Генрих I (герцог Брабанта)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Генрих I Брабантский»)
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Генрих I.
Генрих I Смелый
фр. Henri Ier le Courageux / le Guerroyeur
нем. Heinrich I. der Mutige
нидерл. Hendrik I den Kryger / de krijgshaftige<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Адриан ван Барланд, Ян Моретус, "Хроника герцогов Брабантских" (лат. Ducum Brabantiae chronica), 1600</td></tr>

герцог Брабанта
1183 — 1235
Предшественник: первый герцог
Преемник: Генрих II (герцог Брабанта)
герцог Нижней Лотарингии
1190 — 1235
Предшественник: Готфрид VII
 
Рождение: 1165(1165)
Лёвен
Смерть: 5 сентября 1235(1235-09-05)
Кёльн
Отец: Готфрид III (граф Лувенский)
Мать: Маргарита Лимбургская
Супруга: 1) Матильда Булонская, 2) Мария Французская
Дети: от 1-го брака: Аделаида, Мария, Маргарита, Матильда, Генрих, Готфрид
от 2-го брака: Елизавета, Мария

Генрих I Смелый[1] (возможно Лёвен, 1165 год — Кёльн, 5 сентября 1235 года) — граф Брюссельский (1179), первый герцог Брабанта (с 1183 года) и герцог Нижней Лотарингии (формально, с 1190 года). Граф Лувена, маркграф Антверпена. Участник Третьего крестового похода. На протяжении большей части правления вёл политику балансирования между соперничающими монархическими династиями Священной Римской империи: Вельфами и Гогенштауфенами. Неоднократный участник военных конфликтов, в том числе и битв при Степпе и Бувине.





Биография

Отец Генриха Готфрид III рано стал привлекать сына к политике: уже в 1179 году Генрих стал известен как рыцарь, но ещё не граф (лат. miles nec non comes).

В том же году он женился на Матильде Булонской, племяннице Филиппа Эльзасского, дочери его брата Матье, графа Булонского и Марии, дочери английского короля Стефана. Согласно брачному контракту, Генрих фактически отказывался от управления большей частью Брабанта в пользу Филиппа Эльзасского[2].

Между 1182 и 1184 годами Генрих участвовал в защите Иерусалима[3], за что император возвёл Брабант в статус герцогства и сделал Генриха первым герцогом Брабанта.

Конфликт с графом Лоона и герцогом Лимбурга (1189—1191)

В 1189 году Генрих начал военные действия против собственного дяди, герцога Лимбурга[1]. Поводом для конфликта послужила продажа графу Лоона попечительства над Синт-Трёйденом, ранее входившим в приданое матери Генриха Маргариты Лимбургской. Во главе войска из 700 всадников и 60 тысяч пехотинцев Генрих вторгся в Лоон и осадил Синт-Трёйден.

В ответ по просьбе графа Лоона граф Эно ввёл войска в Брабант и Генриху пришлось срочно снять осаду. Тем не менее, с точки зрения политической кампания Генриха была весьма успешна: по заключённому при посредничестве графа Фландрии мирному договору граф Лоона обязался выплатить 800 марок серебром и покуда эта сумма не уплачена полностью, признать совместное с Генрихом владение Синт-Трёйденом[1]. К 1191 году Генрих также заключил мир с герцогом Лимбурга, по которому к Брабанту отходили аллоды в Арлоне и Херцогенрате[1].

Выборы епископа Льежского (1191—1193)

В борьбе Вельфов с Гогенштауфенами Генрих периодически менял свои политические пристрастия. Первый существенный конфликт с Гогенштауфенами возник в связи с выборами епископа Льежского после смерти епископа 5 августа 1191 года.

8 сентября льежский капитул должен был избрать епископа. Избрание должно было быть утверждено как папой, так и императором, так как льежский епископ являлся главой княжества, входившего в состав империи. Одним кандидатом, поддержанным графом Эно, был двоюродный брат графа Альберт Ретельский, сын Беатрисы Намюрской, сестры его матери Аделаиды.

