Триптолем
| Триптолем |
|---|
Триптолем (др.-греч. Τριπτόλεμος, лат. Triptolemus) — герой цикла элевсинских и аттических мифов о Деметре, сын элевсинского царя Келея и Метаниры (по Овидию и Нонну) (либо Кофонеи, либо Гионы, либо Деиопы). По аргосской версии, сын Трохила[1]. По Паниасиду, сын Элевсина[2]. По Орфею, сын Дисавла. По версии, сын Геракла и Полигимнии[3]. По Ферекиду Афинскому и Мусею, сын Океана и Геи[4]. В трагедии Херила «Алопа» рассказывается, что Керкион и Триптолем были братьями, что их родила дочь Амфиктиона, что отцом Триптолема был Рар, а Керкиона — Посейдон[5].
По элевсинскому преданию, Деметра, в образе смертной женщины, пришла к царю Келею в Элевсин и взялась воспитывать младшего брата Триптолема, Демофонта. Однажды ночью, желая дать Демофонту бессмертие, она положила его в огонь, но в это время как раз вошла Метанира. Испуганная мать подняла крик, а тем временем ребёнка истребило пламя. В вознаграждение за эту потерю Деметра подарила Триптолему запряженную драконами крылатую колесницу и пшеничные семена. По Гигину, не Демофонт, а сам Триптолем был положен Деметрою в огонь, причём отец его Элевсин, за то, что стал свидетелем таинства, был поражён смертью, а сам Триптолем одарен упомянутыми атрибутами земледелия. Деметра излечила его от болезни, напоив соком мака и молоком, но не смогла дать бессмертие[6]. Принёс Деметре в жертву свинью, посыпав её соленой мукой[7]. Пас быков[8].
Как любимец Деметры, Триптолем был посвящён в тайну священных мистерий и стал жрецом богини, которая научила его обрабатывать землю; с его именем связано введение в Аттике земледелия и распространение оседлой культуры. Так, на прилегающем к Элевсину Рарийском поле, где показывали алтарь Триптолема, впервые, но преданию, была обработана земля под посев и собрана первая жатва. Позднее и в Афинах, на западном склоне Акрополя, утвердился культ Триптолема: здесь был построен Элевсиний и храм Триптолема[9], на месте, где Афина, также учительница земледелия, впервые вспахала землю. Показывали ещё одно место, которое, по преданию, было вспахано и засеяно Триптолемом при введении в стране хлебопашества: оно находилось на священной дороге, соединявшей Афины с Элевсином. Эти три пункта фигурировали в культе, во время праздника тройной священной пахоты. Триптолем считался изобретателем плуга[10].
Деятельность Триптолема, как первого учителя хлебопашества, не ограничивалась Аттикой; на своей волшебной колеснице он объехал землю, повсюду распространяя вновь открытое им знание и связанную с развитием земледелия культуру. Вазовая живопись и другие произведения искусства дают нам обстоятельную картину этой деятельности Триптолема — в основном он представляется сидящим или стоящим на крылатой колеснице, влекомой парою драконов, причём изображается или момент его отправления в далекий путь, в присутствия Деметры и Персефоны, которые вручают ему орудия земледелия и хлебные зерна (краснофигурные вазы), или момент полёта по воздуху, когда Триптолем рассыпает дары Деметры перед изумленными людьми.
Во время путешествия Триптолема Деметра защищала своего любимца от опасностей; скифского царя Линка, замыслившего убить Триптолем, она обратила в рысь, а гетского царя Карнабона, который хотел убить Триптолема и умертвил одного из его драконов — в созвездие Змееносец (иногда Стрелец).
Сам Триптолем изображается бородатым мужчиной; в руке у него скипетр или связка колосьев, или чаша с вином. Софокл в своём «Триптолеме» представил героя во время полёта по земле, распространяющим дары Деметры в негостеприимных странах; в конце путешествия он борется с недоброжелательством Келея, но выходит из борьбы победителем и воцаряется в стране, основывает город Элевсин и устанавливает культ Элевсинской Деметры. Позднее и у других народов Греции сложились сказания о первом хлебопашце, причём у некоторых народов Триптолем был перенесен в местные генеалогические сказания.
Так, в Аргосе существовало предание о путешествии Триптолема на восток (в Сирию), куда он отправился в поисках за Ио. Аргивяне послали его на розыски Ио, которая исчезла в Тире, и он блуждал по Киликии. Аргивяне, скитавшиеся вместе с Триптолемом в поисках Ио, основали Тарс в Киликии[11]. Остальные остались с ним в области у Оронта. Позднее антиохийцы почитали Триптолема как героя и справляли его праздник на горе Касии[12]. В эллинистическую эпоху основание некоторых греческих поселений в Сирии и введение земледельческой культуры приписывалось Триптолему. В Александрии, в связи с плодородием почвы и под влиянием культа Осириса, возник новый Элевсин, причём на Триптолема были перенесены некоторые черты названного египетского божества.
По смерти Триптолем получил божеские почести; по Платону, он был одним из трёх судей в подземном царстве. Триптолема отождествляли с созвездием Волопас или, по более редкой версии, с вместе с Иасионом, близким с ним по мифологической функциональности — с созвездием Близнецы[13].
Действующее лицо трагедии Софокла «Триптолем» (фр.596-611 Радт) и неизвестного автора «Триптолем».
В римской традиции греческому типу Триптолема с заменой колосьев рогом изобилия подражали статуи Эвентуса.
Напишите отзыв о статье "Триптолем"
Примечания
- См. также Вергилий. Георгики I 19; Нонн. Деяния Диониса XIII 187.
- ↑ Павсаний. Описание Эллады I 14, 2
- ↑ Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 5, 2
- ↑ Гигин. Мифы, выписки Досифея 1
- ↑ Мусей, фр.14 Керн
- ↑ Павсаний. Описание Эллады I 14, 3; Комментарий Д. О. Торшилова в кн. Гигин. Мифы. СПб, 2000. С.179
- ↑ Овидий. Фасты IV 529—560
- ↑ Гигин. Мифы 277
- ↑ Климент. Протрептик 20, 2
- ↑ Павсаний. Описание Эллады I 14, 1
- ↑ Арнобий. Против язычников I 38
- ↑ Страбон. География XIV 5, 12 (стр.673)
- ↑ Страбон. География XVI 2, 5 (стр.750)
- ↑ Гигин. Астрономия II 22
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Триптолем
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
