын Геракла и Омфалы[194].
- Лид.
- Манес. Лидиец. Родился от Зевса и Геи и был первым царем в этой земле. Жена Каллироя, сын Котис[181]. Отец Атиса[183]. Отец Котия, дед Асия[182]. Некоторые называют его Масдес[195].
- Мелес. Древний царь Сард. Наложница родила ему льва, которого он обнес вокруг стен Сард[196].
- Нин. Лидиец, сын Бела, отец Агрона[179].
- Омфала.
- Плуто. Дочь Гиманта. С Берекинфа. Родила от Зевса Тантала[197].
- Сипила. По версии, нимфа, родила от Зевса Тантала[198].
- Тантал (мифология).
- Тантал (сын Бротея). По некоторым, первый муж Клитемнестры[199]. en:Tantalus son of Broteas
- Тмол.[200] Царь Лидии. Муж Омфалы.[201] Судья в состязании Аполлона и Пана, присудил победу Аполлону[202].
- Торреб. (Торэб.) Согласно Ксанфу Лидийцу, сын Атия, брат Лида, от которого произошел народ торэбы в Азии[186]. Сын Атия, от него город Торребоя[203].
- Хорай. Отец Каллитеи, жены Атиса[184].
Другие лица
- Акет. (Акойт.)[204] Из Меонии. Кормчий на корабле тирренов[205]. Спаситель Диониса. Рассказывает Пенфею историю о Дионисе и тирренах. Заточен Пенфеем в темницу, но цепи сами спали у него с рук[206]. en:Acetes
- Акмон. Согласно лексикону Суды, один из двух керкопов[207].
- Антиф. Сын Пилемена (у Аполлодора Талемена). От меонийцев, союзник Трои.[208]
- Арахна.
- Атлант. По Ксенагору, один из керкопов, сын Океана и Феи[207].
- Баубо. Имя менады, призванной по оракулу из Фив в Магнесию на Меандре, похоронена в Табарне[209]. Двух других менад звали Коско и Фессала.
- Бор. Отец меонийца Феста[210].
- Геленор. Сын царя меонийцев и рабыни Ликимнии, пришел под Трою. Спутник Энея. Убит рутулами[211].
- Гилл. Сын Геи, от него названа горная река в Лидии. Его гигантские кости были найдены в холме в Лидии. Геракл назвал своего сына по имени реки.[212]
- Дамасен. Исполин, сын Геи, воспитан Эридой. Змееборец[213]. См. также Тил.
- Дресей. Сын Феодаманта и Неэры. Родился у горы Сипил. Пришел на помощь Трое. Убит Полипетом[214].
- Исмар. Меониец, спутник Энея[215].
- Ифитион. Сын Отринта и наяды. Жил около Тмола, у Гигейского озера. Убит Ахиллом[216].
- Кандавл.
- Кандул. По Ксенагору, один из керкопов, сын Океана и Феи[207].
- Керкопы.
- Левкофрина. Согласно Зенону из Минда, погребена в святилище Артемиды в Магнесии[217].
- Ликимния. Рабыня. Родила царю меонийцев сына Геленора[218].
- Мемнонида. Мать керкопов Пассала и Акмона[207].
- Месфл. (Местл.) Сын Пилемена (у Аполлодора Талемена). От меонийцев, союзник Трои.[208]
- Мория. Сестра Тила[219].
- Неэра. Нимфа, жена Феодаманта из Лидии, мать Дресея[220].
- Отринт. Меониец, отец Ифитиона[221].
- Пактол. Речной бог. Брат Гидаспа[222]. Отец Еврианассы[188].
- Пассал. Согласно лексикону Суды, имя одного из керкопов (см.)[207].
- Пилемен. Меониец. От нимфы Гигейского озера имел сыновей Антифа и Месфла[223].
- Сардон. Сын Сфенела. Основал Сарды[224].
- Стабий. Участник индийского похода, лидиец. (Указатель к Нонну. С.531).
- Стамн. Участник индийского похода, лидиец. (Указатель к Нонну. С.531).
- Талемен. Отец Местла.[2]
- Тил. (Тилос.) Брат Мории. Лидийский герой, укушенный змеем на берегу Герма[225]. Сестра воскресила его[226]. Ликс из рода Тилония упомянут в истории Лидии[227].
- Тилл. Рожден Геей, отец Галии[181].
- Феодамант. Из Лидии. Жена нимфа Неэра, сын Дресей[220].
- Фест. Сын Бора. Меониец из Тарны. Убит Идоменеем[228].
- Адиатт. Царь Лидии. См. Николай Дамасский. История, фр.44 Якоби.
- Лида. Жена и сестра царя Алиатта[229]
См. также:
- Диона (гиада). Мать Ниобы и Пелопа.
- Каллироя (океанида). Жена Манеса, мать Котиса (версия)
- Даскил. Лидиец, отец Гигеса[230].
- Кандавл. Царь Лидии, последний из Гераклидов.
- Авлида. Город в Лидии. (Аполлодор)
- Ахелой. Река, текущая с горы Сипила, упоминаемая Гомером[231].
- Итон. Город.[232] Жители Итона разграбили страну Омфалы, но Геракл победил их и разрушил город.[233].
- Кенхрей. Река в Лидии у Эфеса.
- Лидия. Страна.[201] Получила название от Лида, до того называлась Меонией[179].
- Сарды. Город. По-лидийски Сфарда, др.-перс. Спарда[234]. Возможно, родственно (?) этрусскому spur («народ, город»)[235]
- Сипил. Гора.[236]
Кария
- Агелай. Сын Гиппаса, из Милета, пришел под Трою с Настесом. Убит Мегесом[237].
- Алабанд. Герой, его именем назван город Алабанда в Карии[238].
- Амфимах. Сын Номиона. От карийцев, союзник Трои.[239] Во II песне «Илиады» упомянуто, что позднее его убил Ахилл, однако в XXI песне он не упоминается.
- Амфимах. Из Микале. Кариец, пришел на помощь Трое. Убит Мегесом[237]. Возможно, тождествен предыдущему.
- Басил. Сын Гемифеи и Лирка. Стал правителем Кавнии[240].
- Библида.
- Гемифея (Гемитея) («полубогиня»). Дочь Стафила. Эпитет Молпадии, которой поклонялись в Кастабе[241]. Спорила с сестрой Рео за право возлечь с чужеземцем Лирком. Родила от Лирка сына Басила[242].
- Гилл. Возлюбленный Аполлона, погибший в Гиллиале в Карии[243].
- Гиппас. Из Милета, отец Агелая, спутника Настеса[237].
- Еврит. Царь карийцев. Отец Идофеи, тесть Милета[244].
