Дом Ламарк

Ламарк
D'or à la fasce échiquettée d'argent et de gueules de trois tires.
Период	XII-XVIII вв.
Титул:	Герцоги: Клеве, Юлих, Берг, Невер, Буйон; принцы: Седан и Аренберг; графы: Марк, Равенсберг
Когнаты:	Лимбург-Штирум
Родина	Рейнланд
Имения	Клеве, Дюссельдорф, Марк, Невер, Осер, Ретель, Буйон, Седан, Шлайден
Воинские награды	Маршал Франции

Ламарки или фон дер Марки — правители суверенного графства Марк на реке Рур в Рейнланде (основные центры — Хамм, Зост, Изерлон). После угасания в 1368 году первого Клевского дома унаследовали герцогство Клевское, а в начале XVI века — ещё и герцогство Юлих-Бергское, став крупной политической силой Верхнего Порейнья.

Происхождение

Наряду с существующими по сей день графами Лимбург-Штирумами, Маркский дом является ветвью дома Альтена-Берг. Родоначальником его был Фридрих I (ум. 1199), граф Альтена с 1173 года, один из сыновей графа Альтена Эбергарда I, после смерти которого началось дробление графства Альтена. В доставшейся ему части графства Фридрих I в 1198/1199 году построил замок, получивший название Марк. Его сын, Адольф I (ум. 1249) перенес свою резиденцию в построенный замок, после чего графство стало называться Марк. При его потомках в XIV—XV веках род разделился на несколько ветвей.

Старшая ветвь

В конце XIV века графы Маркские унаследовали после угасания первого Клевского дома герцогство Клевское. Законным наследником считался Энгельберт III, епископ Льежский, однако тот уступил герцогство младшему брату, Адольфу III, архиепископу Кёльнскому. Освобождённая Адольфом архиепископская кафедра после этого перешла к Энгельберту.

Потомки Адольфа правили Клевским герцогством на протяжении шести поколений, до 1609 года, когда смерть бездетного герцога Йоганна Вильгельма вызвала Войну за клевское наследство. Наиболее известен среди правителей Клевского дома был герцог Иоганн III, благодаря удачному браку присоединивший к своим владениям герцогство Юлих-Берг. От этого брака у него было четверо детей:

• Сибилла (1512—1554), супруга саксонского кюрфюрста Иоганна Фридриха Великодушного;
• Анна (1515—1557), четвёртая супруга короля Генриха VIII Английского;
• Вильгельм (1516—1592), предпоследний герцог Юлих-Клеве-Бергский, женат на дочери императора Фердинанда I; их единственный сын бездетен;
• Амалия (1517—1586), умерла незамужней.

Неверская ветвь

Герцог Иоганн I Клевский (1419—1481) благодаря браку с Елизаветой Неверской (внучкой младшего сына Филиппа Смелого) унаследовал владения её отца, включая графства Невер, Осер и Ретель. Эти земли он передал младшему сыну Энгельберту, который основал неверскую ветвь Клевского дома. Для его внука Франсуа графство Невер было возведено в 1539 году в степень герцогства.

Неверско-Клевский дом состоял в близких отношениях с Бурбонами: Энгельберт был женат на дочери графа Вандомского, его сын Шарль — на одной из последних представительниц южнофранцузского рода Альбре, первый герцог Неверский — на сестре Антуана де Бурбона, его сын — на кузине последнего, дочери герцога Бурбон-Монпансье. Из-за ранней смерти сыновей герцога Франсуа де Невера его наследницами стали дочери (по матери приходившиеся двоюродными сестрами Генриху IV):

• Генриетта Клевская (1542—1601), герцогиня Неверская, супруга Лодовико Гонзага; их потомки унаследовали Невер и Ретель;
• Екатерина Клевская, графиня д’Э (1548—1633), супруга принца Антуана де Круа и знаменитого Генриха Гиза, который выстроил для неё дворец в Э;
• Мария Неверско-Клевская, графиня де Бофор (1553—1574), умерла вскоре после брака с вторым принцем Конде.

Аренбергская ветвь

Ламарками назывались также потомки младшего брата кёльнского архиепископа Энгельберта III, Эбергарда фон дер Марка, который в 1424 году в дополнение к наследственной баронии Аренберг (в нынешней Германии) купил стратегически расположенный Седан в Арденнах. Последний граф Аренберг верно служил Габсбургам; он умер в Брюсселе в 1544 году. Аренберг наследовали потомки его сестры от брака с бароном Линем. В Испанских Нидерландах они носили титул имперских князей, а с 1645 года — и герцогов Аренбергских.