Шансы Альберта Ретельского казались особенно высокими[1], так как он приходился дядей Констанции, супруге императора Генриха VI (братом её матери Беатрисы). Другим кандидатом был брат Генриха Альберт. Большинством голосов предпочтение было отдано последнему, однако часть членов капитула предпочла и Альберта Ретельского[1][4]. В начале 1192 года император Генрих VI объявил, что ввиду разногласий, имевших место в ходе выборов в сентябре, право назначения епископа перешло к нему по праву сюзерена, и что его выбор пал на Лотаря Хо(х)стадского, льежского канонника, как и оба Альберта. Решение императора противоречило условиям вормсского конкордата[1]. В ответ на решение императора Альберт Брабантский отправился в Рим, где папа Целестин III рукоположил его в диаконы и послал его к архиепископу Реймса, который 19 сентября 1192 года рукоположил Альберта в священники, а на следующий день в епископы. Когда 24 ноября того же года Альберт отправился в Льеж, на него напали последователи Генриха VI, которые нанесли ему смертельную рану в сердце. В 1613 году епископ Льежа Альберт был причислен папой Павлом V к лику святых.[5]

В ответ на убийство брата в начале 1193 года герцог Генрих разрушил графство Хохстаде, принадлежавшее брату назначенного Генрихом VI епископа. Более того, герцогу удалось собрать целый ряд правителей низовий Рейна и тем самым вынудить императора пойти на перемирие (не позднее 13 мая 1193 года)[1].

Участие в крестовом походе (1197)

1194 год ознаменовался рядом столкновений с графом Фландрии, начало которых восходит ещё к 1182 году, и закончившихся мирным соглашением в том же 1194 году. Гарантами соглашения выступили дворянство и города: Антверпен, Брюссель, Жамблу, Жодонь, Заутлеу, Лёвен, Лир, Нивель и Тинен[6]. Это соглашение позволило Генриху начать подготовку к участию в крестовом походе под предводительством Генриха VI, к каковому он и присоединился в 1197 году[7]. Император в Святую землю так и не прибыл, скончавшись от лихорадки 28 сентября 1197 года. Герцог Брабанта прибыл в Святую землю 22 сентября[8], а уже в октябре того же года участвовал во взятии Сидона и Бейрута[9] и вместе с архиепископом Майнца Конрадом Виттельсбахским осадил стратегически важную крепость Торон (совр. Тибнин). Несмотря на то, что осада была успешной и Торон был готов капитулировать, осада была снята: войско достигли слухи о смерти императора и, учитывая, что единственному сыну Генриха VI было три года и предвидя борьбу за императорский престол Конрад Виттельсбахский и его бароны поспешили в Германию[9].

Между Вельфами и Гогенштауфенами (1197—1218)

В своей политике Генрих стремился к расширению владений между Шельдой и Рейном и к контролю над торговым путём из Брюгге в Кёльн, что заметно по значительному[10] числу населённых пунктов, получивших при Генрих статус города. Среди прочих, подобный статус был дан[10] Хертогенбосу (до 1196 года), Ландену (около 1210 года), Жодони (1211). Это приводило Генриха к регулярным противостояниям с его сюзереном[11]: так, после смерти Генриха VI он вместе с супругой Матильдой поддержал кандидата Вельфов Оттона Брауншвейгского[1]. Более того, в 1202 году ему удалось склонить на сторону Вельфов своего противника, графа Гельдерна[12]. Тем не менее, после победы Филиппа-Августа над Иоанном Безземельным и после победы в Германии кандидата Гогенштауфенов Филиппа Швабского над Оттоном Брауншвейгским, которого поддерживала Англия, Генрих изменил политические пристрастия и сблизился с французским королём и Гогенштауфенами.

В 1204 году благодарный Филипп Швабский признал наследуемость герцогского титула, в том числе и по женской линии, а также передал Генриху Нивель, Нимвеген[11] и Маастрихт[14]. За счёт этого принадлежавший до этого льежскому епископству Маастрихт стал кондоминиумом, то есть, совладением епископа Льежа и герцог Брабанта. Девиз города гласил: «Один господин — нет господина, два господина — господин» (нидерл. Eén heer is geen heer, twee heren zijn één heer). Принесённая им в следующем году присяга на верность Филиппу-Августу означала ежегодную ренту в 200 марок серебром[11].

Убийство Филиппа Швабского в 1208 году означало для Генриха очередную смену лагеря[11]: он снова поддержал Оттона IV. Отлучение Оттона IV от церкви в 1210 году послужило поводом для возобновления войны с льежским епископом, который, подчинившись решению папы, отошел от императора. Генрих добился, чтобы ему поручили привести епископа к повиновению. Другим поводом к военным действиям послужила смерть дальнего родственника Генриха, графа Моа (1212), не оставившего наследников мужского пола и отказавшего свои владения епископству. Причиной конфликта герцога с Льежским епископством, служило географическое положение последнего: посередине между Брабантом и Рейном, откуда в Брабант притекало богатство[11]. 3 мая 1212 года Генрих захватил Льеж и отдал его на разграбление. Таким образом ему удалось завладеть переходом через Маас и получить контроль над торговым путём из Германии в Нидерланды.