- Зенопосейдон. Божество в Миласе (Кария)[245].
- Идофея. Дочь царя карийцев Еврита. Жена Милета, мать Кавна и Библиды[244].
- Икар. Царь Карии. Жена Феоноя[246].
- Илебия. Дочь царя Кавна Эгиала, жена Лирка, бездетна[247].
- Кавн.
- Кар.
- Кассандр. Кариец. Жена Креуса, сын Менес[248].
- Кафена. Девушка из карийской Криассы, полюбившая Нимфея и ставшая его женой[249].
- Кирн. Владетельный муж из Аргоса, которого Инах послал на поиски Ио. Кирн приплыл в Карию и основал город, который назвал Кирном[250].
- Корес. Автохтон. Основал святилище Артемиды Эфесской, когда родилась Артемида[251].
- Креуса. Из Карии. Жена Кассандра, мать Менеса[248].
- Ксанф. Правитель Термеры. К нему бежал Аптер с Крита[252].
- Лабрандей. Согласно Евгемеру, царь и союзник Зевса[253].
- Лирк (сын Форонея).
- Меандр. Сын Океана и Тефии[254]. Отец Самии[255]. Отец Кианеи[256]. Отец Калама[257]. en:Meander (mythology)
- Мелиссей. Из Херсонеса Карийского. Очистил Триопа от убийства[258].
- Мен. Божество. Его храм в Кабирах (Понт), храм Мена Аскея в Писидии[259]. Храм Мена Карийского между Лаодикеей и Карурами[260]. Существовала его золотая статуя[261]. Упоминается в орфическом гимне к Мусею (ст.40), у орфиков (фр.201 Керн). Имя сопоставляется с урартским Менуа[262].
- Менес. Сын Кассандра и Креусы из Карии. Убит Неоптолемом[248].
- Молпадия.
- Мотил. По Стефану Византийскому, царь, у которого гостили Парис и Елена по пути в Трою. Построил город Самилию в Карии. Сопоставляется с хеттским царем Муватталисом[263].
- Настес. Сын Номиона. Вождь карийцев. Союзник Трои.[264]
- Номион. Кариец. Отец Настеса.[2] и Амфимаха[265].
- Осогоа. Карийский бог[266].
- Парфенос (дочь Стафила).
- Полемон. Кариец, отец Наксоса[267].
- Салмакида.
- Тельмисс (Телмесс). Гадатель из Карии[268]. Сын Аполлона от одной из дочерей Антенора, с которой он возлежал в виде собаки[269]. Похоронен в алтаре Аполлона в Тельмессе[270]. От него город Тельмис в Карии.
- Тельмессий. Эпитет Аполлона по герою из Карии[271].
- Термер (en:Termerus). Карийский герой, разил встречных насмерть ударом головы. Геракл проломил ему череп[272].
- Торребия. Родила от Зевса Кария[203].
- Феоноя. Дочь прорицателя Фестора. Её похитили пираты и увезли в Карию, где она стала наложницей царя Икара, потом встретила отца[246].
- Херсонес. Царь, от которого назван Херсонес Карийский[273].
- Эгиал (en:Aegialeus). Царь Кавна. Выдал свою дочь Илебию за аргивянина Лирка, однако затем воевал с ним[247].
Топонимы и этнонимы:
- Ахиллей. Город в долине Меандра[274].
- Даскил. Деревня в Карии.
- Зефирия. Древнее название Галикарнаса. Встречается в микенских текстах (ze-pu2-ra3)[275].
- Иас. Город в Карии, колония сперва аргивян, потом милетян. После потерь людьми в войне с карийцами пригласили к себе сына Нелея[276]. С карийским Уассос отождествляют народ вашаша в надписях Рамсеса III[277].
- Кавн. Город в Карии. Их язык общий с карийским. Назван именем Кавна[244]. О кавниях упоминает Геродот[278]. У источника Эхенеида[279].
- Кавнии. Народ[280].
- Кария. Страна.[281]
- Карийцы.[2]
- Книд. Город. «Книдянки» (ki-ni-di-ja) упомянуты в микенских текстах[275].
- Меандр. Река[282].
- Салмакида. Источник в Галикарнасе, способствует изнеженности тех, кто пьет из него[283].
- Триоп. Мыс, где устраивались игры в честь Аполлона[284]. Храм Аполлона Триопийского на Книдском полуострове[285].
- Херсонес Карийский. Полуостров.[286]
См. также:
- Корикийские нимфы. Поселились в Карии.
- Левкиппа. Отправилась в Карию.
- Милет (сын Аполлона). Бежал в Карию.
Ликия
- Агид. Ликиец, спутник Энея. Убит Валером[287].
- Алкимена. Дочь Иобата, жена Беллерофонта[288].
- Амисодар.
- Амфианакс. Царь Ликии (по некоторым[289]). Он же Иобат.[290]
- Амфидамант. По версии, имя Иобата[291].
- Антифат.[292] Сын Сарпедона и некоей фиванки. Спутник Энея. Убит Турном[293].
- Антия.
- Атимний. Сын Амисодара. Ликиец. Убит Антилохом[294].
- Гипполох. Сын Беллерофонта, отец Главка.[295]
- Главк (сын Гипполоха).
- Главк. Сын Имбраса из Ликии, спутник Энея. Убит Турном[296].
- Деидамия. По версии, так звали дочь Беллерофонта и мать Сарпедона[297] (см. Лаодамия).
- Евандр. Сын Сарпедона старшего, жена Деидамия, сын Сарпедон младший[297].
- Имбрас. Ликиец, отец спутников Энея Главка и Лада[298]. Вероятно, он же отец Асия[299].
- Иобат.
- Исандр. Сын Беллерофонта. Убит солимами[300]. Страбон называет его Писандром[301]. Его могила в Термессе (Писидия)[302].
- Исар. См. Амисодар.
- Килабр. (или Калабр.) Пастух, пасший овец. Лакий, основатель Фаселиды, купил у него землю, заплатив соленой рыбой. Поэтому фаселидяне каждый год приносят ему в жертву соленую рыбу[303].
- Клар. Из Ликии. Сын Сарпедона, спутник Энея[304].
- Краг. Из Ликии. Сын Тремила и Праксидики[305].
- Ксанфий. Ликиец, потомок Беллерофонта, отец Левкиппа. Нечаянно убит своим сыном[306]. en:Xanthius
- Лад. Сын Имбраса из Ликии. Убит Турном[307].
- Лакий.
- Лаодамант. Ликиец. Убит Неоптолемом[308].
- Лаодамия.[309] Дочь Беллерофонта[310]. Мать Сарпедона (от Зевса).[311] Родила Зевсу трех детей[312]. Её сразила Артемида[313].
