Нереиды
Поделись знанием:
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
Нереиды (др.-греч. Νηρηίδες) — в греческой мифологии[1] морские божества, дочери Нерея и океаниды Дориды[2][3], по внешнему виду напоминающие славянских русалок.
Описание
Их 50[4] (Гесиод в «Теогонии» утверждает, что их пятьдесят, но поименно называет пятьдесят одну, повторяя дважды имя «Амфитрита») или 100[5][6]. Живут в гроте на дне моря.
Судя по их именам, они — олицетворенные свойства и качества морской стихии, поскольку она не вредит человеку, но является к нему расположенной и чарует его своей прелестью. Они посетили свадьбу Фетиды[7]. Составляли хор в трагедии Эсхила «Нереиды». Нереидам посвящён XXIV орфический гимн.
Нереиды ведут идиллически-спокойную жизнь в недрах моря, развлекаясь мерными движениями хороводов, в такт движению волн; в зной и лунные ночи они выходят на берег, или устраивают музыкальные состязания с тритонами, или на берегу, вместе с нимфами суши, водят хороводы и поют песни. Их почитали прибрежные жители и островитяне и хранили слагавшиеся о них сказания. Вера в них сохранилась даже до нашего времени, хотя нереиды нынешней Греции — вообще нимфы водной стихии и смешиваются с наядами.
Особенно известны из них были:
- Амфитрита — супруга Посейдона;
- Фетида — руководительница хора нереид, к которой сватались Зевс и Посейдон, но выдана Зевсом за смертного Пелея после получения неблагоприятного предсказания от Прометея;
- Галатея — возлюбленная Акида, убитого циклопом Полифемом в приступе ревности;
- Немертея (др.-греч. Νημέρτεια — истина);
- Талия — участвовала в плаче нереид вместе с Ахиллом по погибшему Патроклу.
Список нереид
- Автоноя[2][3]
- Агава[8][2][3][9][10]
- Актея[2][3][9][10]
- Амафея (Амафия/Аматия)[9][10]
- Амфинома[9][10]
- Амфифоя (Амфитоя)[9][10]
- Амфитрита[2][3]
- Апсевда (Апсевдес)[9][10]
- Асия Результат ошибочного чтения текста Вергилия[10][11]
- Галатея
- Галена (у Еврипида Галанея) «Спокойствие»[12]. Божество спокойного моря[13]. Её статуя в Коринфе[14]. Участница пятого из «Морских разговоров» Лукиана. Согласно Мнасею, рождена Рыбой и её братом Покоем, сестра Мурены и рыб-Веретен[15][3]
- Галимеда[2][3]
- Галия[2][3][9]
- Гиппоноя[2][3]
- Гиппофоя[2][3]
- Главка[1][3][9][10]
- Главконома[2][3]
- Деиопея, эпитет «азийская»[10][16]
- Дексамена[9][10]
- Деро[2]
- Деянира[2]
- Динамена (en:Dynamene)[2][3][9][10]
- Диона[2]
- Дорида (Дориса)[3][9][10]
- Дото (Дота)[17][18][2][3][9][10]
- Дрима (Дримо)[10][16]
- Евагора[2][3]
- Еварна (Эварна)[3]
- Евдора[2][3]
- Евкранта (Эвкранта) (Эвкрата у Аполлодора)[2][3]
- Евлимена (Эвлимена)[2][3]
- Евмолпа (Эвмолпа)[2]
- Евника (Эвника)[2][3]
- Евпомпа (Эвпомпа)[3]
- Евридика[10]
- Ианасса (Янасса)[9][10]
- Ианира[9][10]
- Иера (Иэра)[9][10]
- Иона[2]
- Ифианасса[19].