В апреле 1213 года[11] Генрих женился на Марии Французской (около 1198-1224), дочери короля Франции Филиппа II Августа и Агнессы Меранской, и тем самым, перешёл на стороны французского короля. В октябре Генрих продолжил боевые действия против льежского епископства, однако на этот раз кампания была менее удачной: 13 октября 1213 года он потерпел сокрушительное поражение в битве при Степпе от отрядов льежской городской милиции, подкрепленных частями, прибывшими из графства Лоон. Битва при Степпе была первой в истории Нидерландов битвой[11], в которой отряды городской милиции успешно противостояли феодальной армии. Впечатление, произведённое этой победой на современников, заметно по «Беседам о чудесах» Цезария Гейстербахского: он пишет о величайшем ристалище демонов, захвативших на поле битвы большую добычу[15]. В результате поражения при Степпе льежские войска вошли на территорию Брабанта и Генриху пришлось на коленях просить льежского епископа о снятии с него отлучения от церкви (28 февраля 1214 года)[11]. Реакцией Генриха на подобное публичное унижение стало возвращение в стан Вельфов, ознаменовавшееся браком дочери Генриха Марии и Оттона IV 19 мая 1214 года. Именно поэтому 27 июля того же года при Бувине Генрих сражался против французского короля Филиппа II Августа. Историки Филиппа Августа сообщают, что Генрих предал своих союзников[16]. Победа Филиппа Августа при Бувине и разгром вельфов обозначала для Генриха окончание политики балансирования между Вельфами и Гогенштауфенами. Генрих примкнул к победителям, принёс присягу Фридриху II (август 1218 года[1]) и получил от него признание своих прав на Маастрихт[11].

Последние годы

Уже в 1192 году Генрих даровал права жителям Вилворде, одного из старейших аллодов Брабантского дома. В то время как жители Вилворде не являлись крепостными, они так же не имели гражданских прав, сопоставимых с правами жителей других городов. Права предоставленные Генрихом ограничивали ситуации, в которых с ним мог взиматься налог; регламентировали вопросы судопроизводства; освобождали жителей Вилворде от воинской повинности вне границ герцогства. Генрих отменял барщину (за исключением обязанности косить сено на герцогских угодьях и просушивать его), и т. д.[1]. В 1211 году Генрих издал для Лёвена законы, регулирующие вопросы торговли и уголовных наказаний, в 1213 году — учредил восьмидневную ярмарку в Заутлеу.

Тем не менее, пик подобного рода законотворческой активности Генриха приходится на последний период его жизни[1]. В 1221 году статус города присваивается Херенталсу, через год жители Вавра получили права, сопоставимые с правами жителей Лёвена, в 1229 году свой «уголовный кодекс» получил Брюссель, а Эйндховен стал городом в 1232. В то же время Генрих основал несколько монастырей: Тер Банк у Лёвена (1216), св. Бернарда на Шельде (1233); более того, он стал ежегодно, начиная с 1221 года, выплачивать определённую сумму викарию алтаря Трёх волхвов в кёльнском соборе[17], а в 1224 году передал десятину нескольких деревень брюссельским каноникам[18].

B 1224 году он освободил от налогов жителей Бюнсвейка в обмен на обязательство использовать его герб в ходе военных операций[19]: подобная щедрость связана с неоднократными попытками захватить или убить человека с влиятельным гербом. Так, в вышеупомянутой битве при Степпе герб Генриха нёс заплативший за это своей жизнью Генрих Гульденбергский[19], а сам Генрих планировал убийство графа Лоона[19].

В 1235 году Генрих сопровождал в Майнц невесту Фридриха II Изабеллу Английскую. 5 сентября[20], на обратном пути, он заболел и умер.

Надгробие Генриха, его первой супруги Матильды и их дочери Марии находятся в ц. св. Петра в Лёвене.

Изображения Генриха I в искусстве

До нас дошёл портрет Генриха, отчеканенный на его монетах. Генрих был первым властителем Лёвена или Брабанта, использовавшим изображение льва на монетах[13].

