Реституционный эдикт

Реституционный эдикт (нем. Restitutionsedikt) или Эдикт о реституции — указ, изданный 6 марта 1629 года, императором Священной Римской империи Фердинандом II. Являлся попыткой восстановить религиозные и территориальные установления Аугсбургского мира 1555 года. Согласно прокатолической точке зрения, включённая в Аугсбургский мир оговорка Reservatum ecclesiasticum (англ.) запрещала впредь секуляризацию католических земель (после 1555 года, католические земли не могли передаваться под власть протестантов). Однако из-за слабости императорской власти на протяжении десятилетий «Духовная Оговорка» не действовала. Это отсутствие полномочий и относительной стоимости земли привело к секуляризации земель нескольких князей.

«Указ о реституции» был попыткой применить оговорку к уже случившимся после 1555 года «событиям». Под ударом оказались уже секуляризованные архиепископства Бремен и Магдебург, двенадцать епархий и более 100 религиозных домов. Указ привел к масштабной передаче власти и собственности протестантов к католикам. В результате тысячи протестантов бежали на территории, контролируемые их единоверцами.

Наибольшее действие эдикт возымел на северо-востоке Германии, именно там, где силы Фердинанда были слабее. Фердинанд назначал имперских администраторов в секуляризованные государства и города путём восстановления имперской власти в области, которая была свободна от имперского правительства почти сто лет. Действия Фердинанда не были хорошо восприняты князьями. Это был шаг, который встревожил Францию.

Немецкие князья не могли ничего делать. Они увидели, что коалиция будет уничтожена. Альбрехт фон Валленштейн возглавлял большую армию из 134 000 человек, чтобы утвердить императорскую власть.

По иронии судьбы, Валленштейн не был согласен с эдиктом, поскольку тот касался региона, который он считал своим, но он повиновался императору. Он заявил, что «научит приличиям курфюрстов. Они должны зависеть от императора, не император от них». Ответом князей было сплочение вокруг Максимилиана Баварского, чтобы заставить Фердинанда отправить Валленштейна в отставку.

У них появился шанс в 1630 году, когда Фердинанд созвал совещание с избирателями в Регенсбурге, потому что он хотел, чтобы его сын, тоже Фердинанд, был избран императором Священной Римской империи. По иронии судьбы, человеку с такой силой приходилось полагаться, по закону, на голоса избирателей для продолжения своей династии. Фердинанд также надеялся убедить избирателей утвердить более активное участие в европейской войне.

Курфюрст Саксонии и Бранденбурга Иоганн-Георг I и Георг Вильгельм (как протестанты) воздержались от участия в знак протеста против эдикта о реституции. Присутствующие избиратели поняли, что они имели очень мало, чтобы получить от своего участия в войнах. Тем не менее, Максимилиан Фердинанд также просил отставки Валленштейна.

Чтобы завоевать доверие избирателей, Фердинанд отправил Валленштейна в отставку в августе 1630 года. Освобождение от самого грозного военачальника в Европе было большой победой для избирателей и Регенсбург рассматривается как поражение Фердинанда.

Все это было чревато серьёзными последствиями. В июле 1630 года Густав Адольф высадился в Померании с войском в 4 000 человек. Никто не знал об их намерениях, но без Валленштейна Фердинанду пришлось ещё раз прибегнуть к помощи курфюрста Пфальца Максимилиана и фельдмаршала Тилли.

Литература

• Реституционный эдикт // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.archaeologie24.de/Downloads/Restitutionsedikt.pdf Текст эдикта] (нем.)

Отрывок, характеризующий Реституционный эдикт

Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]