Седанская ветвь

Седанские Ламарки происходят от среднего сына старшего наследника Эбергарда фон дер Марка, которому в наследство достался вышеупомянутый Седан. По поручению льежских епископов они также осуществляли доверительное управление Буйоном, а впоследствии стали притязать и на титул герцога Буйонского:

• Младший сын основателя этой ветви, кардинал Эрар де Ламарк (1472—1538), правил Льежским епископством в период его наивысшего расцвета (пока не был переведён на архиепископскую кафедру в Валенсию).
• Племянник его, Робер III де Ламарк (1491—1537), — маршал Франции, один из ведущих полководцев Франциска I в Итальянских войнах (при Мариньяно под ним убило лошадь), также известен как автор анекдотов из придворной жизни. Жена — племянница кардинала Амбуаза.
• Сын предыдущего, Робер IV де Ламарк (1512—1556), — также маршал Франции (1547), зять Дианы де Пуатье, с одобрения короля именовал себя герцогом Буйонским. Последние годы провёл в испанском плену, где, несмотря на предложенный выкуп в 100 тысяч экю, был отравлен.
• Сын предыдущего, Анри Робер де Ламарк (1539-74), — первый князь Седанский, зять герцога Монпансье (из клана Бурбонов), принял кальвинизм. Сёстры его были за коннетаблем Монморанси, за герцогом Жаком Неверским и за графом Люксембургом-Линьи.

Сын Анри Робера умер в 1588 году в Женеве холостым, а единственная его сестра состояла в бездетном браке с маршалом Латуром. Имущество Ламарков было объявлено выморочным, хотя права на него заявлял граф Молеврье (младший брат Анри Робера). В конечном счёте Генрих IV признал наследниками Седана и прав на Буйон детей маршала Латура от брака с дочерью Вильгельма Оранского (среди которых — будущий маршал Тюренн).

Вестфальская ветвь

Самая младшая ветвь рода происходила от брата основателя седанской ветви — Гийома де Ламарка по прозвищу «Арденнский вепрь». Он был обезглавлен в 1485 году в Маастрихте по обвинению в убийстве епископа льежского из рода Бурбонов, на место которого прочил посадить своего сына. Об этих событиях повествует роман Вальтера Скотта «Квентин Дорвард» (1823). Его правнук Гийом II де Ламарк — крупная фигура времён Нидерландской революции, адмирал гёзов и штатгальтер Голландии (1572).

В XVII веке Ламарки этой линии приобрели графство Шлайден в Вестфалии. Людвиг Питер фон дер Марк (1674—1750) — французский посол в Швеции, зять герцога Рогана и, по слухам, внебрачный сын кардинала Фюрстенберга. Его сын и тёзка — последний из Ламарков, фельдмаршал Священной Римской империи — умер в 1773 году, оставив единственную дочь, наследницу Шлайдена, супругу герцога Аренберга из дома Линь. Потомство их младшего сына продолжило именоваться графами фон дер Марк и в XIX веке.

Литература

• Семёнов И. С. Европейские династии: Полный генеалогический справочник / Научный редактор Е. И. Карева, О. Н. Наумов. Вступительная статья О. Н. Наумов. — М.: ООО «Издательство Энциклопедия», ООО «Издательский дом ИНФРА-М», 2006. — 1104 с. — 1 000 экз. — ISBN 5-94802-014-2., ISBN 5-16-002720-3

Ссылки

• [genealogy.euweb.cz/cleves/cleves5.html Родословная роспись Маркского дома)] (англ.). GENEALOGY.EU. Проверено 1 ноября 2009. [www.webcitation.org/66kHZYW6O Архивировано из первоисточника 7 апреля 2012].
• [fmg.ac/Projects/MedLands/FRANCONIA%20%28LOWER%20RHINE%29.htm#EngelbertMarkdied1277B GRAFEN von der MARK] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 18 декабря 2011. [www.webcitation.org/66kHa6sxv Архивировано из первоисточника 7 апреля 2012].
• [www.manfred-hiebl.de/genealogie-mittelalter/mark_grafen_von_der/familie_der_grafen_von_mark.html FAMILIE DER GRAFEN VON DER MARK] (нем.). Genealogie des Mittelalters. Проверено 18 декабря 2011. [www.webcitation.org/66kHb2Pzw Архивировано из первоисточника 7 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Дом Ламарк

– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.