Позднее портреты Генриха I часто включались в «циклы правителей», в том числе в опубликованной около 1600 Адрианом ван Барландом и Яном Моретусом «Хронике герцогов Брабантских». В девятнадцатом веке с независимостью Бельгии подобные циклы были созданы Хендриком Лейсом и Альфонсом Петерсом для ратуши Антверпена, Полём Дюбуа для т. н. «дома короля» в Брюсселе и Шарлем Фрекеном для приюта Пашеко (фр. Hospice Pachéco) там же[21]. Задуманный для антверпенской ратуши триптих Лейса с изображением Готфрида Бульонского, Генриха и Иоанна I остался незавершённым из-за смерти художника в 1869 году. По решению города на месте ненаписанной панели с изображением Готфрида Бульонского находится надпись, объясняющая решение города не завершать триптих в память о Лейсе[22].

Браки и дети

Генрих был женат дважды. Первый раз, в 1179 году он женился на Матильде Булонской (1170-1210). В этом браке родились:

Овдовев, Генрих женился в 1213 году на Марии Французской (около 1198-1224), дочери короля Франции Филиппа II Августа и Агнессы Меранской. В этом браке родились две дочери:

  • Елизавета (ум. в 1272) замужем за
    1. (1233) Дитрихом Клевским (1214-1244), господином Динслакена
    2. (1246) Герхардом II Вассенбергским (ум. 1255)
  • Мария, умерла в детстве

