Фабиан, Карлуш

Карлуш Алберту Идайеш Суариш Фабиан Karlos Alberto Idães Soares Fabião<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Губернатор Португальской Гвинеи
7 мая 1974 года — 10 сентября 1974 года
Предшественник:	Сан Гувейя
Преемник:	пост упразднён
Начальник Главного штаба сухопутных сил Португалии
16 октября 1974 года — 28 ноября 1975 года
Предшественник:	Жайме Силвериу Маркиш
Преемник:	Антониу душ Сантуш Рамалью Эаниш
Министр сухопутных войск Португалии
8 августа 1975 года — 19 сентября 1975 года
Предшественник:	пост учреждён
Преемник:	пост упразднён
Вероисповедание:	католик
Рождение:	9 декабря 1930(1930-12-09) Лиссабон, Португалия
Смерть:	2 апреля 2006(2006-04-02) (75 лет) Лиссабон, Португалия
Место погребения:	Лиссабон
Супруга:	Н.Гонсалвиш
Партия:	Движение вооружённых сил
Образование:	Военный колледж
Профессия:	военный
Военная служба
Звание:	лейтенант (1956), капитан (1959), майор (1967), полковник (1974), бригадный генерал (1974-1975), подполковник
Командовал:	797-я команда егерей «Os Camelos» (1965—1967)
Награды:

Карлуш Алберту Идайеш Суариш Фабиан (порт. Karlos Alberto Idães Soares Fabião; 9 декабря 1930, Лиссабон, Португалия — 2 апреля 2006, Лиссабон, Португалия) — португальский политический и военный деятель, последний губернатор Португальской Гвинеи в 1974 году, начальник Главного штаба сухопутных сил Португалии в 1974 — 1975 годах, активный участник революционного процесса в Португалии после «Революции гвоздик».

Биография

Карлуш Алберту Идайеш Суариш Фабиан родился 9 декабря 1930 года в Лиссабоне. Окончил Лицей Жиля Висенти (порт. Liceu de Gil Vicente). 3 ноября 1950 года в возрасте 20 лет он добровольно пошёл в Военную школу (порт. Escola do Exército), где 1 октября 1953 года получил звание аспиранта пехоты. В том же году прошёл обучение в Пехотной школе (порт. Escola Prática de Infantaria).

Военная карьера

В 1954 году аспирант пехоты Карлуш Фабиан был распределён в 14-й пехотный полк (порт. Regimento de Infantaria n.º 14), где 1 ноября того же года ему было присвоено звание алферса. С 1955 по 1959 год он проходил службу (т. н. «комиссию») в Португальской Гвинее, где 1 декабря 1956 года получил звание лейтенанта пехоты. По возвращении в Португалию, 1 декабря 1959 года Фабиану было присвоено звание капитана пехоты. В 1960 — 1961 годах он проходил службу при Отдельном территориальном командовании в Гвинее (порт. Comando Territorial Independente da Guiné) и в 3-м военном округе. После начала колониальной войны в 1961 году был направлен в Анголу, где прослужил два года. По возвращении в Португалию непродолжительное время служил в 1-м пехотном полку (порт. Regimento de Infantaria n.º 1) (1963) и в 5-м батальоне егерей (порт. Batalhão de Caçadores n.º 5) (1964). В 1965 году вновь был направлен на службу в Португальскую Гвинею, где командовал 797-й егерской командой «Os Camelos» («Верблюды», порт. Companhia de Caçadores n.º 797, “Os Camelos”) с 23 апреля 1965 по 19 января 1967 года. 25 июля 1967 года Карлушу Фабиану было присвоено звание майора пехоты (с отличием). Во время губернаторства в Гвинее генерала Антониу ди Спинолы выдвинулся и стал одним из его ближайших помощников. Не раз поощрялся по службе, имел награды. В 1967 году Фабиан проходил обучение в Военном центре психотехнических исследований (порт. Centro de Estudos Psicotécnicos do Exército), после чего был вновь отправлен в Гвинею, где в апреле 1971 года — апреле 1973 года командовал Специальным корпусом гвинейской милиции (порт. Corpo Especial das Milícias da Guiné). В августе 1972 года он сотрудничал в журнале «ZOE», органе организации «Agrupamento de Transmissões da Guiné».

В оппозиции режиму Каэтану

После окончания службы в Гвинее, в 1973 году, Карлуш Фабиан был вновь направлен на обучение в Военный центр психотехнических исследований. В июне того же года он открыто критиковал I Конгресс участников войны в колониях (порт. I Congresso de Combatentes do Ultramar) в Порту.

После того, как майор Фабиан, выступая в Высшем институте военных исследований (порт. Instituto de Altos Estudos Militares)в Педросуше (Лиссабон), осудил правый заговор генерала Каулзы ди Арриаги 17 декабря 1973 года, он был переведён на службу в г. Брага, в 8-й мобилизационный округ (порт. Distrito de Recrutamento e Mobilização n.º 8). 1 января 1974 года Карлуш Фабиан получил звание полковника. Вскоре Фабиан стал одним из активных членов «Движения капитанов», готовившего свержение режима Марселу Каэтану.

