Селлерс, Питер
Поделись знанием:
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.
Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
| Питер Селлерс | |
| Peter Sellers | |
 | |
| Имя при рождении: |
Ричард Генри Селлерс |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Профессия: | |
| Карьера: | |
| Награды: |
|
Пи́тер Се́ллерс (англ. Peter Sellers, псевдоним; настоящее имя — Ричард Генри Селлерс, англ. Richard Henry Sellers; 8 сентября 1925, Саутси, Хэмпшир, Великобритания — 24 июля 1980, Лондон, Великобритания) — британский актёр. Наибольшую и общемировую известность ему принёс образ придурковатого инспектора Клузо в фильме Блейка Эдвардса «Розовая пантера» 1963 года и его продолжениях.
Неоднократный номинант премий «Оскар» (1960, 1965 и 1980), «Золотой глобус» (1963, 1965, 1976, 1977, 1980 — выиграл), премии Британской киноакадемии (1960 — выиграл, 1963, 1965, 1981) и других. Получил «Золотой глобус» (1980) за главную мужскую роль в фильме-притче «Будучи там».
Содержание
Биография
Питер Селлерс родился в семье водевильных комиков (его отец был протестантом, а мать — еврейкой) и впервые оказался на сцене в возрасте двух дней. С раннего детства проявлял талант к имитации, подражанию и пародии. Во время войны служил в специальном актёрском подразделении ВВС. Выступал в варьете, с 1948 работал на радио Би-Би-Си. Начинал свою карьеру как популярный ведущий развлекательных программ вместе со Спайком Миллиганом и Гарри Секомбом в передаче The Goon Show[1].
Псевдоним Питер появился ещё в раннем детстве, так его называли родители в память о рано умершем брате Питере.
Первыми успешными фильмами Селлерса были английские комедии «Убийцы леди», «Рёв мыши» (где он сыграл три роли) и «Миллионерша» с Софи Лорен.
В 1962 году Стэнли Кубрик пригласил Селлерса сыграть Клэра Куилти в «Лолите» c Джеймсом Мэйсоном и Шелли Уинтерс. Кубрик видел Селлерса в его более ранних фильмах и был заинтригован его талантом перевоплощения. Селлерс, тем не менее, опасался, что он не потянет роль богемного американского драматурга, и не был уверен в том, что ему стоит её играть. В конце концов Кубрику удалось убедить Селлерса не только взять эту роль, но и в значительной степени сымпровизировать её. Кубрик значительно расширил роль Куилти по сравнению с романом Набокова. Он добавил в сценарий несколько эпизодов, где тот выдаёт себя за других людей, чтобы Селлерс продемонстрировал умение менять свой акцент и внешний вид. По мере съёмок фильма Селлерс начал получать удовольствие от игры и, по словам Кубрика, достиг состояния «комического экстаза».
В очередном фильме Кубрика, сатирической комедии «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил атомную бомбу», Селлерс сыграл трёх совершенно различных персонажей: президента США Меркина Маффли, полковника авиации, англичанина Лайонела Мэндрэйка и безумного полупарализованного немецкого учёного-ядерщика доктора Стрейнджлава. Первоначально планировалось, что Селлерс сыграет также майора Т. Дж. Конга, но он повредил ногу и не смог сниматься в довольно тесных декорациях кабины бомбардировщика. За эти три роли Селлерс был номинирован на премию «Оскар». В этом фильме Селлерсу также была дана возможность импровизировать.
В 1963 году снялся у Блейка Эдвардса в комедийном детективе «Розовая пантера». Роль инспектора Клузо в этом фильме первоначально была задумана как второстепенная (и предложена Питеру Устинову), но именно она сделала Селлерса международной звездой, а сама лента пользовалась такой популярностью, что за ней последовала серия продолжений, снимавшихся до самой смерти актёра и даже после неё: «Выстрел в темноте» (1964), «Возвращение Розовой пантеры» (1975) и др.
В конце 1960-х годов он стремился играть не характерные, а героико-романтические роли, что привело к серии провальных проектов, самый громкий из которых — «Казино Рояль» (Casino Royale, 1967).