- Ликия. Дочь Ксанфа, родила от Аполлона Патара[314].
- Марис. Ликиец, сын Амисодара. Убит Фрасимедом[315].
- Мент. Ликиец, убит Ахиллом в начале Троянской войны[316].
- Натри. Ликийский бог, отождествленный с Аполлоном[317].
- Огиг. Из Ликии, отец нимфы Праксидики[318].
- Оронт. Ликиец, спутник Энея, погибает во время морской бури[319]. Эней встретил его в Аиде[320].
- Патар. Сын Аполлона и Ликии (дочери Ксанфа)[321].
- Пелагон. Ликиец, друг Сарпедона[322].
- Пинар. Из Ликии. Сын Тремила и Праксидики[318].
- Писенор. Ликиец, отец Хлема[323].
- Праксидика. Нимфа, дочь Огига. Жила у потоков Сибра. Жена ликийца Тремила[305].
- Сарпедон (сын Евандра).
- Скилакий. (Скилакей.) Спутник Главка. Защитник Трои. Ранен в бою и вернулся домой в Ликию. Но там его за трусость забросали камнями[324]. en:Scylaceus
- Сфенебея.
- Таркон. См. Тархон. Известна надпись царя Таркаснавы из Миры[325].
- Темон. Из Ликии, сын Сарпедона. Спутник Энея[304].
- Тлой. Из Ликии. Сын Тремила и Праксидики[305].
- Тремил. Ликийский герой. Жена нимфа Праксидика, дети Тлой, Пинар и Краг[318].
- Филоноя. Дочь Иобата. Жена Беллерофонта.[326]
- Фрасимел. Возница Сарпедона. Убит Патроклом[327].
- Химера.
- Хлем. Сын Писенора. Спутник Главка. Убит Мерионом[323].
- Эпикл. Ликиец, друг Сарпедона. Убит Эантом Теламонидом[328].
- Эримас. Из Меланиппиона в Ликии. Спутник Главка. Убит Эантом Теламонидом[329].
Топонимы:
- Краг. Горный хребет в Ликии. Гора, которую любит Артемида[330]. Правитель Крагоса — Зевс[331].
- Ксанф. Река в Ликии[332].
- Ликия. Страна. (Аполлодор) Лето назвала её так в память о волках, которые прислуживали ей по дороге. Ранее земля называлась Тремилида[333].
- Ликийцы. Племя. (Аполлодор) Упомянуты в египетских текстах[334]. В ликийских надписях, вопреки Геродоту, именование по отцу, однако в родословной надписи Флавиллы из Эноанды есть следы матрилинейного счета[335].
См. также:
- Лето. Скиталась по Ликии.
- Лик (сын Пандиона) и Лик (тельхин). Дали имя Ликии, по версиям.
- Прет. Поселился в Ликии.
Памфилия
- Ардией. Тиран в одном из городов Памфилии в древности, убил отца и старшего брата, попал в Тартар[336].
- Армений. Памфилиец, отец Эра[337].
- Памфил. Сын Ракия и Манто, от него Памфилия[338].
- Эр. Сын Армения, памфилиец. Его видение передает Платон[337]. Имя Эр встречается в родословной Иисуса[339]. Либо сын Гармония[340].
Писидия
- Лаб (Лабос). Надпись из Перги называет его среди героев — покровителей города[341].
Топонимы:
- Термесс. Город в Писидии.
Киликия
- Амфилох (сын Алкмеона).
- Астероп. Эпитет Тифона[342].
- Дельфина.[343] Драконица, сторожившая сухожилия Зевса, похищенные Тифоном[344].
- Кидн. Речной бог из Киликии[345]. Возлюбленный Комето[346].
- Килик (мифология).
- Кимол. Муж Сиды[341].
- Комефо. Наяда, жена Кидна[347]. Афродита превратила её, влюбленную в Кидна, в источник[348].
- Магарс. Основательница города Магарс в Киликии. По обе стороны от крепости похоронены Амфилох и Мопс[349].
- Малл. Основал город Малл[350].
- Мегассар. Царь Гирии. Отец Фарнаки.[351]
- Нагид. По Гекатею, основал город Нагид в Киликии[352].
- Ойней. Киликиец, сын Эревталиона и Филлиды. Полководец в войске Диониса[353].
- Сандес[354]. Эпитет Моррея как «киликийского Геракла»[355]. Имя Геракла[356]. Сандон — лувийское божество войны[357].
- Сандок. Сын Астиноя. Отправился из Сирии в Киликию и основал там город Келендерис. Жена Фарнака, сын Кинир.[351]
- Сида. Дочь Тавра, жена Кимола. Основала город Сида в Киликии[341].
- Сикей. Один из титанов, рожден Геей. Зевс преследовал его, но Гея взяла его под защиту и произрастила дерево смокв (сика). По его имени назван и киликийский город Сикей[358].
- Тавр. Из Киликии, отец Сиды[341].
- Тифон (сын Геи).
- Фарнака. Дочь Мегассара. Жена Сандока, мать Кинира.[351]
- Фива (дочь Килика).
- Филлида. Мать киликийца Ойнея[359].
- Эант (сын Тевкра). Основал город Ольба в Киликии с храмом Зевса. Большинство жрецов там носили имена Тевкр и Эант[360].
- Эревфалион. (Эревталион.) Киликиец, отец Ойнея[361].
Топонимы:
- Аримов пещера[362].
- Гирия. Местность в Киликии.[363]
- Келендерис. Город в Киликии.[351]
- Киликия. Страна.[364] Там, около Тарса, уронил своё перо Пегас[365]. В 9-8 вв. до н. э. позднейшая Киликия была заселена хурритами и называлась кве, народ же килики обитал севернее, в Катаонии, и лишь в нач.7 в. до н. э. занял Киликию[366].
- Килисса. Город в Киликии[367].
- Килисса. Область, покоренная Морреем[368].
- Корикийская пещера в Киликии[369]. Там Тифон запер Зевса.[344] Согласно Каллисфену, рядом с ней жили аримы[370]. Город Корик[371].
- Мопсуэстия. Город в Киликии.
- Пирам. Река в Киликии.[372]
- Сарпедон. Название острова, где жили Горгоны[373]. По схолиасту Эсхила и Страбону, мыс на побережье Киликии, против Кипра[374]. По другим, находился в Атлантическом океане[375]. В Киликии был оракул Аполлона Сарпедонского[376].
- Солимы. Народность.[326] Побеждены Беллерофонтом[377].
См. также:
- Калхант. Умер в Малле.
- Мопс. Основал Малл.
- Сарданапал. Гробница у Анхиала.
- Тифон (сын Геи). Родился в Киликии.
