6-й славонский армейский корпус
| 6-й славонский армейский корпус | |
 Командный состав 6-го армейского корпуса[1] | |
| Годы существования | |
|---|---|
| Страна | |
| Подчинение | |
| Входит в | |
| Тип |
пехота |
| Включает в себя |
10-я хорватская дивизия |
| Численность |
11229 человек |
| Участие в | |
| Командиры | |
| Известные командиры | |
6-й славонский армейский корпус (хорв. Šesti slavonski korpus NOVJ-a, серб. Шести славонски корпус НОВЈ) — армейский корпус народно-освободительной армии Югославии. Сформирован 17 мая 1943 года, до 20 июня назывался 1-м славонским корпусом (хорв. Prvi slavonski korpus, серб. Први славонски корпус), с 20 июня по 5 октября назывался 2-м хорватским корпусом (хорв. Drugi hrvatski korpus, серб. Други хрватски корпус).
В составе корпуса со 2 августа 1944 года до января 1945 года действовал «русский» батальон Осиекской бригады, сформированный из граждан СССР различных национальностей[2][3].
Боевой путь
Первоначально корпус состоял из 10-й хорватской и 12-й славонской дивизий, насчитывал около 5200 солдат. Первым командиром был Петар Драпшин (позднее Мате Йеркович), политруком являлся Отмар Креачич. До 2 июня 1943 корпус освободил все населённые пункты Пожежской долины, в том числе города Славонска-Пожега и Плетерница. После взятия Нашице 4 июня, главные силы корпуса были переброшены через Крндию и Папук на запад, сосредоточившив боевые действия на линии коммуникаций Вировитица — Дарувар — Пакрац, в то время как оставшиеся части действовали на линии Белград — Загреб. К середине июня корпусом было разрушено и повреждено 14 километров железнодорожных путей, около 500 вагонов и несколько локомотивов.
В соответствии с приказом от 29 июня, в составе корпуса сформированы Дильский, Пожежский, Даруварский и Билогорский партизанские отряды. По распоряжению Главного штаба народно-освободительной армии и партизанских отрядов Хорватии, 12-я дивизия в конце июня переброшена из Славонии через Билогору, Мославину и Калник в Хорватское Загорье, где она продолжила боевые действия. В Славонии остались 10-я дивизия и партизанские отряды. Чтобы избежать удара превосходящих сил противника, штаб также отвёл 17-ю славонскую бригаду в Бановину, оставив в Славонии 21-ю бригаду и партизанские отряды.
На 6 июля 1943 года в корпусе насчитывалось 6496 солдат. В начале августа части корпуса вернулись в Славонию: 12-я дивизия в Билогору и район Вочина, 10-я дивизия в район Бучье и Орляваца и оттуда на гору Диль. До конца августа они действовали преимущественно на линиях коммуникаций неприятеля. 1 июля в состав корпуса вошёл 1-й далматинский батальон, 15 августа сформированы венгерский батальон «Шандор Петефи» и немецкая рота «Эрнст Тельман», 25 августа - противочетницкий батальон, предназначенный для борьбы с четниками, проникающими из Боснии.
После капитуляции Италии 1943 года в район Загреба была отправлена 10-я дивизия, которая оставалась там до конца года. Из 25-й бродской бригады, Дильского, Подравского и Пожежского партизанских отрядов в сентябре была сформирована Восточная группа отрядов, а из Посавского, Даруварского и Билогорского — Западная, куда также вошла чехословацкая бригада имени Яна Жижки, созданная 26 октября 1943. В итоге, в конце октября 1943 года в 6-м корпусе были 12-я и 28-я дивизии, Восточная и Западная группы отрядов, Противочетницкий батальон, 1-й диверсантский батальон и артиллерийский дивизион. Штаб корпуса состоял из 2-х отделений с различными основными и обеспечивающими функциональными подразделениями военного и военно-администритивного назначения. В корпусе насчитывалось 10733 человек, на вооружении имелось 6154 винтовок, 130 автоматических винтовок, 285 пистолетов-пулемётов, 70 ручных пулемётов, 44 миномёта, 9 противотанковых пушек, 7 пушек, 3 гаубицы и 458 пистолетов.