Селлерс скончался от третьего инфаркта в возрасте 54 лет в июле 1980 года. По воле самого актёра на его похоронах звучала песня Гленна Миллера In the Mood. После его смерти Блейк Эдвардс смонтировал из неиспользованных ранее эпизодов и нового материала фильм «След Розовой пантеры» (1982).
Второй женой Селлерса была актриса Бритт Экланд, их общая дочь Виктория также стала актрисой.
Интересные факты
- В фильме «Жизнь и смерть Питера Селлерса» роль самого Питера Селлерса исполнил Джеффри Раш.
Избранная фильмография
| Год | Русское название | Оригинальное название | Роль | |
|---|---|---|---|---|
| 1955 | ф | Замочить старушку | The Ladykillers | Гарри Робинсон |
| 1957 | ф | Голая правда | The Naked Truth | Сонни Макгрегор |
| 1958 | ф | Мальчик-с-пальчик | tom thumb | Энтони |
| 1959 | ф | Рёв мыши | The Mouse That Roared | герцогиня Глориана XII / премьер-министр граф Руперт Маунтджой / Талли Баскомб |
| 1959 | ф | Я в порядке, Джек! | I’m All Right, Jack | Фред Кайт / сэр Джон Кеннэвей |
| 1960 | ф | Миллионерша | The Millionairess | доктор Ахмед эль-Кабир |
| 1962 | ф | Дорога в Гонконг | The Road to Hong Kong | индийский врач |
| 1962 | ф | Лолита | Lolita | Клэр Куилти |
| 1963 | ф | Розовая пантера | The Pink Panther | инспектор Клузо |
| 1964 | ф | Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу | Dr. Strangelove or: How I Learned to Stop Worrying and Love the Bomb | капитан Лайонел Мандрейк / президент Меркин Маффли / доктор Стрейнджлав |
| 1964 | ф | Выстрел в темноте | A Shot in the Dark | инспектор Клузо |
| 1965 | ф | Что нового, киска? | What’s New, Pussycat | доктор Фриц Фассбендер |
| 1966 | ф | В погоне за «Лисом» | After the Fox | Альдо Вануччи |
| 1967 | ф | Казино «Рояль» | Casino Royale | Эвелин Трембл |
| 1967 | ф | Семь раз женщина | Woman Times Seven | Жан |
| 1968 | ф | Вечеринка | The Party | Хрунди В. Бакши |
| 1969 | ф | Чудотворец | The Magic Christian | сэр Гай Грэнд |
| 1970 | ф | Хоффман | Hoffman | Бенджамин Хоффман |
| 1970 | ф | Эй! В моем супе девушка | There's a Girl in My Soup | Роберт Денверс |
| 1972 | ф | Алиса в стране чудес | Alice’s Adventures in Wonderland | Мартовский Заяц |
| 1975 | ф | Возвращение Розовой пантеры | The Return of the Pink Panther | инспектор Клузо |
| 1976 | ф | Ужин с убийством | Murder by Death | инспектор Сидни Ван |
| 1976 | ф | Розовая пантера наносит новый удар | The Pink Panther Strikes Again | инспектор Клузо |
| 1978 | ф | Месть Розовой пантеры | Revenge of the Pink Panther | инспектор Клузо |
| 1979 | ф | Будучи там | Being There | Чанс |
| 1982 | ф | След Розовой пантеры | Trail of the Pink Panther | инспектор Клузо |
Напишите отзыв о статье "Селлерс, Питер"
Литература
- Anthony Barry. The King's Jester. — London: I.B. Tauris, 2010. — ISBN 978-1-84885-430-7.
- Baron Cynthia. [books.google.co.uk/books?id=0ReTQEa_jkoC&lpg=PP1&pg=PP1#v=onepage&q&f=false New Constellations: Movie Stars of the 1960s]. — Piscataway, New Jersey: Rutgers University Press, 2012. — ISBN 978-0-8135-5229-3.
