Броненосные крейсера типа «Асама»
Тип «Асама» (яп. 浅間型装甲巡洋艦) — тип японских броненосных крейсеров. Были спроектированы в Великобритании и представляли собой усовершенствованную версию чилийского «О’Хиггинса». В 1896—1899 годах на верфях фирмы Armstrong Whitworth в Великобритании были построены два корабля этого типа. Оба они приняли активное участие в Русско-японской войне, в том числе в Цусимском сражении, где оба же получили повреждения. Также оба корабля принимали участие в Первой мировой войне. После неё, «Асама» был переоборудован в учебно-тренировочное судно в 1921 году и служил в этой роли, а позднее — как плавучая казарма, вплоть до 1945 года. «Токива» был переоборудован в минный заградитель в 1922 году и в этой роли принял участие во Второй мировой войне, будучи затоплен после повреждений при налёте авиации 9 августа 1945 года.
Конструкция
Проект создал сэр Филип Уоттс.
В отличие от броненосных крейсеров других морских держав, которые предназначались в первую очередь для действий на торговых путях и дальней разведки, главной задачей этих кораблей было участие в эскадренном сражении вместе с броненосцами.
Гладкопалубный корпус с небольшой седловатостью и незначительным завалом борта в районе миделя, строился из мягкой судостроительной (сименс-мартеновской) стали по смешанной системе набора корпуса.
Вооружение
Основу вооружения «Асам» составили новые 203-миллиметровые 45-калиберные «армстронговские» орудия[2]. Они имели принятую в то время в Великобритании проволочную конструкцию и поршневой затвор. Пушки располагались в двухорудийных башенных артустановках.
Для наведения башни имели гидравлический привод, кроме того электрический и ручной — в качестве резервных. Отличительной особенностью была конструкция артиллерийских башен главного калибра — часть боекомплекта в 62 снаряда на орудие находился в башне, которая сама играла роль орудийных погребов. Остальные снаряды и все заряды, как более пожароопасные, хранились в погребах под броневой палубой и подавались наверх одним общим элеватором. За один цикл элеватор мог поднять два заряда или снаряда. Скорострельность равнялась 3 выстрелам в минуту, до израсходования снарядов в башне, после этого темп стрельбы резко падал.
Представители
| Название | Закладка | Спуск на воду | Вступление в строй | Судьба |
|---|---|---|---|---|
| Асама 浅間 |
20 октября 1896 | 22 марта 1898 | 18 марта 1899 | учебно-тренировочное судно с 1921, пущен на слом в 1947 |
| Токива 常盤 |
6 января 1897 | 6 июля 1898 | 18 мая 1899 | минный заградитель с 1922, затоплен после налёта авиации 9 августа 1945 |
Напишите отзыв о статье "Броненосные крейсера типа «Асама»"
Примечания
Литература
- Conway's All The World's Fighting Ships 1860—1905 / E. Gardiner, R. Chesnau, E. M. Kolesnik. — Лондон: Conway Maritime Press, 1979. — 448 с. — ISBN 0-85177-133-5.
- Conway's All The World's Fighting Ships 1906—1921 / E. Gardiner, R. Gray. — Лондон: Conway Maritime Press, 1985. — 439 с. — ISBN 0-85177-245-5.
- Александров А.С., Балакин С.А. [wunderwaffe.narod.ru/Magazine/MKA/2006_01/index.htm «Асама» и другие Японские броненосные крейсера программы 1895—1896 гг.] (рус.) // Морская кампания : журнал. — Москва: ООО «Коллекция», 2006. — № 1. — С. 48.
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — Минск: Харвест, 2006. — ISBN 5-17-030194-4.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
 |
В другом языковом разделе есть более полная статья Asama class cruiser (англ.) Вы можете помочь проекту, расширив текущую статью с помощью перевода.
|
| ||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Броненосные крейсера типа «Асама»
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