В октябре 1943 года силами корпуса были освобождены сёла Чачинци, Гашинци, Горяни и Брезик, а также в 136 местах разрушено полотно железной дороги Белград — Загреб, уничтожено 14 локомотивов, 141 вагон и 19 мостов. В начале ноября 12-я словенская бригада переправилась через реку Сава и до мая 1944 года вела бои с четниками в районе Мотайицы, а молодёжная бригада имени Йожи Влаховича действовала до июня 1944 года в Жумбераке. Остальные части вели бои в районе Вировитицы, Ораховицы, Чачинцев, Миклеуша, контролируя железную дорогу Вировитица — Подравска-Слатина — Чачинци. 16 декабря был предпринят штурм Джяково, завершившийся неудачей, 17 декабря взято село Горяни. 23 декабря между сёлами Сибинь и Громачник подразделения корпуса уничтожили немецкую колонну из 98 автомашин и 20 мотоциклов.
В январе 1944 года 6-й Славонский корпус продолжал бои в Пожежской долине, в феврале и марте его части наносили удары по коммуникациям противника. В конце февраля под непосредственное командование штаба корпуса была переведена чехословацкая бригада. 1 марта в 12-й дивизии была сформирована Осиекская бригада, а 25-я бродская бригада перешла в состав 28-й дивизии. 10 апреля в корпусе был создан отряд контрразведки по борьбе со шпионами и потенциальными перебежчиками. В начале апреля 1944 года корпус дошёл до Чачинцев, продолжая боевые действия вблизи Вировитицы и Дарувара, 5 апреля была взята Подравска-Слатина. С 25 апреля по 10 мая корпус вёл оборонительные бои, отражая крупное наступление немцев и хорватских фашистов под кодовым названием "Буря" (нем. Ungewitter). Стремясь избежать крупных столкновений, корпус отступил через Псунь, Папук и Равну-Гору, чтобы перенести действия на Мославину, Билогору, Калник, Подравину и на дорогу Белград — Загреб. 20 июня был взят населённый пункт Подгорач, который обороняли 500 немецких жандармов, а также 150 усташей и домобран. В бою были уничтожены 361 солдат противника, 101 солдат попал в плен.
В июне и июле, после отражения немецких атак из Нашице, Джяково, Славонски-Брода и Плетерницы, части корпуса пополнились добровольцами, особенно из городов Славонски-Брод, Славонска-Пожега, Дарувар и Винковцы. 15 июля были сформированы 40-я славонская дивизия и Подравский партизанский отряд. Во второй половине августа появились 4-я бригада Корпуса народной обороны и Вировитицкая бригада. В феврале 1944 года на освобождённой территории, контролированной корпусом, была создана специальная Военная область корпуса, в состав которой входили командные структуры шести районов (хорв. komande područja) и 16 местных команд (хорв. komadne mjesta). В начале сентября 1944 корпус включал три дивизии (12-ю, 28-ю и 40-ю), Восточную и Западную группы отрядов, артиллерийский дивизион, 1-й диверсантский отряд, венгерский батальон имени Шандора Петефи, немецкую роту имени Эрнста Тельмана, батальон против пятой колонны. В корпусе числилось 11229 человек, вооружённых 6150 винтовками, 342 автоматическими винтовками, 379 пистолетами-пулемётами, 131 пулемётами, 69 миномётами, 22 пушками и 18 гранатомётами.
