Унковский, Иван Семёнович

Иван Семёнович Унковский
Дата рождения	10 апреля 1822(1822-04-10)
Место рождения	с. Колышево, Перемышльский уезд, Калужская губерния
Дата смерти	23 августа 1886(1886-08-23) (64 года)
Место смерти	Москва
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Флот
Годы службы	1839—1861
Звание	адмирал
Награды и премии	3-й ст. 2-й ст. 1-й ст. 1-й ст. 2-й ст. 1-й ст.
В отставке	ярославский военный и гражданский губернатор, сенатор, директор Николаевского сиротского института

Ива́н Семёнович Унко́вский (10 апреля (29 марта по ст.стилю) 1822, с. Колышево, Перемышльский уезд, Калужская губерния — 23 августа (11 августа по ст.стилю) 1886, Москва) — русский адмирал, кругосветный мореплаватель, сенатор, исследователь Японского моря и залива Петра Великого. В 1861—1877 годах — ярославский военный и гражданский губернатор.

Биография

И. С. Унковский родился в селе Колышеве недалеко от посёлка Воротынск Перемышльского уезда Калужской губернии в семье отставного капитан-лейтенанта флота. Он был третьим сыном Семёна Яковлевича Унковского, соратника и близкого друга М. П. Лазарева, с которым участвовал в четвёртом российском кругосветном плавании на шлюпе «Суворов» в 1813—1816 годах.

В 1835 году по высочайшему повелению императора Николая I И. С. Унковский был зачислен в Морской кадетский корпус, который успешно окончил в 1839 году. По окончании корпуса он был определён на службу в 8-й Балтийский флотский экипаж с присвоением звания мичмана. Кампанию 1840 года Унковский провёл в море на брандвахтенном бриге «Казарский».

Служба на Черноморском флоте

Весной 1841 года И. С. Унковского по желанию отца перевели в списки Черноморского флота и направили для прохождения службы в город Николаев. С апреля 1842 года Унковский был назначен адъютантом к командующему флотом адмиралу М. П. Лазареву. Являясь представителем командующего И. С. Унковский постоянно находился в плаваниях на различных кораблях. В 1843—1844 годах находясь в качестве вахтенного командира на бриге «Персей» вначале отправился из Одессы в греческий порт Пирей с поручением командования к российскому посланнику, а затем побывал во многих портах Средиземноморья, собирая разведывательные данные о состоянии иноземных военных флотов и политической обстановке, складывавшейся на Балканах. Высокой оценкой собранных Унковским сведений стало представление его к ордену Святого Станислава 3-й степени. Весной 1845 года И. С. Унковский был произведён в лейтенанты. В том же году за отличное несение службы на пароходофрегате «Громоносец», осуществлявшем крейсерские операции и поддержку высадки десантов у восточных берегов Чёрного моря, он был представлен к ордену Святой Анны 3-й степени.

В 1846 году И. С. Унковский был назначен командиром яхты (тендера) «Орианда». По описанию В. К. Истомина, «Орианда» — одномачтовое судно, выстроенное в 1836 году под личным наблюдением М. П. Лазарева, составляла предмет особой гордости адмирала. На ней Унковский три года плавал по Бугу и в Днепровском лимане, постоянно принимая участие в морских учениях, проводимых М. П. Лазаревым.

Служба на «Ореанде» принесла И. С. Унковскому первый большой успех и общефлотскую славу благодаря победе в гонке яхт, тендеров и шхун на императорские призы. Гонка проходила летом 1848 года в Кронштадте. Перед этим «Орианда» пересекла Чёрное и Средиземное моря и через Гибралтар по Атлантике достигла Балтийского моря. В экипаж, кроме командира, входило три офицера и двадцать пять матросов. «Орианда» прибыла в Кронштадт 8 августа 1848 года после более чем трёхмесячного плавания. Вот как описывал гонку в своей книге В. К. Истомин:

Гонка была назначена на тринадцатое августа. Погода была тихая, ветер самый умеренный. Уже в самом начале гонки ясно обозначились преимущества многих балтийских яхт перед «Ориандою», которая и по устарелой конструкции, и по невыгодности положения вскоре оказалась позади всех. На «Орианде» были приняты все меры, чтобы воспользоваться каждой случайностью, все было рассчитано с целью облегчения успеха: матросы лежали на палубе, чтобы меньше парусило, у рулевого даже были подвязаны уши платком, чтобы ничем не отвлекаться. Гонка шла довольно медленно, как вдруг с юга стали надвигаться тучи и набежал шквал. На яхтах стали убирать паруса… Только этой случайности и ожидал Унковский. Рискуя перевернуться с яхтой, он не только не убрал парусов, под которыми шёл, но почти мгновенно, благодаря превосходной команде, прибавил столько парусов, сколько было возможно. «Орианда» понеслась как птица. Яхта за яхтою оставались позади… Ровно в семь часов вечера «Орианда» бросила якорь у маячного судна — фрегата «Паллада», оставив далеко за собою всех состязавшихся. Иван Семёнович говорил всегда, что это была лучшая минута в его жизни.