Губернатор Португальской Гвинеи

После «Революции гвоздик», 2 мая 1974 года Карлуш Фабиан, как представитель Совета национального спасения, был направлен в Париж для переговоров с президентом Сенегала Леопольдом Седаром Сенгором по вопросу о Португальской Гвинее, а 7 мая 1974 года был назначен губернатором, представителем правительства, делегатом СНС и командующим вооруженными силами в Португальской Гвинее. В это время в колонии продолжались бои между португальской армией и силами повстанческой организации ПАИГК, уже провозгласившей независимость страны, а в португальской армии многие требовали прекращения войны. 23 мая Фабиану было присвоено звание бригадного генерала по должности, и в тот же день газета «Република» опубликовала открытое письмо военнослужащих сухопутных войск, ВВС и ВМС в Гвинее-Бисау к правительству с требованием немедленного прекращения войны в колониях и возвращения на родину. В другом таком письме говорилось, что военные в колониях следят за развитием событий — «Мы гибнем на войне, живем в адских условиях, в обстановке ненужных, ничем неоправданных лишений и жертв. Пусть члены наших семей активно выступят за немедленное окончание войны с тем, чтобы их сыновья, братья, мужья смогли, наконец вернуться домой». 25 мая в Лондоне министр иностранных дел Мариу Суариш начал переговоры с членом Исполкома ПАИГК, заместителем Государственного комиссара вооруженных сил Республики Гвинея-Бисау майором Педру Пирешем. В июне переговоры были перенесены в Алжир и шли с переменным успехом. 27 июня президент Антониу ди Спинола направил Фабиану инструкцию о созыве Народного конгресса Гвинеи, который должен был бы провозгласить её независимость, однако 1 июля пленарная ассамблея Движения вооружённых сил Португальской Гвинеи выступила за немедленное признание независимости. 26 августа в Алжире было подписано соглашение о прекращении военных действий в Португальской Гвинее и о признании её независимости. На Карлуша Фабиана легла ответственность за эвакуацию из бывшей колонии португальских войск и поселенцев и передачу власти ПАИГК. 10 сентября Гвинея-Бисау официально получила независимость, а 15 октября 1974 года Карлуш Фабиан покинул Африку.

Высшие посты в армии и революционный процесс

Тем временем в Португалии ситуация изменилась. После сентябрьских событий, приведших к отставке президента ди Спинолы, покровительствовавшего Фабиану, к власти в стране пришли другие люди. Однако это только способствовало его карьерному взлёту. 8 октября постановлением Государственного совета генерал Карлуш Фабиан был введен в состав Совета национального спасения Португалии и Государственного совета, 10 октября — в Высший совет Движения вооружённых сил. 16 октября 1974 года, после отставки Жайме Силвериу Маркиша, сторонника Спинолы, Карлуш Фабиан был назначен начальником Главного штаба сухопутных сил Португалии и получил звание четырёхзвёздного генерала по должности. 28 октября он по должности вошёл и в «Совет двадцати» (порт. Conselho dos Vinte), созданный для руководства вооружёнными силами, а 6 декабря был включён в состав Ассамблеи ДВС (порт. Assembleia de Delegados do MFA) или Ассамблеи двухсот (порт. Assembleia dos Duzentos).

На своем посту Фабиан пытался примирить враждующие группировки в армии. Его политические убеждения всё это время продолжали оставаться неясными, хотя генерала постоянно показывали в телевизионных новостях. С одной стороны на его поддержку рассчитывал правый генерал Антониу ди Спинола, с другой стороны Фабиан заявлял 18 января 1975 году еженедельнику «Expresso»:

Ни одна революция не существует без революционных законов.

Оригинальный текст (порт.)  

"Não há revolução sem leis revolucionárias"

Во время событий 11 марта 1975 года Карлуш Фабиан не поддержал Спинолу, с которым его связывала личная дружба, и 15 марта вошёл в состав Революционного совета Португалии. 1 августа 1975 года он вместе с вице-адмиралом Роза Коутинью и капитаном Родригу ди Соуза-и-Каштру направлялся в Анголу в составе делегации Революционного совета, а 7 августа вместе с командующим Оперативным командованием на континенте генералом Отелу Сарайва ди Карвалью и его адъютантом капитаном Маркишем Жуниором — в Порту для изучения ситуации в Северном военном округе. Фабиан не проявлял себя как активный политик, но в августе 1975 года вместе с Отелу Сарайва ди Карвалью резко выступил против преследования «Группы девяти» и поддержавших её офицеров. 8 августа Фабиан занял пост министра сухопутных войск в V Временном правительстве.