Летом 1944 года войска корпуса, совместно с тыловыми службами и властями освобождённых территорий обеспечили сбор урожая зерна, его переправу через реку Сава и доставку частям 4-го хорватского корпуса в Бановине. В августе 6-й Славонский корпус освободил Даруварскую долину, в конце августа — начале сентября им было разрушено в 598 местах полотно железной дороги Белград — Загреб, а в середине сентября была очищена от оккупантов Пожежская долина. В ночь с 13 на 14 сентября 28-я дивизия переправилась через реку Саву близ Кобаша и вместе с 21-й бригадой прорвалась в Сербию, где вошла в состав 12-го войводинского армейского корпуса. Остальные части 6-го корпуса 26 сентября освободили Подравску-Слатину и Чаджавицу. В октябре были освобождены населённые пункты Вировитица и Джурджевац. В ноябре были взяты Пишкоревци, Клокочевац и Марковац, а в декабре Плетерница, Врбица, Славонска-Пожега и другие населённые пункты[4].
В декабре 1944 года была создана артиллерийская бригада, расформированы Подравский и Осиекский отряды. Под командование Главного штаба Войводины перешёл венгерский батальон.
По состоянию на 31 декабря 1944 года в соединениях и частях 6-го корпуса воевали 374 советских граждан, 49 из них занимали командирские должности. Согласно отчёту штаба корпуса, советские граждане числились в: 12-й ударной дивизии — 291 человек (49 на командирских должностях); 40-й дивизии — 43 человека; артиллерийской бригаде — 5 человек; Пожежском и Дильском партизанских отрядах — 30 человек[5]. В январе 1945 года начался организованный процесс перехода советских граждан — бойцов корпуса в расположение Красной армии на Вировитицком плацдарме[6].
1 января 1945 года корпус включён в состав 3-й югославской армии. 2 января ему присвоено почётное наименование «ударный». В январе корпус вёл боевые действия в районе между населёнными пунктами Грубишно-Поле и Питомача, в феврале — около Трнава, Томашица, Кайгана и Херцеговац, а также за овладение дорогой Вочин — Каменска. В течение февраля им были освобождены Шушняри, Вучяк-Каменски, Звечево и Вочин. 23 марта 1945 года освобожден посёлок Велика. В первой половине апреля вёл бои около Ветово и дороги Ораховица — Кутьево. С 15 по 16 апреля были освобождены города Нашице и Джурдженовац. 25 апреля 1945 корпус расформирован, 12-я и 40-я дивизия продолжили в составе 3-й армии освобождение Славонии, Мославины, Хорватского Загорья и Словении.
Напишите отзыв о статье "6-й славонский армейский корпус"
Примечания
- ↑ Стоят (слева направо): неизвестный солдат, Радован Кнежевич, Франц Инкрет, Иван Рукавина, неизвестный солдат, Мате Еркович, Мариян Цветкович. Сидят (слева направо): Лазарь Видович, Анджелько Кучишец, Петар Драпшин, Франьо Кнебл и Милан Станивукович.
- ↑ Никола Анич, Секула Йоксимович, Мирко Гутич. Народно-освободительная армия Югославии. Обзор развития вооруженных сил народно-освободительного движения 1941—1945 гг. (Nikola Anić, Sekula Joksimović, Mirko Gutić, «Narodno oslobodilačka vojska Jogoslavije. Pregled Razvoja Oruzanih Snaga Narodnooslobodilnackog pokreta 1941—1945», Izdaje Vojnoistorijski institut, Beograd, 1982.
- ↑ Казак В. Н. «Побратимы: Советские люди в антифашистской борьбе народов балканских стран 1941—1945». — Москва: издательство «Мысль», 1975 — Стр. 23—25.
- ↑ Oslobodilački rat naroda Jugoslavije — knjiga 2 (drugo prepravljeno i dopunjeno izdanje) — Beograd: Vojnoistorijski Institut, 1965. — S. 451—463.
- ↑ Zbornik dokumenata i podataka o Narodnooslobodilačkom ratu jugoslovenskih naroda. — Beograd: Vojnoistorijski institut, 1968. — t. 5, knj. 36, S. 567.
- ↑ Казак В. Н. «Побратимы: Советские люди в антифашистской борьбе народов балканских стран 1941—1945». — Москва: издательство «Мысль» — 1975 — Стр. 24.
Литература
- Војна енциклопедија (књига девета). Београд 1978. година.
Отрывок, характеризующий 6-й славонский армейский корпус
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