- Триптолем. Его спутники основали Тарс.
- Фамир. Киликиец, поселился на Кипре.
Вифиния
- Арганфона.
- Вифий. Сын Зевса и Фраки, по его имени Вифиния[378].
- Вифин (или Фин/Тин.) Сын Финея. Его именем названа Финеида[379].
- Вифинида. (Вифинская нимфа.)[380] Она же Мелия[381].
- Димант. Рассказывает аргонавтам об Амике[382].
- Дипсак. Сын Филлея и нимфы. Гостеприимец Фрикса во время его бегства[383].
- Дриопа. Нимфа, похитившая Гиласа[384].
- Евника. Одна из нимф, похитивших Гиласа[385].
- Малида. Одна из нимф, похитивших Гиласа[385].
- Мелопа. Вариант написания имени Мелии — матери Амика[386]. Или Меропа[387].
- Мелия (из Вифинии)[388]. Вифинская нимфа. Родила от Посейдона Амика[389]. Родила Долиона от Силена[390]. См. Нонн. Деяния Диониса XVI 227.
- Нихея. Одна из нимф, похитивших Гиласа[385].
- Паребий. Житель Вифинии. Его отец срубил дуб, где жила гамадриада, и та послала ему тяжелую жизнь. Финей указал Паребию построить жертвенник нимфе во искупление[391].
- Филлеид. Бог реки, отец Дипсака[392]. Встречается написание Псиллид.
Топонимы:
- Вифинцы. Были мисийцами, но получили имя от фракийцев — вифинов и финов[393].
- Калпис. Река в Вифинии[394].
Бебрики
- Амик.
- Арит. Бебрик. Ранил Ифита, но убит Клитием[395].
- Бутес. Потомок Амика бебрика, состязался в кулачном бою над могилой Гектора, побежден Даретом[396].
- Итимонай. Бебрик. Побежден Полидевком[397].
- Ликорей. Слуга Амика[398].
- Мигдон (бебрик).
- Мимант.[399] Бебрик. Побежден Полидевком[400].
- Орит. Бебрик. Ранил аргонавта Талая[401].
- Орнит. Бебрик, слуга Амика[402].
Этнонимы:
- Бебрики. Народ из Вифинии.[403] en:Bebryces
Пафлагония
- Атимний. Отец пафлагонца Мидона[404].
- Билсат. Отец Пилемена.[405]
- Гарпалион. Сын Пилемена. Пафлагонец. Убит Мерионом[406].
- Мидон. Пафлагонец. Сын Атимния. Возница царя Пилемена. Убит Антилохом[407].
- Пелоп Энетский. Прародитель пафлагонцев[408]. Иногда отождествлялся с Пелопом Элидским.
- Пилемен.
- Эфик. Пафлагонец. Троянский воин, выступил против Агамемнона[409].
Топонимы и этнонимы:
- Кавконы. Названы союзниками троянцев[410]. Народ в Пафлагонии[411].
- Лира. Местность в Пафлагонии, где Орфей посвятил лиру Аполлону[412].
- Пафлагонцы. Племя.[405]
- Энеты (Генеты). Народ[413], переселившийся из Пафлагонии в Адриатику. Их упоминает Гомер, но во время Страбона их уже не было в Пафлагонии[414]. По мнению Страбона, венеты основали колонию на Адриатике[415]. «Энетского коня» упоминает Алкман[416]. См. также Хенед.
Каппадокия и Понт
- Галис. Речной бог. Не смог соблазнить Синопу[417].
- Ма. Богиня, её святилище в Команах (Каппадокия). Отождествлялась с Энио[418].
Топонимы:
- Кабиры. Город на Понте[419].
- Левкосирия. Область. Название «левкос» сближается с лувийцами, являясь народной этимологией[420].
Колонии Южного Причерноморья
- Автолик (сын Деимаха).
- Агаместор. Культовое имя Идмона в Гераклее[421]. Считался основателем мегаро-беотийской Гераклеи, отождествлен с Идмоном[160].
- Актор. Отец Сфенела[422].
- Деилеонт. Спутник Геракла, присоединившийся к аргонавтам[423]. См. Демолеонт.
- Демолеонт. Сын Деимаха. Спутник Геракла, отправившийся с тремя братьями за поясом амазонки, и оставшиеся там[424], а позже присоединившиеся к аргонавтам[425]. Аполлоний называет его Деимонт[426], а Валерий — Деилеонт[423].
- Евней. Спутник Тесея в войне с амазонками, брат Фоанта и Солоэнта. Один из основателей Пифополя[427].
- Синопа (дочь Асопа).
- Синопей. По Ферекиду, спутник Одиссея[428].
- Солоэнт. Афинянин, спутник Тесея в войне против амазонок. Влюбился в Антиопу, но она его отвергла. Он бросился в реку и утонул. Тесей основал город Пифополь и назвал реку Солоэнтом[427].
- Сфенел (сын Актора).[429] Спутник Геракла, с которым сражался против амазонок. Его призрак на кургане видели аргонавты и принесли жертвы.[430]
- Флогий. Сын Деимаха. Спутник Геракла, отправившийся с тремя братьями за поясом амазонки, и оставшиеся там[424], а позже присоединившиеся к аргонавтам[431].
- Фоант. Спутник Тесея в войне с амазонками, брат Евнея и Солоэнта. Один из основателей Пифополя[427].
- Фроний. Сын Деимаха. Спутник Геракла, отправившийся с тремя братьями за поясом амазонки, и оставшиеся там, а позже присоединившиеся к аргонавтам[425]. Аполлоний и Валерий его не называют.
Топонимы:
Ионийские колонии
Эолийские колонии
- Абарт. Из рода Кодра. Фокейцы пригласили его быть их царем[433].
- Архелай. Сын Пенфила, внук Ореста. Повел эолийский поход в Кизик около Даскилия[434].
- Деет. Из рода Кодра. Фокейцы пригласили его быть их царем[433].
- Клев. Сын Дора, потомок Агамемнона. Собрал войско в Локриде одновременно с Пенфилом, позже переправился в Эолиду и основал Киму фриконийскую[434].
- Малай. Потомок Агамемнона. Вместе с Клевом собрал флот в Локриде и переправился, основав Киму фриконийскую[434].
- Перикл. Из рода Кодра. Фокейцы пригласили его быть их царем[433].
- Сивилла кимская.
Полуисторические персонажи:
- Менн. Тиран Кимы, свергнут своим братом Ватией, который заключил союз с фокейцами[435].
- Телефан. Царь эолийских кимейцев[436].
Топонимы:
- Кима. Город.[131]
- Мелет.[437] Река в области Смирны. Над её истоками пещера, где Гомер сочинял свои поэмы[438].