В двух шагах от поста премьер-министра. Конец карьеры

19 августа 1975 года президент генерал Франсиску да Кошта Гомиш предложил Фабиану стать премьер-министром и возглавить VI Временное правительство. 20 августа Фабиан встретился с лидерами ДВС Мелу Антунешем, Витором Алвишем и Вашку Лоуренсу и обсудил с ними этот вопрос. В тот же день они под руководством Мелу Антуниша приступили к составлению программы правительства, пригласив для участия в этом и капитана Витора Крешпу. 22 августа было решено, что Фабиан выступит по телевидению и опровергнет слухи о возможном перевороте. Однако 25 августа члены Высшего совета ДВС президент Франсишку да Кошта Гомиш, премьер-министр Вашку Гонсалвиш и Отелу Сарайва ди Карвалью встретились с начальниками главных штабов сухопутных сил, авиации и флота, и Гонсалвиш прямо обвинил Фабиана в нелояльности. После некоторых раздумий Карлуш Фабиан отказался от формирования кабинета. Он принял сторону «Группы девяти» и выступил против левого премьер-министра генерала Вашку Гонсалвиша (хотя тот сделал его министром) поддержав его отставку и не допустив его назначения на пост начальника Генерального штаба, а 14 октября во время кризиса в Порту поддержал нового командующего Северным военным округом бригадного генерала Пиреша Велозу, развернувшего чистку войск от сторонников Гонсалвиша. 6 ноября он опубликовал разработанный ещё в августе программный документ «ДВС — самокритика и реконструкция» (порт. MFA – Autocrítica e Reconstrução), предполагавший сформирование левого правительства, а 21 ноября на церемонии в 1-м артиллерийском полку в Лиссабоне ввёл знаменитую «Клятву революционному знамени» (порт. Juramento de bandeira revolucionário). В его присутствии 170 призывников, подняв вверх кулаки, поклялись «всегда быть на стороне народа» (порт. estar sempre, sempre ao lado do povo) в борьбе «за победу социалистической революции» (порт. pela vitória da Revolução Socialista). Однако союз с генералом ди Карвалью обернулся против самого Фабиана. В тот же день Португальская социалистическая партия потребовала отставки обоих. Развернувшийся после этого политический кризис, в котором сам генерал роли не играл, привел к тому, что 28 ноября было объявлено, что Каруш Фабиан подал просьбу об отставке со своего поста.

Вне политики. Последние годы

Уйдя с должности, Карлуш Фабиан лишился и генеральского звания, сохранив положенное ему по выслуге лет звание подполковника. В 1976 году он был назначен командующим Лиссабонским мобилизационным округом и занимал этот пост до 1981 года. 10 января 1983 года он был переведен в резерв всё в том же звании подполковника, а затем уволен из армии в отставку. Он жил как частное лицо, не участвуя в политической жизни страны. 9 декабря 1986 года Фабиану было присвоено звание полковника. С 1986 по 1998 год он был редактором журнала «GUIA DO TERCEIRO MUNDO».

Карлуш Алберту Идайеш Суариш Фабиан скончался 2 апреля 2006 года в Лиссабоне в возрасте 76 лет. На его смерть откликнулись такие видные деятели Революции гвоздик, как адмирал Роза Коутинью и Отелу Сарайва ди Карвалью, которые называли его «очень достойным человеком» и «великим офицером». Он был похоронен 3 апреля 2006 года в 12:30 на Верхнем кладбище Святого Иоанна в Лиссабоне после траурной церемонии в часовне в Гремиу Лузитану.

Награды

• Серебряная медаль с пальмами за воинские заслуги (порт. Medalha de Prata de Valor Militar com Palma, 1967);
• Серебряная медаль с пальмами за отличную службу (порт. Medalha de Prata de Serviços Distintos com Palma, 1970);
• Гранд-офицер Ордена Свободы (порт. Grande Oficial da Ordem da Liberdade, 10 декабря 2004 года).

Частная жизнь

Карлуш Фабиан был женат на Н.Гонсалвиш. У них было три сына:

• Руй Вашку Гонсалвиш Суариш Фабиан (порт. Rui Vasco Gonçalves Soares Fabião) (род.1957, Гвинея);
• Карлуш Жоржи Гонсалвиш Суариш Фабиан (порт. Carlos Jorge Gonçalves Soares Fabião) (род. 23 января 1959, Лиссабон);
• Жозе Луиш Гонсалвиш Суариш Фабиан (порт. José Luís Gonçalves Soares Fabião) (род.1961).

По воспоминаниям людей, его знавших, Карлуш Фабиан увлекался историей Португалии, особенно движением местных карбонариев, последними годами монархии и Первой республикой.

Публикации

• A Descolonização da Guiné-Bissau: Spínola — A Figura Marcante da Guerra na Guiné, Lisboa, 1985.
• Milícias Negras, in Freire Antunes, A Guerra de África (1961—1974), vol. I, Lisboa, 1996, pp. 367–371.

Память

Имя Карлуша Фабиана нашло отражение в топонимике Азейтана (Сетубал); он внесён в Список славы Ассоциации 25 апреля.

Литература

• Carlos Fabiao, uno de los Capitanes de Abril / «El Mundo», 2 апреля 2006 года.

Ссылки

• [www.geneall.net/P/fam_page.php?id=3969 Fabião Casas] (португальский). GeneAll.net. — Дом Фабиана. Проверено 25 января 2012. [www.webcitation.org/66xDYxsNu Архивировано из первоисточника 16 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Фабиан, Карлуш

Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.