Форд, Гленн
| Гленн Форд | |
| Glenn Ford | |
 | |
| Имя при рождении: |
Gwyllyn Samuel Newton Ford |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
30 августа 2006 (90 лет) |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: | |
| Награды: |
|
Гленн Форд (англ. Glenn Ford, 1 мая 1916 года, Квебек, Квебек, Канада — 30 августа 2006 года, Беверли-Хиллз, Лос-Анджелес, США) — американский киноактёр.
Несмотря на разноплановость своих ролей в кинематографе, Форд известен прежде всего изображением обычных людей в необычных ситуациях.
Содержание
Биография
Детские и юношеские годы
Гленн Форд родился 1 мая 1916 года в Квебеке, Канада, в семье железнодорожного служащего Ньютона Форда и его жены Ханны. В возрасте 8 лет он переехал со своими родителями в город Санта-Моника, в Калифорнию. В 1939 году Форд стал гражданином Америки.
Начав со школьного театра, после окончания средней школы он начал работать в небольших театральных группах. Его отец не возражал против растущего увлечения сына, однако советовал ему овладеть азами какой-нибудь профессии. Форд запомнил наказ и будучи уже одним из самых известных актёров Голливуда делал всю мужскую работу по дому сам. Время от времени от работал кровельщиком и установщиком окон.
Гленн Форд дебютировал в кино в 1937 году, а в 1939 году заключил контракт с киностудией «Коламбия Пикчерз». Его первой крупной ролью стал фильм «Небо с забором колючей проволоки» (1939). Своим сценическим именем Форд избрал родной город отца Гленфорд в Канаде.
Его продвижение к славе было прервано военной службой в годы Второй мировой Войны.
Служба в армии
В 1942 году Гленн Форд прервал свою карьеру и поступил добровольцем в морскую пехоту США, где он служил специалистом по фотографии. 13 декабря ему было присвоено звание сержант. В марте 1943 года Гленн Форд был назначен на действительную службу в Корпус морской базы Сан-Диего, а затем направлен в отряд морской пехоты в Квантико (штат Виргиния; отделение фотографии). В феврале 1944 года он вернулся на базу в Сан-Диего и был назначен в отдел по связям с общественностью в секцию радио. Здесь он готовил и выпускал свои радиопередачи. 7 декабря 1944 года его действительная служба подошла к концу.
Позже, в 1958 году, Гленн Форд поступил в резерв ВМС США в звании лейтенанта. Своими ежегодными поездками, а также радио- и телепередачами и документальными фильмами он способствовал популяризации ВМС в стране. В 1967 году он на месяц ездил во Вьетнам на съёмки учебного фильма для американских ВМС, за что получил медаль за заслуги от ВМС США. В 1968 году ему было присвоено звание капитана. За участие во Второй мировой войне и последующую службу, Гленн Форд был награждён медалью «Американская компания», медалью «Кампания Азиатско-Тихоокеанского региона», медалью «Победы во Второй мировой войне», медалью «Резерв морской пехоты США» и знаком меткого стрелка. В 1970 году он вышел в отставку в звании капитана I ранга.
Карьера
Гленн Форд, состоявший в родстве с премьер-министром Канады Джоном МакДональдом, стал известен ещё в 1940 году благодаря фильму «Женщина в поиске» с Ритой Хейворт, комедии, действие которой происходит во Франции. Гленн и Рита снялись вместе ещё в четырёх фильмах: «Джильда» (мелодрама), «Кармен» (экранизация знаменитой новеллы Проспера Мериме «Кармен»), «Афера в Тринидаде» (триллер) и «Ловушка для денег». Благодаря «Джильде» Гленн и Рита стали знаменитой актёрской парой.
В 40-е и 50-е годы Гленн Форд снимался преимущественно в вестернах и криминальных драмах. В вестернах он чаще всего играл отважного героя. Злодеем он был гораздо реже, например в роли влиятельного судьи в «Человеке из Колорадо» вместе с Уильямом Холденом или убийцы из фильма «В 3:10 на Юму». В «Жажде золота», смеси детектива и вестерна, Гленн сыграл золотоискателя, мстящего алчной супружеской паре.