- Мирина. Город в Эолиде[439].
- Питана. Город в Эолиде. По Алкею и Гелланику у Зенобия, завоевана пеласгами, а затем освобождена эритрейцами[440].
- Смирна. Город.[131] Основана либо Танталом, либо Тесеем, либо одной из амазонок[441].
- Фокея. Город.[131]
Амазонки
Также:
- Дейант. (Дэант.) Герой, именем которого названа долина у Фермодонта, где три города амазонок[442]. См. Деант.
- Ликаст. Именуется возлюбленным амазонки[443]. Неясный персонаж.
- Фермодонт. (Термодонт.) Сын Океана и Тефии[444].
- Акмонийская роща. В стране амазонок, где нимфа Гармония родила Аресу амазонок[445].
- Гаргареи. Племя из мужчин. Возлюбленные амазонок. en:Gargareans
- Ликастия. Одна из трех частей страны амазонок[446].
- Фемискира. (Темискира.) Город. Столица амазонок в устье Фермодонта.[447] Взят Гераклом[448]. Равнина Фемискира находилась рядом с Амисом[449]. en:Themiscyra
- Фермодонт. Река.[450] Также речка в Беотии[451].
- Хадисия. Одна из трех областей амазонок[446].
См. также:
Напишите отзыв о статье "Список малоазиатских имён в древнегреческой мифологии"
Примечания
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.423
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 35
- ↑ Гомер. Илиада XVI 717
- ↑ Гомер. Илиада II 862; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 35
- ↑ Квинт Смирнский. После Гомера IX 212, возможно, здесь № 2 или 3
- ↑ Овидий. Ибис 508 комм.
- ↑ Овидий. Метаморфозы VIII 620—725
- ↑ Эсхил. Ниоба, фр.158 Радт
- ↑ Вергилий. Энеида VI 784; IX 80
- ↑ Овидий. Метаморфозы XI 106
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.240
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XIII 543
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XVII 40
- ↑ Диоскорид. Эпиграмма 35 Пейдж
- ↑ Паросская хроника 10
- ↑ 1 2 Климент. Строматы I 76, 5
- ↑ Нонн. Деяния Диониса X 232
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XV 211
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XV 380
- ↑ 1 2 Гомер. Илиада XIII 792
- ↑ Орфические гимны XLVIII 4, XLIX
- ↑ Орфика, фр.199 Керн
- ↑ Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.200-201
- ↑ Климент. Строматы I 75, 4 // Пер. О.Цыбенко. Гесиод. Полное собрание текстов. М., 2001. С.180; в пер. Афонасина такого имени нет
- ↑ Гомер. Илиада XVI 718; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 12, 5
- ↑ 1 2 Квинт Смирнский. После Гомера X 134—148
- ↑ Арнобий. Против язычников V 7
- ↑ Павсаний. Описание Эллады VII 17, 9
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XI 387
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XI 486—489
- ↑ Страбон. География XII 8, 18 (стр.579)
- ↑ 1 2 Нонн. Деяния Диониса XLVIII 244
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 12, 5; Примечания М. Л. Гаспарова в кн. Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. М., 1993. С.298
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XIII 546
- ↑ Гомер. Илиада XIV 514
- ↑ Квинт Смирнский. После Гомера VIII 94-102
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.204
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XV 174
- ↑ 1 2 Комментарий Д. О. Торшилова в кн. Гигин. Мифы. СПб, 2000. С.258
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XVI 399
- ↑ Павсаний. Описание Эллады VII 5, 11
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XII 82
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XIII 527
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXXVII 633
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XV 384
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XLVIII 240
- ↑ Овидий. Фасты IV 229—232
- ↑ Гесиод. Теогония 344
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 12, 5; Э VI 15
- ↑ Павсаний. Описание Эллады VII 17, 11
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXXII 225
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.376
- ↑ Софокл. Эант 210, 488, 516
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.363
- ↑ Гомер. Илиада XVII 312
- ↑ Плутарх. Об Исиде и Осирисе 29
- ↑ Геродот. История I 35 сл.
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 976
- ↑ Полибий. Всеобщая история V 77, 7
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 718
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 1
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 12, 3; Э III 35
- ↑ Гомер. Одиссея X 83
- ↑ 1 2 3 Валерий Флакк. Аргонавтика III 151
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 167
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 146
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 138
- ↑ 1 2 3 4 Валерий Флакк. Аргонавтика III 204
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 1037
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 1033
- ↑ 1 2 3 4 Валерий Флакк. Аргонавтика III 112
- ↑ 1 2 3 Валерий Флакк. Аргонавтика III 190
- ↑ 1 2 3 Валерий Флакк. Аргонавтика III 158
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 150
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 114
- ↑ 1 2 Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 1032
- ↑ 1 2 Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 1034
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 152
- ↑ Страбон. География XII 4, 8 (стр.566), цитата из Александра Этолийского
- ↑ 1 2 Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 940
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 1036
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 189
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 192
- ↑ Комментарий Д. О. Торшилова в кн. Гигин. Мифы. СПб, 2000. С.39
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 966
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 316—330
- ↑ Парфений. О любовных страстях 28, 2
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 104—111
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 177
- ↑ 1 2 Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 1030
- ↑ 1 2 Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 1035
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 116
- ↑ 1 2 Валерий Флакк. Аргонавтика III 198
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 173—175
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 149
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 183—185
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 1031
- ↑ 1 2 Валерий Флакк. Аргонавтика III 139
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 128
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 125
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 193
- ↑ Геродот. История IV 14; VI 33
- ↑ Элий Аристид. Священные речи III 41, 42
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 9, 18
- ↑ Страбон. География XII 8, 10 (стр.575)
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 1014
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.479
- ↑ Гомер. Илиада II 856
- ↑ Гомер. Илиада V 39
- ↑ Схолии к Аполлонию Родосскому. Аргонавтика II 373 // Вестник древней истории. 1947. № 3. С.288
- ↑ 1 2 Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.539
- ↑ Гомер. Илиада II 856; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 35
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 14
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 33, 12
- ↑ Павсаний. Описание Эллады I 11, 2
- ↑ Страбон. География XIII 4, 11 (стр.628)
- ↑ Немировский А. И. Этруски: От мифа к истории. М., 1982. С.38
- ↑ Страбон. География XII 4, 5 (стр.565)
- ↑ Гомер. Илиада XIV 512
- ↑ Гомер. Илиада XIV 511
- ↑ Страбон. География XII 4, 3 (стр.564)
- ↑ 1 2 3 Квинт Смирнский. После Гомера VIII 127—132
- ↑ Геродот. История I 171
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 18, 4
- ↑ 1 2 Гомер. Илиада II 858; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 35
- ↑ Гигин. Мифы 113
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.525
- ↑ Гомер. Илиада II 861
- ↑ Квинт Смирнский. После Гомера X 96
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика I 1169
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 33
- ↑ Эсхил. Мисийцы, фр.143, 144 Радт; Овидий. Метаморфозы II 243
- ↑ Овидий. Метаморфозы XV 278
- ↑ См. Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.272сл.
