Штраух, Максим Максимович

Максим Штраух
Имя при рождении:	Максим Максимович Штраух
Профессия:	актёр, театральный режиссёр
Театр:	Театр Пролеткульта Малый театр Театр имени Маяковского
Награды:

Макси́м Макси́мович Штра́ух (1900—1974) — советский актёр театра и кино, театральный режиссёр. Народный артист СССР (1965). Лауреат Ленинской (1959) и трёх Сталинских премий (1949, 1951 — дважды).

Биография

Максим Максимович Штраух родился 11 (23) февраля 1900 года (в некоторых источниках ошибочно указано 24 февраля) в Москве. Его отец был врачом.

В 1910—1918 гг. учился в Петропавловской гимназии в Москве. С 1916 года работал карикатуристом в театральном журнале «Рампа и жизнь». Затем служил в Красной армии. По окончании трёх лет службы работал актёром Первого рабочего театра Пролеткульта (1920—1924). В 1924—1929 гг. — артист и режиссёр-ассистент фабрики «Госкино» (ныне — киностудия Ленфильм).

В 1929—1931 годах — актёр и режиссёр Театра им. В. Э. Мейерхольда, с 1932 года — актёр и режиссёр Театра Революции (с 1943 года — Московский театр драмы, ныне Театр им. Вл. Маяковского) (в 1938—1942 годах — художественный руководитель).

В 1950—1957 годах Штраух — актёр Малого театра, в 1957—1958 гг. — актёр Московского драматического театра имени А. С. Пушкина, с 1958 года — актёр и режиссёр Театра им. Вл. Маяковского.

В постановках С. М. Эйзенштейна и спектаклях В. Э. Мейерхольда Штраух проявил себя как актёр, склонный к эксцентрике и публицистическому гротеску, создал сатирические образы в пьесах В. В. Маяковского — Победоносиков («Баня»), Присыпкин («Клоп») и другие. В ряде ролей Штраух проявил себя как мастер психологического анализа и человечности — Рубинчик («Улица радости» Зархи), Руководящее лицо («Мой друг» Погодина).

Творческим успехом Максима Штрауха стало воплощение образа В. И. Ленина в спектаклях и в фильмах, поставленных режиссёром С. И. Юткевичем — «Человек с ружьём» (1938), «Яков Свердлов» (1940), «Рассказы о Ленине» (1958), «Ленин в Польше» (1966) и др.

Автор книги «Главная роль» (Москва, Всероссийское театральное общество, 1977 год).

Член правления общества «СССР — Франция».

М. М. Штраух скончался 3 января 1974 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 7).

Личная жизнь

• Жена — актриса Юдифь Глизер.

Награды и премии

• Заслуженный артист Республики
• Народный артист РСФСР (1947)
• Народный артист СССР (1965)
• Сталинская премия второй степени (1949) — за исполнение роли в спектакле «Закон чести» А. П. Штейна
• Сталинская премия первой степени (1951) — за исполнение роли В. И. Ленина в спектакле «Незабываемый 1919» В. В. Вишневского
• Сталинская премия второй степени (1951) — за исполнение роли американского посла Мак-Хилла в фильме «Заговор обречённых» (1950)
• Ленинская премия (1959) — за исполнение роли В. И. Ленина в фильме «Рассказы о Ленине»
• Орден Ленина (1970)
• Орден Трудового Красного Знамени (1939) — за исполнение роли В. И. Ленина в фильмах «Выборгская сторона» (1938) и «Человек с ружьём» (1938)
• Грамота за отличную службу в Великой Отечественной войне ^{[уточнить]}.
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1946)
• Медаль «В память 800-летия Москвы» (1948)
• Медаль «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия В. И. Ленина» (1970)
• МКФ в Карловых Варах (1958, Премия «За своеобразное, впечатляющее и глубоко человечное воплощение образа Ленина», фильм «Рассказы о Ленине»)
• ВКФ (1959, Почётный диплом, фильм «Рассказы о Ленине»).

Творчество

Актёрские работы в театре

Первый Рабочий театр Пролеткульта

• 1921 — «Мексиканец» (Д. Лондона) — Филип Ривера, пастор
• 1921 — «Зори Пролеткульта» Игнатова — Тимирязев
• 1923 — «Мудрец» (А. Островского) — Мамилюков-Проливной
• 1923 — «Слышишь, Москва» С. М. Третьякова — Штумм
• 1924 — «Противогазы» С. М. Третьякова — Директор завода.