Напишите отзыв о статье "Генрих I (герцог Брабанта)"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 David, Jan-Baptist. Vierde hoofdstuk. Vijfde hoofdstuk // [books.google.be/books?id=G3Q6AAAAcAAJ&pg=PA147&dq=mathilde+boulogne+otto&hl=nl&ei=e2XqS4fVDtWg-gashZDDBA&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CDMQ6AEwAA#v=onepage Vaderlandsche Historie]. — Лёвен: Vanlinthout et Cie, 1855. — Т. 5. — С. 147-210. — 648 с.
  2. ↑ Camps, H. P. H. Het stadsrecht van Den Bosch van het begin (1184) tot het Privilegium Trinitatis (1330). — Хильверсум: Verloren, 1995. — С. 56. — 75 с. — ISBN 90-6550-272-6.
  3. ↑ По David «Vaderlandsche». Jacobs (см. ниже) считает, что в крестовый поход в 1183 году отправился отец Генриха Готфрид, а Генрих принял на себя управление Брабантом. Shakell считает, что Генрих был на Святой земле на момент смерти Фридриха Барбароссы, то есть, в 1190 году:
    • Shackell, Joseph. Illustrations of History. // The Olio, or, Museum of entertainment. — 1831. — Т. 1. — С. 141. — 444 с.
  4. ↑ David в «Vaderlandsche» указывает на непригодность Альберта Ретельского к управлению епархией, со ссылкой на «Gesta pontificum Leodiensium» Жана Шаповилля, в свою очередь приводящего слова Эгидия Орвальского, современника описываемых событий. Тем не менее, Driessen считает, что свидетельства Эгидия Орвальского не следует принимать в расчёт, так как, он в первую очередь видел в Альберте Ретельском конкурента св. Альберта, чьё житие Эгидий Орвальский и составил:
    • Driessen, Frans [fr.wikisource.org/wiki/Biographie_nationale_de_Belgique/Tome_1/ALBERT_DE_RETHEL Albert de Rethel] (фр.) // Biographie nationale de Belgique / Académie Royale de Belgique. — Брюссель: H. Thiry-Van Buggenhoudt, 1866. — Vol. 1.
  5. ↑ David, Jan-Baptist. [books.google.be/books?id=6ZJbAAAAQAAJ&pg=PA237&dq=heilige+albert+leuven+1613&hl=nl&ei=HVj2S9HCAo3H-Qbes7DWCA&sa=X&oi=book_result&ct=book-preview-link&resnum=4&ved=0CDwQuwUwAw#v=onepage&q&f=false Geschiedenis van St. Albertus van Leuven, bisschop van Luik]. — 2-е.. — Антверпен: J. P. Van Dieren en Comp., 1845. — С. 237. — 243 с.
  6. ↑ Jacobs, Roel. Een kleine geschiedenis van Brussel. — Тилт: Lannoo, 2004. — С. 31. — 301 с. — ISBN 90-209-5269-2.
  7. ↑ De Tielse kroniek: een geschiedenis van de Lage Landen van de Volksverhuizing tot het midden van de vijftiende eeuw met een vervolg over de jaren 1552-1566 = Chronicon Tielense / Kuys, Jan. — Амстердам: Verloren, 1983. — С. 68. — 199 с. — ISBN 90-6550-004-9.
  8. ↑ Folda, Jaroslav. Crusader art in the Holy Land: from the Third Crusade to the fall of Acre, 1187-1291. — Cambridge University Press, 2005. — С. 59. — 714 с. — ISBN 9780521835831.
  9. ↑ 1 2 Hosten, Jan. De tempeliers: de tempelorde tijdens de kruistochten en in de Lage Landen. — 2-е изд. — Амстердам: Pearson Education Benelux, 2006. — С. 136. — 384 с. — ISBN 978 90 430 1061 0.
  10. ↑ 1 2 Janssen, Hans. [books.google.be/books?id=-WbI-ANMDlsC&pg=PA95&lpg=PA95&dq=%C2%AB%27s+Hertogenbosch,+een+novum+oppidum+in+de+Meierij+ca.+1200%E2%80%941350%C2%BB&source=bl&ots=EVbAmnEMD-&sig=w6mwiSeXQ48z7fQk3_EJtthyE8U&hl=nl&ei=SArvS4TNJNygOOqyrbAI&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=4&ved=0CCMQ6AEwAw#v=onepage&q=%C2%AB%27s%20Hertogenbosch%2C%20een%20novum%20oppidum%20in%20de%20Meierij%20ca.%201200%E2%80%941350%C2%BB&f=false 's Hertogenbosch, een novum oppidum in de Meijerij ca. 1200—1350. De stadsarcheologie als bron voor de kennis van groei en stagnatie van middeleeuwse steden] (нид.) // Jaarboek voor Middeleeuwse Geschiedenis. — Хилверсум: Verloren, 2007. — Afl. 10. — P. 95-146. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=13886649&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 13886649].
  11. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Пиренн А. Средневековые города Бельгии. — С. 178,183.
  12. ↑ Ubachs, P. J. H. Handboek voor de geschiedenis van Limburg. — Хильверсум: Verloren, 2000. — С. 86. — 544 с. — (Maaslaandse monografieёn, 63). — ISBN 90-6550-097-9.
  13. ↑ 1 2 3 De Witte, Alphonse. [www.numisbel.be/Dewitte_1.pdf Histoire monetaire des comtes de Louvain, ducs de Brabant et marquis du Saint Empire Romain]. — Антверпен: Veuve de Backer, 1894. — Т. 1. — С. 32-65. — 212 с.