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 9, 19
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 33; Сенека. Троянки 222
- ↑ Страбон. География XIV 4, 1 (стр.667), со ссылкой на Каллисфена
- ↑ Страбон. География XII 3, 20 (стр.550)
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 9, 18-20 далее
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 17; V 12
- ↑ Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.207
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 5, 9
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 7, 4
- ↑ Страбон. География XII 8, 2 (стр.571)
- ↑ Павсаний. Описание Эллады I 4, 5; VII 8, 8
- ↑ Вергилий. Энеида X 128
- ↑ Эсхил. Фригийцы, фр.267 Радт
- ↑ Гомер. Илиада I 392
- ↑ Гомер. Илиада II 692
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.354
- ↑ Вергилий. Энеида X 129
- ↑ Вергилий. Энеида XI 666
- ↑ Страбон. География XIII 1, 7 (стр.585)
- ↑ Гомер. Илиада II 693; Квинт Смирнский. После Гомера IV 532—539
- ↑ Гомер. Илиада XIX 296
- ↑ 1 2 Гомер. Илиада II 693
- ↑ Вергилий. Энеида XII 542—547
- ↑ 1 2 Квинт Смирнский. После Гомера XI 84-89
- ↑ 1 2 3 Примечания Н. А. Чистяковой в кн. Аполлоний Родосский. Аргонавтика. М., 2001. С.192
- ↑ 1 2 3 Примечания Н. А. Чистяковой в кн. Аполлоний Родосский. Аргонавтика. М., 2001. С.196
- ↑ Антонин Либерал. Метаморфозы 3
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 5, 9; Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 769
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 806
- ↑ Схолии к Аполлонию Родосскому. Аргонавтика I 1126; II 780, см. Иванчик А. И. Накануне колонизации. Северное Причерноморье и степные кочевники VIII—VII вв. до н. э. в античной литературной традиции. М.-Берлин, 2005. С.130
- ↑ Гесиод. Перечень женщин, фр.157 М.-У.; Схолии к Аполлонию Родосскому. Аргонавтика II 725 // Примечания В. Г. Боруховича в кн. Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С.139
- ↑ схолии к Аполлонию Родосскому. Аргонавтика II 780, см. Иванчик А. И. Накануне колонизации. Северное Причерноморье и степные кочевники VIII—VII вв. до н. э. в античной литературной традиции. М.-Берлин, 2005. С.130
- ↑ Страбон. География XII 3, 4 (стр.542)
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 773
- ↑ схолии к Аполлонию Родосскому, см. Иванчик А. И. Накануне колонизации. Северное Причерноморье и степные кочевники VIII—VII вв. до н. э. в античной литературной традиции. М.-Берлин, 2005. С.132
- ↑ Схолии к Аполлонию Родосскому. Аргонавтика I 1126 = FGrHist 430 F1 = 432 F2, см. Иванчик А. И. Накануне колонизации. Северное Причерноморье и степные кочевники VIII—VII вв. до н. э. в античной литературной традиции. М.-Берлин, 2005. С.130 (вторая книга сочинения Домиция Каллистрата «О Гераклее»)
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 776
- ↑ Схолии // Примечания Н. А. Чистяковой в кн. Аполлоний Родосский. Аргонавтика. М., 2001. С.196
- ↑ См. толкования: Грейвс Р. Белая Богиня. Екатеринбург, 2005. С.363
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 5, 1
- ↑ Ксенофонт. Анабасис VI 2, 3; Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 719
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 9, 23
- ↑ Эсхил. Персы 940
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 7, 8
- ↑ 1 2 3 4 5 Геродот. История I 7
- ↑ Николай Дамасский. История, фр.18 Якоби
- ↑ 1 2 3 4 5 Дионисий Галикарнасский. Римские древности I 27, 1
- ↑ 1 2 Геродот. История IV 45
- ↑ 1 2 Геродот. История I 94
- ↑ 1 2 3 Дионисий Галикарнасский. Римские древности I 27, 2
- ↑ Страбон. География V 2, 2 (стр.219)
- ↑ 1 2 Дионисий Галикарнасский. Римские древности I 28, 2
- ↑ Гигин. Мифы 155
- ↑ 1 2 Цец. Комментарий к «Александре» Ликофрона 52 // Комментарий Д. О. Торшилова в кн. Гигин. Мифы. СПб, 2000. С.102
- ↑ См. Геродот. История I 7
- ↑ Палефат. О невероятном 44; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 6, 3; Овидий. Героиды IX 103
- ↑ Николай Дамасский. История, фр.22 Якоби
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 31, 8
- ↑ Геродот. История IV 45; Дионисий Галикарнасский. Римские древности I 27, 1
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 31, 8; Овидий. Героиды IX 54
- ↑ Плутарх. Об Исиде и Осирисе 24
- ↑ Геродот. История I 84
- ↑ Гигин. Мифы 82; 155; Нонн. Деяния Диониса XLVIII 729
- ↑ Комментарий Д. О. Торшилова в кн. Гигин. Мифы. СПб, 2000. С.102
- ↑ Павсаний. Описание Эллады II 22, 3
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.414
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 6, 3
- ↑ Гесиод, фр.352 М.-У.; Овидий. Метаморфозы XI 156
- ↑ 1 2 Николай Дамасский. История, фр.15 Якоби
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.21
- ↑ Гигин. Мифы 134
- ↑ Овидий. Метаморфозы III 582—691
- ↑ 1 2 3 4 5 Комментарий О. П. Цыбенко в кн. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. Кн.4-7. СПб, 2005. С.312
- ↑ 1 2 Гомер. Илиада II 864; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 35
- ↑ Вяч. И.Иванов // Эсхил. Трагедии. М., 1989. С.581-582
- ↑ Гомер. Илиада V 43
- ↑ Вергилий. Энеида IX 545—556
- ↑ Павсаний. Описание Эллады I 35, 7-8
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXV 499—525
- ↑ Квинт Смирнский. После Гомера I 387—391
- ↑ Вергилий. Энеида X 139—142
- ↑ Гомер. Илиада XX 382
- ↑ Климент. Протрептик 45, 3
- ↑ Вергилий. Энеида IX 545
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXV 457, 485
- ↑ 1 2 Квинт Смирнский. После Гомера I 392—410
- ↑ Гомер. Илиада XX 383
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXIV 47; XLIII 408
- ↑ Гомер. Илиада II 865
- ↑ Гигин. Мифы 275
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXV 459—484
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXV 544—557
- ↑ Николай Дамасский. История, фр.47 Якоби
- ↑ Гомер. Илиада V 44
- ↑ Аноним. Находчивые и мужественные в военных делах женщины 9, ссылка на Ксенофила (возможно, испорченное имя Ксанфа Лидийца
- ↑ См. Николай Дамасский. История, фр.44, 11 Якоби.