В 1953 и 1954 годах Гленн Форд снялся в двух триллерах режиссёра Фрица Ланга: «Сильная жара», где он играл полицейского, мстящего за смерть своей жены, и «Человеческое желание» в роли любовника замужней женщины, подстрекающей его убить нелюбимого мужа. Дальнейшие кинокартины этого времени показывают его в образе героя вестернов, так в «Выкупе» Форд играет отца похищенного мальчика, объявившего сумму выкупа за сына наградой за поимку преступника. В 1996 году вышел ремейк этого фильма «Выкуп» с Мелом Гибсоном в главной роли. В «Школьных джунглях» Форд предстает зрителю учителем, желающим вернуть своих жестоких учеников на путь истинный.
Наряду с этим Форд появлялся и в комедиях. В «Чайной церемонии» он играл армейского офицера, прививающего в послевоенной Японии американский уклад жизни, чему препятствует дерзкий переводчик Сакини (Марлон Брандо). В «Пригоршне чудес» он предстал сентиментальным гангстером, а в «Ухаживать за отцом Эдди» отцом-одиночкой, сосватанного своим шестилетним сыном.
В 1971 году Форд работал в своем первом телевизионном сериале «Шоу Гленна Форда». Это была наполовину комедия, наполовину драма с получасовыми сериями. Затем последовали и другие телесериалы и телевизионные фильмы.
В 1991 году Форд согласился работать на кабельном телевидении, однако был вынужден пройти длительное лечение из-за тромбоза ног и вскоре прекратил работу.
В 2006 году зрители в последний раз увидели Форда в эпизодической роли в фильме «Супермен возвращается».
Гленн Форд скончался в возрасте 90 лет от сердечного приступа. За 53 года своей кинематографической карьеры он снялся в 85 фильмах, некоторые из которых стали настоящей голливудской классикой: «Джильда», «Сильная жара», «Четыре всадника Апокалипсиса», «Супермен» и другие.
Друзья Форда утверждают, что девизом его жизни были слова: «Никогда не сдавайтесь. Принимайте то, что жизнь бросает вам, и стремитесь отбить этот бросок. Если же жизнь продолжает нападать, значит, просто играйте с ней в теннис. Учитесь любить теннис с жизнью».
Личная жизнь
Гленн Форд был женат четыре раза и все четыре брака закончились разводом. Первый раз он женился в 1943 году на известной актрисе и танцовщице Элинор Пауэлл, в 1945 году у них родился сын, Петер, в 1959 году они развелись. Затем последовали браки с актрисами Катрин Хейс (Kathryn Hays) (1966—1969) и Синтия Хайворд (Cynthia Hayward) (1974—1977) и последний брак, с Джейн Баус (Jeanne Baus) (1993—1994). Гленн Форд не был в хороших отношениях со своими женами. Кроме этого, в шестидесятых годах у него был роман с актрисой Хоуп Лэнг, но эти отношения не закончились браком.
Сын Форда Питер также стал актёром, а также певцом и радиоведущим, но в 1975 году оставил это поприще, став успешным бизнесменом. В 1992 году в газетах сообщалось, что Форд был взбешен, узнав, что во время его пребывания в госпитале в состоянии комы, Питер взял контроль над его имуществом. Форд отдалился от своего сына и пригрозил, что оставит все своё имущество некой Паули Кайернан (Pauli Kiernan), своей 39-летней сиделке и компаньонке. Несколькими годами позже они, однако, помирились, и Питер переехал со своей женой и тремя детьми в дом отца в Беверли-Хиллз. Сейчас Питер занят написанием биографии своего отца.
Форд похоронен на мемориальном кладбище города Санта-Моника в Калифорнии.
Награды
В 1958 году Форд стал лауреатом премии BAFTA за лучшую мужскую роль в исполнении иностранного актёра в фильме «Пастух». В 1962 году, после двух номинаций в 1957 и 1958 годах, Гленн Форд получил премию Золотой глобус за лучшую мужскую роль в фильме Фрэнка Капра «Пригоршня чудес».