- Калипсо[2]
- Каллианасса[9][10]
- Каллианира[9]
- Кето[2]
- Кидиппа[10][16]
- Киматолега[3]
- Кимо[2][3]
- Кимодока[3][9][10][16][20]
- Кимотоя (Кимофоя)[21] Напоминает о предсказании Прометея[22]. Помогает троянцам Энея после бури[23][2][3][9][10]
- КлименаУ Гигина имя названо дважды, она возникла в результате чтения Вергилия, спутана с океанидой[9][10][11]
- Кранто[2]
- Кренеида[10]
- Ксанфо (Ксанто)[10][16]
- Лаомедея[3]
- Леагора[3]
- Левкотоя[10]
- Лигейя (Лигея)[10][16]
- Ликориада (en:Lycorias, Ликорида)[10][16]
- Лимнорея (Лимнория)[2][9][10]
- Лисианасса[3]
- Мелита, спутница игр Персефоны[24][2][3][9][10][11][20]
- Мениппа[3][11]
- Мера (Майра/Мэра)[9][10][11]
- Навсифоя (Навситоя)[2]
- Немертея[3][10]
- Неомерида[2]
- Несея (Несайя, en:Nesaea)[25] (у Вергилия Низея)[2][3][9][10][16][21]
- Несо[3]
- Нимерта[9]
- Ниса[20]
- Опис[10][16]
- Орифия[9][10]
- Панопея (Панопа)
- Пасифея[3][11]
- Плексавра[2]
- Плото[3]
- Полиноя[2]
- Понтомедуса[2]
- Понтопорея (en:Pontoporia)[3]
- Проноя[3]
- Прото (Прота)[2][3][9][10]
- Протомедея[3]
- Пулиноя[3]
- Сао[2][3]
- Спейо (Спио/Спея)[2][3][9][10][16][20]
- Талия[1] Нереида[9][10][16]
- Фелия[20]
- Фемисто[3][11]
- Феруса[9][10]
- Фетида
- Филодока (Филлодока)[10][16]
- Фоя (Тоя)[3][9][10]
- Эиона[2][3]
- Эрато[2][3]
- Эфира[10][16]
В астрономии
- В честь Фетиды назван астероид (17) Фетида открытый в 1852 году
- В честь Амфитриты назван астероид (29) Амфитрита, открытый в 1854 году.
- В честь Галатеи назван астероид (74) Галатея, открытый в 1862 году, а также спутник Нептуна Галатея, открытый в 1989 году.
- В честь Климены назван астероид (104) Климена, открытый в 1868 году
- В честь Динамены назван астероид (200) Динамена, открытый в 1879 году.
- В честь Евкранты (Эвкраты) назван астероид (247) Эвкрата, открытый в 1885 году
- В честь Галены назван астероид (427) Галена, открытый в 1897 году.
В биологии
- В честь Немертеи назван тип морских червей Немертины (лат. Nemertea).
- В честь нереид назван ряд родов кольчатых червей (Spio, Amphitrite, Eunice, Phyllodoce, Dero).
См. также
- Аретуса (нереида). См. Мифы Евбеи.
- Галатея (нереида).
- Неэра (нереида). См. Скифия и Кавказ в древнегреческой мифологии.
Напишите отзыв о статье "Нереиды"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т., T.1 c.306, T.2 c. 212—213, 491
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 2, 7
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 Гесиод. Теогония. 243—262
- ↑ Еврипид. Ифигения в Тавриде 274
- ↑ Платон. Критий 116е
- ↑ Проперций. Элегии III 7, 67
- ↑ Еврипид. Ифигения в Авлиде 1055
- ↑ Нонн. Деяния Диониса VI 295
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 Гомер. Илиада XVIII 39-48
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 Гигин. Мифы. Введение 8
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.194, 354; Т.2. С. 325, 374, 380; Т.3. С. 32, 384
- ↑ Еврипид. Елена 1457
- ↑ Каллимах. Эпиграмма 14 Пейдж
- ↑ Павсаний. Описание Эллады II 1, 8
- ↑ Афиней. Пир мудрецов VII 62, 301d
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Вергилий. Георгики IV 336—343
- ↑ Вергилий. Энеида IX 102
- ↑ Валерий Флакк. Аргонавтика I 135
- ↑ Лукиан. Морские разговоры 14, 1
- ↑ 1 2 3 4 5 Вергилий. Энеида V 826
- ↑ 1 2 Проперций. Элегии II 26, 15
- ↑ Квинт Смирнский. После Гомера V 399—401
- ↑ Вергилий. Энеида I 144
- ↑ Гимны Гомера V 419
- ↑ Ликофрон. Александра 400
| ||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Нереиды
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