- ↑ Павсаний. Описание Эллады VIII 38, 10
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 7, 7
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 31, 7
- ↑ Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.142
- ↑ Немировский А. И. Этруски: От мифа к истории. М., 1982. С.103
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 6
- ↑ 1 2 3 Квинт Смирнский. После Гомера I 366—373
- ↑ Цицерон. О природе богов III 39.50
- ↑ Гомер. Илиада II 870; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 35
- ↑ Парфений. О любовных страстях 1, 6
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 62, 4
- ↑ Парфений. О любовных страстях 1, 4.6
- ↑ Стефан Византийский. Этника // Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.616; Лихт Г. Сексуальная жизнь в Древней Греции. М., 2003. С.397, из Псевдо-Климента Римского
- ↑ 1 2 3 Антонин Либерал. Метаморфозы 30, 2
- ↑ Афиней. Пир мудрецов II 15, 42а; VIII 18, 337с
- ↑ 1 2 Гигин. Мифы 190
- ↑ 1 2 Парфений. О любовных страстях 1, 1.6
- ↑ 1 2 3 Квинт Смирнский. После Гомера VIII 89-93
- ↑ Плутарх. О доблести женской 7
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 60, 5
- ↑ Павсаний. Описание Эллады VII 2, 7
- ↑ Парфений. О любовных страстях 35, 4
- ↑ Лактанций. Божественные установления I 22, 23
- ↑ Гесиод. Теогония 339; Гигин. Мифы. Введение 6
- ↑ Павсаний. Описание Эллады VII 4, 1
- ↑ Овидий. Метаморфозы IX 450
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XI 381
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 61, 1
- ↑ Страбон. География XII 3, 31 (стр.556)
- ↑ Страбон. География XII 8, 20 (стр.580)
- ↑ Лукиан. Зевс трагический 8
- ↑ Немировский 1986. С.186
- ↑ Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.96; Клейн Л. С. Анатомия «Илиады». СПб, 1998. С.45
- ↑ Гомер. Илиада II 867; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 35
- ↑ Гомер. Илиада II 871
- ↑ Павсаний. Описание Эллады VIII 10, 4; См. Примечания О. Л. Левинской, И. В. Рыбаковой в кн. Афиней. Пир мудрецов. Кн.1-8. М., 2003. С.521.
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 51, 3
- ↑ Климент. Строматы I 134, 3
- ↑ Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.427, 525, по Гелланику и Аристофану Беотийскому, с.617, из лексикона Фотия
- ↑ Климент. Протрептик 45, 3, по Зенону из Минда
- ↑ Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.616, по Стефану Византийскому. Этника
- ↑ Плутарх. Тесей 11 и комм.
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 60, 1
- ↑ Ксенофонт. Греческая история IV 8, 18
- ↑ 1 2 Молчанов А. А., Нерознак В. П., Шарыпкин С. Я. Памятники древнейшей греческой письменности. М., 1988. С.54
- ↑ Полибий. Всеобщая история XVI 12, 2
- ↑ Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.147
- ↑ Геродот. История I 172
- ↑ Парфений. О любовных страстях 11, 3
- ↑ Курций Руф. История Александра Великого III 7, 4
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 1, 2
- ↑ Овидий. Метаморфозы II 246
- ↑ Страбон. География XIV 2, 16 (стр.656)
- ↑ Феокрит. Идиллии XVII 68
- ↑ Геродот. История I 144
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э VI 18
- ↑ Вергилий. Энеида X 751—752
- ↑ Первый Ватиканский мифограф I 70, 6
- ↑ Николай Дамасский. История, фр.9 Якоби
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 2, 1
- ↑ Схолии к Гомеру. Илиада VI 200 // Примечания В. Г. Боруховича в кн. Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С.143
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.120
- ↑ Вергилий. Энеида IX 696—701
- ↑ Гомер. Илиада XVI 317
- ↑ Гомер. Илиада VI 144; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 35
- ↑ Вергилий. Энеида XII 342—346
- ↑ 1 2 Диодор Сицилийский. Историческая библиотека V 79, 3
- ↑ Вергилий. Энеида XII 342
- ↑ Вергилий. Энеида X 123
- ↑ Гомер. Илиада VI 197, 203
- ↑ Страбон. География XII 8, 5 (стр.573)
- ↑ Страбон. География XIII 4, 16 (стр.630)
- ↑ Афиней. Пир мудрецов VII 50, 297е-298а
- ↑ 1 2 Вергилий. Энеида X 126
- ↑ 1 2 3 Паниасид. Гераклия, фр.23 Бернабе
- ↑ Парфений. О любовных страстях 5, 1.5
- ↑ Вергилий. Энеида XII 343
- ↑ Квинт Смирнский. После Гомера XI 21-27
- ↑ Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.2. С.36, Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.239
- ↑ Гомер. Илиада VI 197
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 1, 1
- ↑ Нонн. Деяния Диониса VII 127
- ↑ Гомер. Илиада VI 205
- ↑ Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.427
- ↑ Гомер. Илиада XVI 325
- ↑ Овидий. Метаморфозы XII 116
- ↑ Клейн Л. С. Анатомия «Илиады». СПб, 1998. С.416
- ↑ 1 2 3 Паниасид. Гераклия, фр.23
- ↑ Вергилий. Энеида I 113, 220
- ↑ Вергилий. Энеида VI 334
- ↑ Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.427, 526, по Дионисию Халкидскому
- ↑ Гомер. Илиада V 695
- ↑ 1 2 Квинт Смирнский. После Гомера VIII 112—118
- ↑ Квинт Смирнский. После Гомера X 158—179
- ↑ Latacz J. Troy and Homer. Oxford UP. 2004. P.89
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 3, 2
- ↑ Гомер. Илиада XVI 463
- ↑ Гомер. Илиада XII 385
- ↑ Квинт Смирнский. После Гомера III 269—275
- ↑ Гораций. Оды I 21, 8
- ↑ Ликофрон. Александра 542
- ↑ Гомер. Илиада II 877
- ↑ Антонин Либерал. Метаморфозы 35, 3
- ↑ Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.179
- ↑ Колобова К. М. Из истории раннегреческого общества. Л., 1951. С.235, 239
- ↑ Платон. Государство X 615с
- ↑ 1 2 Платон. Государство X 614b
- ↑ Стефан Византийский. Этника // Колобова К. М. Из истории раннегреческого общества. Л., 1951. С.249
- ↑ Евангелие от Луки 3, 28
- ↑ Плутарх. Застольные беседы IX 5, 2
- ↑ 1 2 3 4 Яйленко В. П. Архаическая Греция и Ближний Восток. М., 1990. С.151
- ↑ Евфорион, фр.51 Пауэлл
- ↑ Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.1. С.364
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 6, 3
- ↑ Нонн. Деяния Диониса II 145; См. Парфений, фр.22.
