1-я далматинская пролетарская ударная бригада
Поделись знанием:
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
| 1-я далматинская пролетарская ударная бригада | ||||
| Годы существования | ||||
|---|---|---|---|---|
| Страна | ||||
| Подчинение | ||||
| Входит в |
4-я хорватская оперативная группа | |||
| Тип |
пехота | |||
| Включает в себя |
4 батальона | |||
| Численность |
1217 человек | |||
| Дислокация | ||||
| Участие в | ||||
| Знаки отличия |
«пролетарская» (с 19 сентября 1944)
| |||
| Командиры | ||||
| Известные командиры |
Перо Четкович | |||
1-я далматинская пролетарская ударная бригада (серб. Прва далматинска пролетерска ударна бригада) — воинское формирование НОАЮ, участвовавшее в Народно-освободительной войне Югославии. За свои успехи в битвах бригада была награждена Орденами Народного героя Югославии, братства и единства и Народного освобождения. В бригаде несли службу 1217 человек.
Содержание
Состав бригады
Создана 6 сентября 1942 в селе Добро, неподалёку от города Ливно. В состав бригады вошли:
- 1-й батальон «Анте Йонич»
- 2-й батальон «Буде Борян»
- 3-й батальон «Йосип Юрчевич»
- 4-й батальон «Тадия Анушич»
В составе бригады несли службу 1217 человек, из них 83 женщины. Уроженцами Далмации являлись 1184 человека, жившие до войны в следующих городах:
- Сплит: 204 человека
- Шибеник: 182 человека
- Книн: 143 человека
- Синь: 138 человек
- Макарске: 129 человек
- Трогир: 119 человек
- Вргорец: 62 человека
- Плоча: 60 человек
- Омиш: 32 человека
- Корчула: 22 человека
- Вис: 20 человек
- Дрниш: 16 человек
- Задар: 15 человек
- Хвар: 15 человек
- Биоград: 9 человек
- Меткович: 7 человек
- Имотске: 4 человека
- Бенковец: 4 человека
- Брач: 3 человека
Ещё 33 человека были родом не из Далмации.
Бригада подчинялась 4-й оперативной зоне Хорватии до 9 ноября 1942, затем состояла в составе 3-й дивизии до 8 сентября 1943, 9-й дивизии до января 1944 и 26-й дивизии до конца войны. По состоянию на конец августа 1944 года насчитывала 1650 человек, а на 20 января 1945 — 2372 человека, в том числе 35 граждан СССР[1]. Одна из элитных бригад НОАЮ.
Боевой путь
Участвовала во многочисленных боях. Во время боёв за Яйце в ноябре-декабре 1942 года пал второй командир дивизии, Народный герой Божо «Марьян» Билич, а бригада получила благодарность от штаба 3-й дивизии. В тяжёлых боях она подтверждала свой статус одной из лучших боевых единиц НОАЮ. В ходе битвы на Неретве понесла большие потери, атакуя Прозор в феврале 1943 года и защищая его от немецко-хорватской боевой группы «Фогель». В битве на Сутьеске участвовала в обороне Шавника и с огромными потерями прорвалась из окружения. Три батальона (в том числе 3-й батальон) отправились в Герцеговину, где вошли в 10-ю герцеговинскую бригаду.
В августе 1943 года вернулась в Далмацию и в районе Врлики пополнилась тремя батальонами. Участвовала в боях против 7-й дивизии СС «Принц Ойген», обороняя Сплит. В октябре вела бои близ Пелешаца и на острове Хвар. Помогала прорыву 1-й прекмурской и 13-й далматинской бригад с острова Корчула в ходе операции «Хербстгевиттер II». В январе 1944 вступила в состав 26-й дивизии и обороняла остров Вис, организовывая десанты на острова Хвар, Млет, Корчула (десант 26-й далматинской дивизии) и Шолта. Совместно на Вуковом-кланце при поддержке сил 11-й далматинской бригады разбила 369-ю пехотную дивизию, набранную из усташей, а затем взяла Шибеник и разгромила немецкую боевую группу «Алеман» и силы чётников. Участвовала в Книнской и Мостарской операциях, освобождала Бихач, Лику, Хорватское Приморье, остров Крк, Клане, Илирске-Бистрице. Завершила боевой путь 8 мая 1945 близ Сочи.
Итоги боевого пути
В бригаде служили около 5 с половиной тысяч солдат. Около 500 косовских албанцев оказывали помощь бригаде в конце войны. В ходе боёв 2229 солдат бригады погибло.
По указу 19 сентября 1944 Иосипа Броза Тито бригаде было присвоено звание пролетарской. За свои боевые заслуги была награждена Орденами Народного героя Югославии, братства и единства и Народного освобождения.
Народные герои из бригады
Напишите отзыв о статье "1-я далматинская пролетарская ударная бригада"
Примечания
- ↑ Советские люди в освободительной борьбе югославского народа 1941—1945 г. (воспоминания, документы и материалы), сост. Бушуева Т. С. — М.: Наука, 1973. — С.199.
Литература
- [www.znaci.net/00001/108.htm Мирко Нововић, Стеван Петковић: Прва далматинска пролетерска НОУ бригада], Војноиздавачки завод, Белград, 1986
- Владимир Марковић: Хиљаду ратних дана - Прва далматинска пролетерска народноослободилачка ударна бригада - Народна армија, Белград, 1976
- [www.znaci.net/00001/125.htm Наша прва далматинска 1942-1945, књига 2], Слободна Далмација, Сплит, 1982.
- Војна енциклопедија, Белград, 1975.
- Народни хероји Југославије. „Младост“, Белград, 1975.
Ссылки
- [www.znaci.net/00001/32_1.htm Списак погинулих бораца бригаде] (серб.)
- [blog.b92.net/text/12016/Prva-dalmatinska/ Цртице из ратног пута бригаде] (серб.)
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий 1-я далматинская пролетарская ударная бригада
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