- Benson Raymond. The James Bond Bedside Companion. — London: Boxtree Ltd, 1988. — ISBN 978-1-85283-233-9.
- [books.google.com/books?id=CXDdTR62pd4C&pg=PA25 The Cinema of Basil Dearden and Michael Relph]. — Edinburgh: Edinburgh University Press, 2009. — ISBN 978-0-7486-3289-3.
- Carpenter Humphrey. [books.google.com/?id=dF9zDXmpsI0C&lpg=PP1&dq=Spike%20Milligan%3A%20The%20Biography&pg=PP1#v=onepage&q=Spike%20Milligan:%20The%20Biography&f=false Spike Milligan: The Biography]. — London: Coronet Books, 2003. — ISBN 978-0-340-82612-6.
- Culhane John. Special Effects in the Movies: How They Do It. — New York: Ballantine Books. — ISBN 978-0-345-34536-3.
- Dawson Nick. [books.google.co.uk/books?id=ayGlICMwYD0C&lpg=PP1&pg=PP1#v=onepage&q&f=false Being Hal Ashby: Life of a Hollywood Rebel]. — Lexington, Kentucky: University Press of Kentucky, 2009. — ISBN 978-0-8131-2538-1.
- Dixon Wheeler Winston. [books.google.com/books?id=bgXQ7qaC7nYC&pg=PA35 Film Talk: Directors at Work]. — Piscataway, New Jersey: Rutgers University Press. — ISBN 978-0-8135-4147-1.
- Evans Peter. The Mask Behind the Mask. — London: Severn House Publishers, 1980. — ISBN 0-7278-0688-2.
- Games Alexander. [books.google.co.uk/books?id=ieTh-QKfhcsC&lpg=PP1&pg=PP1#v=onepage&q&f=false The Essential Spike Milligan]. — London: Fourth Estate, 2003. — ISBN 978-0-00-715511-8.
- [books.google.com/books?id=7hgQRVaWL-gC&pg=PA296 Ladies Or Gentlemen: A Pictorial History of Male Cross-Dressing in the Movies]. — New York: Filipacchi Publishing, 2005. — ISBN 978-1-933231-04-4.
- Grierson John. [books.google.com/books?id=mfKmXC8K9P8C&pg=PA34 Grierson on Documentary]. — Berkeley, California: University of California Press, 1966.
- Hall Julian. The Rough Guide to British Cult Comedy. — London: Rough Guides, 2006. — ISBN 978-1-84353-618-5.
- Hammer Films: An Exhaustive Filmography. — Jefferson, North Carolina: McFarland & Company, 1996. — ISBN 978-0-7864-0034-8.
- Lewis Roger. The Life and Death of Peter Sellers. — London: Arrow Books, 1995. — ISBN 978-0-09-974700-0.
- LoBrutto Vincent. Stanley Kubrick: A Biography. — Cambridge, Massachusetts: Da Capo Press, 1999. — ISBN 978-0-306-80906-4.
- McCann Graham. Spike & Co. — London: Hodder & Stoughton, 2006. — ISBN 978-0-340-89809-3.
- Miles Barry. [books.google.com/books?id=r8xbaIlrUREC&pg=PP1 The British invasion]. — New York: Sterling Publishing, 2009. — ISBN 978-1-4027-6976-4.
- Moritz Charles. Current Biography Yearbook, Volume 21. — New York: H. W. Wilson Company, 1961.
- Parkinson Michael. [books.google.co.uk/books?id=0ccrWk87YbkC&lpg=PP1&pg=PP1#v=onepage&q&f=false Parky: My Autobiography]. — London: Hodder & Stoughton, 2009. — ISBN 978-0-340-96167-4.
- Perry George. [books.google.co.uk/books?id=J_Zg-9u4yLAC&lpg=PP1&pg=PP1#v=onepage&q&f=false The Life of Python]. — London: Pavilion Books, 2007. — ISBN 978-1-86205-762-3.
- [books.google.co.uk/books?id=7CYJUwg69KsC&lpg=PP1&pg=PP1#v=onepage&q&f=false Film: A Critical Introduction]. — London: Laurence King Publishing, 2005. — ISBN 978-1-85669-442-1.