«Орианда» удостоилась посещения императора Николая I, который поздравил И. С. Унковского и вручил ему «высочайший приз» — позолоченный серебряный ковш, украшенный драгоценными камнями с надписью «Преуспевшему в морских гонках 14 августа 1848 г.», а яхте было присвоено имя «императорская». Сам Унковский высочайшим указом был произведён в капитан-лейтенанты.

В 1849 году И. С. Унковский принял командование бригом «Эней», на котором патрулировал у абхазских берегов, а в 1850—1851 году с «особым» заданием совершал плавание в Средиземном море. В этой средиземноморской компании за отличное управление судном он заслужил похвалу императора Франца-Иосифа и одобрение сопровождавшего монарха английского адмирала.

Победив на гонках и вырвав приз у яхт новейшей конструкции, И. С. Унковский тем же путём вернулся обратно на Чёрное море, испытав все невероятные трудности зимнего похода по Балтийскому морю и Атлантическому океану с половинным числом команды, убывшей вследствие вспыхнувшей во время стоянки яхты в Кронштадте холеры.

Осенью 1851 года И. С. Унковский был назначен флигель-адъютантом Николая I и переведён в списки Балтийского флота.

Командир фрегата «Паллада» и «Аскольд»

В 1852 году в Японию с секретной дипломатической миссией направилась эскадра вице-адмирала Е. В. Путятина. Флагманским кораблём эскадры — фрегатом «Паллада» — командовал капитан-лейтенант Иван Унковский. Это плавание положило начало новому этапу в истории российского мореплавания в Тихом океане. Оно совпало с Восточной войной.

В то время русским морякам трудно было противостоять превосходящим силам англо-французского флота, но, как сообщал находившийся на фрегате «Паллада» И. А. Гончаров, «у нас поговаривают, что живыми не отдадутся, — и если нужно будет, то будут биться, слышишь, до последней капли крови» (книга «Фрегат „Паллада“»). В 1854 году «за отличие» Унковский произведен в чин капитана 2-го ранга, а в следующем году пожалован орденом Святой Анны 2-й степени.

В следующей Тихоокеанской экспедиции 1857—1860 годов Иван Семенович Унковский был командиром фрегата «Аскольд». В 1860 году Унковскому был присвоен чин контр-адмирала.

Служба на берегу

Гражданскую службу с 1861 по 1873 годы исполнял в должности ярославского губернатора. С большой энергией преследовал взяточничество и сменил в губернии множество административных лиц.

Семья

Жена (с 1865) — Анна Николаевна Коровкина (1848—1927), дочь отставного гвардейского офицера. После смерти мужа, она переехала из Москвы в свой родной город Ярославль, где родилась, воспитывалась и вышла замуж. Состояла на должности начальницы Ярославского женского епархиального училища. Дети:

• Анна (1866?—1938) — супруга Сергея Алексеевича Хвостова.
• Варвара (1867—1894) — вторая супруга Александра Владимировича Михалкова.
• Евдокия (умерла в детстве),
• Семён (?—1921) — женат первым браком на Зое Львовне Ауэр, вторым — на Марии Львовне Ауэр, дочерях основателя русской скрипичной школы Льва Семёновича Ауэра..
  • Внук — Михаил Семёнович Унковский (1904—1940), выпускник театральной студии имени Ермоловой (1925), с 1929 года — артист студии Хмелёва в Москве (театра-студии имени М. Н. Ермоловой), муж народной артистки РСФСР Эды Урусовой; умер в Севвостоклаге на Колыме.
• Екатерина (1873—1935) — супруга Сергея Дмитриевича Евреинова (1869—1932),
• Ольга — супруга Петра Ивановича Раевского.

Память

Именем И. С. Унковского на географической карте названы: бухта и каменная банка в Японском море.

Похоронен на родине, в [kalugaestates.ru/id141 церкви села Козлово].

Ссылки

• Морской биографический словарь , С-Пб, «LOGOS», 1995 год. ISBN 5-87288-095-2
• «Адмирал Иван Семенович Унковский», В. К. Истомин, М., 1910 год.
• «Хроника полузабытых плаваний», А. Н. Норченко, СПб, «Балт-Медиа», 2003 год. ISBN 5-9900124-1-1
• [www.vgd.ru/U/undolski.htm vgd.ru]
• [ebay.shareideas.biz/books/Bse/STRU-YA/2702.htm ebay.shareideas.biz]
• Энгельгардт Б. М. [feb-web.ru/feb/gonchar/critics/gmi/gmi-074-.htm «Кают-компания фрегата „Паллада“»: (Из первой редакции монографии Б. М. Энгельгардта. Глава III)] / [Вступ. ст. и публ. Т. И. Орнатской] // И. А. Гончаров. Новые материалы и исследования. — М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2000. — С. 74—82. — (Лит. наследство; Т. 102).
• [vorotinsk2.narod.ru/unk.html vorotinsk2.narod.ru]
• [www.rusk.ru/st.php?idar=800455 rusk.ru]
• [www.pgpb.ru/cd/primor/first/ynk.htm Унковский Иван Семенович]
• [pokrov.kalugaedu.ru/index.php/2011-01-23-14-51-16/2011-01-23-14-55-33/2011-11-23-13-18-12/141-2011-08-04-06-11-14 Их девизом была вера и верность] // Приложение к Вестнику «Добрая Воля». — 1999. — № 14.

Отрывок, характеризующий Унковский, Иван Семёнович

Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.