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XL 140
- ↑ Нонн. Деяния Диониса II 144; XL 140
- ↑ Парфений, фр.22
- ↑ Ликофрон. Александра 443 и комм.
- ↑ Стефан Византийский. Этника // Яйленко В. П. Архаическая Греция и Ближний Восток. М., 1990. С.154
- ↑ 1 2 3 4 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 14, 3
- ↑ Яйленко В. П. Архаическая Греция и Ближний Восток. М., 1990. С.152
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XLIII 53
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.240
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXXIV 191
- ↑ Берос, фр.13; Агафий. История II 24
- ↑ Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.65
- ↑ Афиней. Пир мудрецов III 14, 78а
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XLIII 55
- ↑ Страбон. География XIV 5, 10 (стр.672)
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XLIII 54
- ↑ См. Нонн. Деяния Диониса I 140
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 5, 5; 14, 3
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 6, 3; III 1, 1; 14, 3
- ↑ Ювенал. Сатиры III 117
- ↑ Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.265
- ↑ Гедил Самосский. Элегия 2 Чистякова
- ↑ Нонн. Деяния Диониса XXXVI 432
- ↑ Страбон. География IX 3, 1 (стр.417); XIV 5, 5 (стр.670)
- ↑ Страбон. География XIII 4, 6 (стр.627)
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика III 850
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека III 1, 1; Страбон. География XII 2, 4 (стр.536); Курций Руф. История Александра Великого III 4, 7
- ↑ Стасин. Киприи, фр.32 Бернабе; Стесихор. Герионеида, фр.183 Пейдж; Эсхил. Просительницы 869
- ↑ Страбон. География XIV 5, 4 (стр.670)
- ↑ Палефат. О невероятном 31
- ↑ Диодор Сицилийский. Историческая библиотека XXXII 2; Добавления к Палатинской антологии; «Библиотека» Фотия // Лосев А. Ф. Мифология греков и римлян. М., 1996. С.544, 608, 618
- ↑ Пиндар. Олимпийские песни XIII 90
- ↑ Аппиан. Римская история XII 1
- ↑ Гесиод. Перечень женщин, фр.157 М.-У.
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 9, 20
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 4
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика IV 187
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 647
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика III 530
- ↑ 1 2 3 Феокрит. Идиллии XIII 44
- ↑ Первый Ватиканский мифограф I 92, 1
- ↑ Первый Ватиканский мифограф II 6, 4
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.374
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 4; Валерий Флакк. Аргонавтика IV 116; Гигин. Мифы 17
- ↑ Страбон. География XII 4, 8 (стр.566), из Александра Этолийского
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 453—485
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 646
- ↑ Страбон. География XII 3, 3 (стр.541)
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 653
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 114—117
- ↑ Вергилий. Энеида V 372
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 105—106
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 50
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.397
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 107—109
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 110—113
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 65
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 9, 20; II 5, 9
- ↑ Гомер. Илиада V 581
- ↑ 1 2 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека Э III 34
- ↑ Гомер. Илиада XIII 643
- ↑ Гомер. Илиада V 582
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 357
- ↑ Квинт Смирнский. После Гомера VI 356, 559—562
- ↑ Гомер. Илиада X 429
- ↑ Схолии к Гомеру. Илиада X 429 // Вестник древней истории. 1947. № 1. С.283
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 923
- ↑ См. Юстин. Эпитома Помпея Трога XX 1, 8.
- ↑ Страбон. География V 1, 4 (стр.212); XII 3, 8 (стр.543), см. Страбон. М., 1994, с.68
- ↑ Страбон. М., 1994, с.186
- ↑ Алкман. Парфений, ст.31
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 947
- ↑ Страбон. География XII 2, 3 (стр.535)
- ↑ Страбон. География XII 3, 30 (стр.556)
- ↑ Гиндин Л. А., Цымбурский В. Л. Гомер и история Восточного Средиземноморья. М., 1996. С.232
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 842
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 903
- ↑ 1 2 Валерий Флакк. Аргонавтика V 113
- ↑ 1 2 Плутарх. Лукулл 23
- ↑ 1 2 Гигин. Мифы 14 (с.35)
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 949
- ↑ 1 2 3 Плутарх. Тесей 26, по Менекрату из Никеи
- ↑ Схолии к Гомеру. Одиссея X 257 // Ильинская Л. С. Древнейшие островные цивилизации центрального Средиземноморья в античной исторической традиции. М., 1987. С.9
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.3. С.326
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 903—923; Валерий Флакк. Аргонавтика V 82-100
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 949; Валерий Флакк. Аргонавтика III 113; Гигин. Мифы 14 (с.35)
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 902
- ↑ 1 2 3 Павсаний. Описание Эллады VII 3, 10
- ↑ 1 2 3 Страбон. География XIII 1, 3 (стр.582)
- ↑ Николай Дамасский. История, фр.51 Якоби
- ↑ Аристотель, фр.611 Розе // Яйленко В. П. Архаическая Греция и Ближний Восток. М., 1990. С.113
- ↑ Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.2. С.373
- ↑ Мосх. Плач о Бионе 71; Павсаний. Описание Эллады VII 5, 12
- ↑ Полибий. Всеобщая история XVIII 44, 4
- ↑ Немировский А. И. Этруски: От мифа к истории. М., 1982. С.19
- ↑ Тацит. Анналы IV 56
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 370
- ↑ Драконций. Гилас 119
- ↑ Гигин. Мифы. Введение 6
- ↑ Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 985
- ↑ 1 2 Аполлоний Родосский. Аргонавтика II 992
- ↑ Эсхил. Прикованный Прометей 724; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека II 5, 9; Диодор Сицилийский. Историческая библиотека IV 16, 1
- ↑ Павсаний. Описание Эллады I 15, 2
- ↑ Страбон. География XII 3, 15 (стр.547)
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 9, 23; II 5, 9; Овидий. Метаморфозы II 249
- ↑ Павсаний. Описание Эллады IX 19, 3
Отрывок, характеризующий Список малоазиатских имён в древнегреческой мифологии
На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.
В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.
Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.
На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.
Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».
В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