Театр им. Вс. Мейерхольда

• 1930 — «Баня» (В. Маяковского) — Победоносиков
• 1930 — «Клоп» (В. Маяковского) — Присыпкин
• 1930 — «Д. Е.» М. Г. Подгаецкого по романам И. Г. Эренбурга «Трест Д. Е.» и Б. Келлермана «Туннель» — Председатель палаты депутатов
• 1931 — «Список благодеяний» (Ю. Олеши) — Маржерет

Театр Революции

• 1932 — «Улица радости» (Н. А. Зархи) — портной Рубинчик
• 1932 — «Мой друг» (Н. Ф. Погодина) — руководящее лицо
• 1933 — «На западе бой» В. В. Вишневского — Моске
• 1936 — «Концерт» (А. М. Файко) — композитор Шигорин
• 1937 — «Правда» А. Е. Корнейчука — Ленин
• 1938 — «Иван Болотников» Г. В. Добржинского — Василий Шуйский
• 1941 — «Ключи Берлина» М. Гуса и К. Финна — Фридрих
• 1942 — «Московские ночи» Н. Погодина — Радомыслов
• 1942 — «Фронт» А. Е. Корнейчука — Иван Горлов
• 1944 — «Сыновья трёх рек» В. М. Гусева — Вильгельм Баумволь
• 1945 — «Обыкновенный человек» (Л. М. Леонова) — Свеколкин
• 1947 — «Закон чести» А. Штейна — Председатель правительственной комиссии

Малый театр

• 1945 — «Незабываемый 1919-й» Вс. Вишневского — Ленин
• 1951 — «Люди доброй воли» Г. Мдивани — Габу
• 1952 — «Иначе жить нельзя» А. Софронова — инженер Груббе
• 1951 — «Горе от ума» А. С. Грибоедова — Репетилов
• 1952 — «Шакалы» С. Якобсона — Чарльз Армстронг
• 1953 — «Эмилия Галотти» Лессинга — Маринелли
• «Проданная колыбельная» Х. Лакснесса — мистер Пикок

Театр им. Вл. Маяковского

• 1962 — «Поворот ключа» М. Кундеры — Крут
• 1963 — «Между ливнями» А.Штейна — Ленин
• 1968 — «Таланты и поклонники» А. Н. Островского — Нароков
• 1959 — «Аристократы» Н. Ф. Погодина — Начальник
• 1959 — «Океан» А. П. Штейна — Адмирал Миничев
• 1959 — «Весенние скрипки» А. П. Штейна — Шахматов.

Режиссёрские работы в театре

• 1936 — «Лестница славы» («Искусство карьеры») Э. Скриба (Московский театр Революции)
• 1937 — «Последние» М. Горького
• 1941 — «Ключи Берлина» М. Гуса и К. Финна, театр Революции.
• 1960 — «Мамаша Кураж и её дети» Б. Брехта. Театр им. Маяковского.

Фильмография

• 1925 — Стачка — шпик
• 1929 — Привидение, которое не возвращается — сыщик
• 1930 — Государственный чиновник — Аполлон Фокин
• 1932 — Для вас найдется работа
• 1933 — Дезертир — первый бонза
• 1933 — Конвейер смерти — эпизод
• 1935 — Строгий юноша — Фёдор Цитронов
• 1938 — Выборгская сторона — В. И. Ленин
• 1938 — Доктор Айболит — Айболит
• 1938 — Человек с ружьём — Владимир Ильич Ленин
• 1940 — Яков Свердлов — Владимир Ильич Ленин
• 1942 — Его зовут Сухэ-Батор — В. И. Ленин
• 1943 — Два бойца — профессор
• 1943 — Юный Фриц — профессор «антрепалогии»
• 1946 — Клятва — американский журналист Роджерс
• 1946 — Старинный водевиль — Мордашев
• 1947 — Свет над Россией
• 1948 — Суд чести — Александр Александрович, председатель Правительственной комиссии
• 1949 — Сталинградская битва — Молотов
• 1949 — Падение Берлина — Молотов
• 1950 — Заговор обречённых — американский посол Мак-Хилл
• 1956 — Дело № 306 — Иркутов
• 1956 — Убийство на улице Данте — Филипп, отец Шарля Тибо
• 1957 — Рассказы о Ленине — В. И. Ленин
• 1957 — Ленинградская симфония — профессор Багдасаров
• 1966 — Ленин в Польше — В. И. Ленин

Литература

• Туровская М., Медведев Б. Максим Максимович Штраух. М., 1952.
• Шахов Г. М. М. Штраух. М., 1964.

Ссылки

• [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/teatr_i_kino/SHTRAUH_MAKSIM_MAKSIMOVICH.html Штраух, Максим Максимович] // Энциклопедия «Кругосвет».
• [web.archive.org/web/20070423142045/www.tvkultura.ru/news_print.html?id=31220&cid=86 Владимир Юренев о Максиме Штраухе]
• [www.devichka.ru/nekropol/view/item/id/167/catid/1 Новодевичье кладбище — фото]

Отрывок, характеризующий Штраух, Максим Максимович

– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.