Форд входил в десятку лучших боксёров 1956, 1958 и 1959 годов, возглавив список в 1958 году. За свой вклад в развитие киноиндустрии Форд удостоен звезды на Голливудской аллее славы. а в 1978 году он попал в «Зал великих героев вестерна» (Western Performers Hall of Fame) в «Национальном музее ковбоев и вестернов» (National Cowboy & Western Heritage Museum) в Оклахома-Сити, штат Оклахома. Вместе с Джоном Уэйном и Джеймсом Арнессом он был актёром, быстрее всех выхватывающим револьвер. В 1987 году он получил почётную награду «Доностия» за вклад в развитие кинематографа на Международном кинофестивале в Сан-Себастьяне, а в 1992 году получил Орден Почётного легиона за заслуги во Второй мировой войне.
1 мая 2006 года Форд должен был впервые за 15 лет выступить на вечере в честь его 90-летия, организованном «Американской Синематекой» в Китайском театре Граумана, но в последнюю минуту был вынужден отказаться по состоянию здоровья. Поэтому он заранее записал своё выступление в специальном ролике. В этом ему помогали друзья, среди которых были Мартин Ландау, Ширли Джонс, Джеми Фарр и Дебби Рейнольдс.
Интересные факты
В 1978 году Форд во время сеанса гипноза в деталях поведал о своей прошлой жизни ковбоя из Колорадо по имени Чарли Билл. Эта запись была отдана в Калифорнийский университет на исследование. Через несколько лет, когда Форду было 61, сеанс гипноза был повторён, но на этот раз Форд вспомнил свою жизнь в качестве учителя музыки Чарльза Стюарта из Шотландии, употреблял в своей речи типично английские слова и даже сыграл несколько аккордов на фортепьяно. Позже исследователи разыскали могилу некоего Чарльза Стюарта в городе Элгин в Шотландии. Когда Форду показали фотографию надгробия, он был глубоко взволнован и сказал, что сразу же почувствовал, что это была именно его могила.
В первую половину жизни Гленн Форд поддерживал Демократическую партию США, в 50-е годы он поддерживал кандидата в президенты Эдлая Стивенсона, а в последние годы жизни был сторонником Республиканской партии США, агитируя на президентских выборах 1980 и 1984 годов за своего друга Рональда Рейгана.
В 1980 году Форд предлагал купить команду «Атланта Флеймз» из НХЛ за 8 миллионов долларов, чтобы команда осталась в Атланте, Джорджия, но цену перебил канадец Нельсон Скалбания (Skalbania), перевезший команду в Калгари, Альберта, где она стала «Калгари Флеймз».
4 октября 2008 года Питер Форд провел интернет-аукцион вещей, принадлежавших его отцу. Так в качестве лотов были выставлены лакированные ковбойские сапоги ($2,500), куртка и шляпа из фильма «Белая башня» ($400), тренч из «Молодого человека с идеями» ($300) и армейская фуражка ($250). В числе прочего был выставлен и диван, на котором, как утверждал Гленн Форд, прошло его романтическое «знакомство с Мерилин Монро ($1,750).
Фильмография
|
|
Напишите отзыв о статье "Форд, Гленн"
Ссылки
- [www.glennfordsalute.com/ Официальный сайт семьи Форд для фанатов Форда]
- [www.glennfordbio.com/ Официальный сайт семьи Форд с биографией Г.Форда]
- [www.glennford.com/ Гленн Форд онлайн]
- [www.northernstars.ca/actorsdef/fordbio.html Биография Гленна Форда на «Northern Stars»]
- [www.tv.com/person/111048/summary.html Гленн Форд] (англ.) на TV.com
- [www.glennford.com/penquill.html Interview with David Priol and Peter Ford on the Official Glenn Ford Website]
- [film.virtual-history.com/person.php?personid=1698 Фотографии и литература о Гленне Форде]
|
||||||
Отрывок, характеризующий Форд, Гленн
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