  14. ↑ 1 2 Blok, Petrus Johannes. [www.dbnl.org/tekst/blok013gesc01_01/blok013gesc01_01_0011.php Hoofdstuk IV. De strijd der feodale machten onderling] // [www.dbnl.org/tekst/blok013gesc00_01/index.php Geschiedenis van het Nederlandsche volk]. — 3-e переработанное. — Лейден: A. W. Sijthoff's uitegeversmaatschappij, 1923. — Т. 1. — С. 186. — 704 с.
  15. ↑ Цезарий Гейстербахский. [de.wikisource.org/wiki/Benutzer:Reiner_Stoppok/Caesarius_von_Heisterbach:_Dialog_%C3%BCber_die_Wunder_%28Buch_XII%29_%28Dialogus_miraculorum:_De_praemio_mortuorum%29#CAPITULUM_XVI. 16 De tornamento occisorum iuxta Montenake] // [de.wikipedia.org/wiki/Dialogus_miraculorum Беседы о чудесах] = Dialogus miraculorum. — Кёльн: J. Strange, 1851. — Т. XII. — С. 327.
  16. ↑ Delaborde, Henri-François. [www.archive.org/details/uvresderigordet00rigogoog 2. Philippide de Guillaume le Breton] // Œuvres de Rigord et de Guillaume le Breton, historiens de Philippe-Auguste. — Париж: Librairie Renouard, 1885. — Т. X, 671. — С. 309. — 512+XII с.
  17. ↑ van Dalen-Oskam, Karina. Studies over Jacob van Maerlants Rijmbijbel. — Хилверсум: Verloren, 1997. — С. 85. — 269 с. — ISBN 90-6550-294-7.
  18. ↑ de Ridder, Paul. Inventaris van het oud archief van de kapittelkerk van Sint-Michiel en Sint-Goedele in Brussel. — Брюссель: Algemeen Rijksarchief, 1988. — Т. 1. — С. 12. — 525 с. — (Inventaires (Archives générales du Royaume (Belgium))), 239).
  19. ↑ 1 2 3 Boffa, Sergio. Warfare in medieval Brabant, 1356-1406. — Вудбридж: The Boydell Press, 2004. — С. 69, 70, 184. — 312 с. — ISBN 1 84383 061 2.
  20. ↑ David в «Vaderlandsche» указывает в качестве даты смерти 5 ноября.
  21. ↑ Koninklijk Instituut voor het Kunstpatrimonium. [www.kikirpa.be/NL/45/30/Online+fototheek.htm De online fototheek]. Проверено 25 мая 2010. [www.webcitation.org/60wObofwr Архивировано из первоисточника 15 августа 2011].
  22. ↑ Koninklijk Instituut voor het Kunstpatrimonium. [www.kikirpa.be/www2/cgi-bin/wwwopac.exe?DATABASE=obj2&LANGUAGE=1&OPAC_URL=&%250=74068&LIMIT=50 De online fototheek. X029455]. Проверено 25 мая 2010. [www.webcitation.org/60wOcSBo4 Архивировано из первоисточника 15 августа 2011].
  23. ↑ 1 2 David, Jan-Baptist. Vierde hoofdstuk. Vorderingen der Berthouten te Mechelen // [books.google.be/books?id=DI4UAAAAQAAJ&printsec=frontcover&source=gbs_v2_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Geschiedenis van de stad en de heerlykheid van Mechelen]. — Лёвен: Vanlinthout et Cie, 1854. — С. 53. — 550 с.
  24. ↑ Van Wijk, P. Vinc. [books.google.be/books?id=SB0VAAAAIAAJ&pg=PA54&dq=De+naam+Maria:+over+zijn+beteekenis+en+velerlei+vormen,+zijn+verspreiding+en+verering&cd=1#v=onepage&q&f=false De naam Maria: over zijn beteekenis en velerlei vormen, zijn verspreiding en verering]. — Лейден: E. J. Brill, 1936. — С. 64. — 193 с.
  25. ↑ Van Houtte, J. A. Algemene geschiedenis der Nederlanden. — Утрехт, Антверпен: W.de Haan / Standaard Boekhandel, 1958. — Т. 2. De volle meddeleeuwen.
  26. ↑ van Moolenbroek, J. J. Mirakels historisch: de exempels van Caesarius van Heisterbach over nederland en Nederlanders. — Хилверсум: Verloren, 1999. — С. 291. — 361 с. — ISBN 90-6550-063-4.
  27. ↑ Cordfunke, E. H. P. [books.google.be/books?id=cZg7ilT0A68C&pg=PA12&dq=machteld+brabant+floris+iv&hl=nl&ei=KRTvS9GYE9mcOKaRwOEH&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=5&ved=0CD8Q6AEwBA#v=onepage&q=machteld%20brabant%20floris%20iv&f=false Een graaf, drie graafschappen] (нид.) // 1299, één graaf, drie graafschappen: de vereniging van Holland, Zeeland en Henegouwen : Сб. — Хилверсум: Verloren, 2000. — P. 9-22. — ISBN 90-6550-091-X.

Литература

  • Пиренн А. Средневековые города Бельгии. — СПб.: Издательская группа «Евразия», 2001. — 512 с. — 2000 экз. — ISBN 5-8071-0093-X.
  • David, Jan-Baptist. Vierde hoofdstuk. Vijfde hoofdstuk // [books.google.be/books?id=G3Q6AAAAcAAJ&pg=PA147&dq=mathilde+boulogne+otto&hl=nl&ei=e2XqS4fVDtWg-gashZDDBA&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CDMQ6AEwAA#v=onepage Vaderlandsche Historie]. — Лёвен: Vanlinthout et Cie, 1855. — Т. 5. — С. 147-210. — 648 с.

Ссылки

  • [fmg.ac/Projects/MedLands/BRABANT,%20LOUVAIN.htm#_Toc261328780 DUKES of BRABANT 1191-1404] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 18 мая 2010.


Отрывок, характеризующий Генрих I (герцог Брабанта)

Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Генрих_I_(герцог_Брабанта)&oldid=80528210»