Анийский собор

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
армянский собор
Кафедральный собор Святой Девы
Մայր Եկեղեցի
Страна Турция
Городище Ани
Конфессия Армянская Апостольская Церковь
Тип здания Собор
Архитектурный стиль Армянский
Автор проекта Трдат Архитектор
Строительство 9891001 годы
Состояние руины
Координаты: 40°30′22″ с. ш. 43°34′22″ в. д. / 40.50611° с. ш. 43.57278° в. д. / 40.50611; 43.57278 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.50611&mlon=43.57278&zoom=17 (O)] (Я)

Кафедральный собор Святой Девы в Ани, или Анийский соборармянский кафедральный собор в городе Ани. Возведён в 9891001 годах по проекту архитектора Трдата, придворного архитектора Багратидов. В настоящее время сохранились руины сооружения.



Архитектура

Собор, возвышавшийся на восточной окраине Ани, был после вышгорода вторым значительным ориентиром города. Его строительство по проекту талантливого придворного архитектора Багратидов Трдата было начато в 989 г., при жизни Смбата II Багратуни, и завершено в 1001 г. супругой Гагика I — царицей Катрамидэ.

Храм относится к созданному в Армении ещё в VII веке типу купольных базилик, несколько развитому и видоизменённому. Строгое и выразительное решение наружных стен собора несколько смягчается их декоративным убранством: аркатурой на парных тоненьких полуколонках, врезанными в стены нишами с богато отделанными завершениями, изящной резьбой, оконными обрамлениями, энергично выступающими портиками входов и т. д.

Характер интерьера собора в целом отличается динамичностью и стройностью пилонов, поддерживающих лёгкие, как бы парящие над внутренним пространством стрельчатые арки и своды. Широкая перспектива центрального нефа завершается алтарной абсидой, обработанной внутри девятью полукруглыми в плане нишами. Четыре мощных и широко расставленных пилона поддерживали купол, рухнувший в 1319 году.

Высокие архитектурно-художественные достоинства собора, ставшего важной вехой в развитии церковной архитектуры Армении, получили высокую оценку европейских учёных (Й. Стржиговский и др.), считавших, что в интерьере этого храма были применены принципы, получившие дальнейшее развитие в готической архитектуре, широко распространившейся в XII—XIV вв. в странах Западной Европы.[1]

Напишите отзыв о статье "Анийский собор"

Примечания

  1. Вараздат Арутюнян. [www.armenianhouse.org/harutyunyan-varazdat/ani/ch4.html Город Ани. Глава Четвёртая — Памятники церковной архитектуры.] — Ереван: Армянское государственное издательство, 1964.

Ссылки

  • Вараздат Арутюнян. [www.armenianhouse.org/harutyunyan-varazdat/ani/ch4.html Город Ани. Глава Четвёртая — Памятники церковной архитектуры.] — Ереван: Армянское государственное издательство, 1964.


Отрывок, характеризующий Анийский собор

На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.