- Rankin Nicholas. [books.google.com/books?id=I7fw7bjPSdgC&pg=PA383 A Genius for Deception: How Cunning Helped the British Win Two World Wars]. — Oxford: Oxford University Press. — ISBN 978-0-19-538704-9.
- Reid John Howard. [books.google.com/books?id=lmc4m9FNUAsC&pg=PA283 CinemaScope 3: Hollywood Takes the Plunge]. — Raleigh, North Carolina: Lulu.com. — ISBN 978-1-4116-7188-1.
- Rigelsford Adrian. Peter Sellers: A Life in Character. — London: Virgin Books, 2004. — ISBN 978-0-7535-0270-9.
- Saunders Robert A. The Many Faces of Sacha Baron Cohen: Politics, Parody, and the Battle Over Borat. — Lanham, Maryland: Rowman & Littlefield, 2009. — ISBN 978-0-7391-2337-9.
- Segrave Kerry. [books.google.com/books?id=D-TtAAAAMAAJ Endorsements in advertising: a social history]. — Jefferson, North Carolina: McFarland & Company. — ISBN 978-0-7864-2043-8.
- Sellers Michael. P.S. I Love You!. — Glasgow: William Collins, Sons, 1981. — ISBN 0-00-216649-6.
- Sellers on Sellers. — London: André Deutsch, 2000. — ISBN 978-0-233-99883-1.
- Sikov Ed. Mr Strangelove; A Biography of Peter Sellers. — London: Sidgwick & Jackson, 2002. — ISBN 978-0-283-07297-0.
- Slifkin Irv. [books.google.com/books?id=nfCsh3yCpz0C&pg=PA358 VideoHound's Groovy Movies: Far-Out Films of the Psychedelic Era]. — Detroit, Michigan: Visible Ink Press. — ISBN 978-1-57859-155-8.
- Spicer Andrew. [books.google.com/books?id=y87qYiZcnocC&pg=PA116 Typical Men: The Representation of Masculinity in Popular British Cinema]. — London: I.B. Tauris. — ISBN 978-1-86064-931-8.
- Starr Michael. Peter Sellers: A Film History. — Jefferson, North Carolina: McFarland & Company. — ISBN 978-0-89950-512-1.
- Sultanik Aaron. [books.google.co.uk/books?id=NQByIjvN8x8C&lpg=PP1&pg=PP1#v=onepage&q&f=false Film, a Modern Art]. — Cranbury, New Jersey: Associated University Presses. — ISBN 978-0-8453-4752-2.
- Terry-Thomas Tells Tales. — London: Robson Books, 1990. — ISBN 978-0-86051-662-0.
- TV Guide film & video companion. — New York: Barnes & Noble, 2004. — ISBN 978-0-7607-6104-5.
- Walker Alexander. Peter Sellers. — Littlehampton: Littlehampton Book Services, 1981. — ISBN 978-0-297-77965-0.
- Upton Julian. [books.google.com/books?id=Gb5ci9IF_SMC&pg=RA1-PT28 Fallen Stars: Tragic Lives and Lost Careers]. — Manchester: Headpress/Critical Vision. — ISBN 978-1-900486-38-5.
- Wasson Sam. [books.google.com/books?id=I7fw7bjPSdgC&pg=PA383 A Splurch in the Kisser: The Movies of Blake Edwards]. — Middletown, Connecticut: Wesleyan University Press. — ISBN 978-0-8195-6915-8.
- Who Was Who (1971–1980). — London: A & C Black, 1981. — ISBN 978-0-7136-2176-1.
- The Goon Show Companion – A History and Goonography. — London: Robson Books, 1981. — ISBN 0-903895-64-1.
Примечания
- ↑ [www.thegoonshow.net The Goon Show site].
Ссылки
- [www.petersellers.com Официальный сайт, посвященный Питеру Селлерсу] (англ.).
Отрывок, характеризующий Селлерс, Питер
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.
Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
