Бхутто, Зульфикар Али

Зульфикар Али Бхутто урду ذوالفقار علی بھٹو, синдхи ذوالفقار علي ڀٽو<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр иностранных дел Пакистана
24 января 1963 года — 31 августа 1966 года
Предшественник:	Мухаммад Али Богра
Преемник:	Шарифуддин Пирзада
Президент Пакистана
20 декабря 1971 — 13 августа 1973
Предшественник:	Ага Мухаммед Яхья Хан
Преемник:	Фазал Илахи Чоудхури
Премьер-министр Пакистана
14 августа 1973 — 5 июля 1977
Предшественник:	Нурул Амин
Преемник:	Мухаммед Зия-уль-Хак
Министр иностранных дел Пакистана
20 декабря 1971 — 28 марта 1977
Предшественник:	Ага Мухаммед Яхья Хан
Преемник:	Азиз Ахмед
Вероисповедание:	Ислам, шиитского толка
Рождение:	5 января 1928(1928-01-05) Ларкана, Британская Индия
Смерть:	4 апреля 1979(1979-04-04) (51 год) Равалпинди, Пакистан
Место погребения:	Мавзолей в деревне Гари Худа Бахш, близ Ларканы
Отец:	Шах Наваз Бхутто
Супруга:	Нусрат Бхутто
Дети:	сыновья: Шахнаваз, Муртаза дочь: Беназир
Партия:	ПНП
Образование:	Калифорнийский университет, Оксфордский университет

Зульфика́р Али́ Бху́тто (5 января 1928, Ларкана, Британская Индия — 4 апреля 1979, Равалпинди, Пакистан) — пакистанский политический деятель. Президент и премьер-министр Пакистана. Свергнут в ходе военного переворота, а затем — казнён.

Детство и юность

Родился 5 января 1928 года в богатой мусульманской семье в Ларкане (Британская Индия, ныне — Пакистан). Сын пакистанского политика Шаха Наваза Бхутто (англ.). Образование получил в Индии, США и Великобритании.

В 1947 году поступил в Университет Южной Калифорнии. В 1949 году перевёлся в Калифорнийский университет в Беркли, который окончил с отличием в 1950 году с получением степени в области политических наук. В том же году поступил в колледж Крайст-Чёрч Оксфордского университета, где получил степень магистра права и с отличием степень магистра в области политических наук.

Политическая деятельность

В 1957 году работал в пакистанском представительстве при ООН, в 1963 году стал министром иностранных дел Пакистана. На этом посту безуспешно пытался добиться решения пакистано-индийского спора о Кашмире. В 1966 году выступил с критикой президента Айюб-хана за подписание Ташкентской декларации, после чего ушёл в отставку с поста министра иностранных дел, а в 1967 — основал оппозиционную «Пакистанскую народную партию» (ПНП).

Будучи жёстким политиком, Бхутто решился на резкие перемены в государстве и выдвинул лозунг: «Ислам — наша вера, демократия — наша форма власти, социализм — наша экономическая система». Он призывал «восстановить демократию», предлагая программу экономических реформ под названием «исламский социализм». Был арестован и заключён в тюрьму (1968—1969).

На парламентских выборах 1970 года ПНП завоевала большинство голосов в западной части страны, но победу одержала партия «Авами лиг», выступавшая за автономию Восточного Пакистана. Преемник Айюб-хана президент Ага Мухаммед Яхья-хан объявил результаты выборов недействительными, что вызвало гражданскую войну, которая в конечном счёте привела к образованию независимого государства Бангладеш. Яхья-хан вынужден был уйти в отставку, и 21 декабря 1971 года Бхутто занял пост президента Пакистана. За оказанную ему помощь в борьбе с Яхья-ханом генерал Зия-уль-Хак получил пост начальника штаба сухопутных войск.

Президент

Ставшему главой государства Бхутто досталась проблема с Восточным Пакистаном. После того, как члены Британского Содружества признали независимость Бангладеш, он заявил о выходе Пакистана из Содружества. В июле 1972 года Бхутто договорился с Индирой Ганди об отводе индийских войск от границы и закреплении позиций армейских соединений в Кашмире. Бхутто отменил военное положение, а после принятия новой конституции в 1973 году, сделавшей пост президента чисто церемониальным, занял пост премьер-министра. Занимал также посты министров иностранных дел, обороны и внутренних дел.

Сосредоточив в своих руках огромную власть, Зульфикар Али Бхутто приступил к осуществлению идей исламского социализма. Новое правительство взяло курс на развитие добрых отношений с соседними странами, на ликвидацию политической и экономической зависимости от США. В 1973 году Пакистан заявил о своем выходе из блока СЕАТО. Правительство Бхутто осуществило национализацию всех частных банков, учебных заведений, страховых компаний и предприятий тяжёлой индустрии. Аграрная реформа привела к передаче безземельным арендаторам заметной доли обрабатываемых площадей. Зарплата занятых в промышленности, военнослужащих и чиновников была повышена. Крупные средства были направлены на улучшение условий жизни в сельской местности. Все эти мероприятия, проводимые на фоне произошедшего четырёхкратного роста цен на импортную нефть, сопровождались удвоением в 1972—1976 гг. цен на потребительские товары на внутреннем рынке, что явно уменьшило популярность Бхутто в городах.

В марте 1972 года посещал СССР с официальным визитом.

Бхутто с трудом взаимодействовал с руководимой Вали-ханом «Народной национальной партией» (ННП) и партией «Джамиат-и улама-и ислам», которые в 1972 году сформировали кабинеты министров соответственно в Северо-3ападной пограничной провинции и Белуджистане. В феврале 1973 года Бхутто отправил эти правительства в отставку, запретил ННП и арестовал её лидеров.

Переворот

На всеобщих выборах в марте 1977 года победу одержала ПНП. Лидеры оппозиции утверждали, что результаты голосования были подтасованы, и развернули кампанию протеста. В ответ Бхутто арестовал лидеров оппозиции и установил военное положение в крупнейших городах страны. В стране начались массовые волнения, которые жёстко подавлялись правительством, что дало повод военным для переворота. 5 июля 1977 года Бхутто был арестован. Переворотом руководил Мухаммед Зия-уль-Хак. Через три недели была арестована и посажена под домашний арест дочь Бхутто Беназир (под арестом она оставалась до 1978 года).

Трибунал

Спеша расправиться со своими политическими противниками, военные в сентябре 1977 года арестовали Бхутто по обвинению в политическом убийстве, якобы совершённом им в 1974 году. В интервью, данном средствам массовой информации, Зия-уль-Хак заранее объявил Бхутто «убийцей», которому «не удастся избежать сурового наказания».

Суд над бывшим премьер-министром начался 24 октября 1977 года. Спустя три месяца Бхутто заявил протест против характера процесса, так как судья был явно пристрастен и вёл себя оскорбительно по отношению к обвиняемому. Наиболее серьёзным свидетелем против Бхутто стал бывший генеральный директор Федеральных сил безопасности Масуд Махмуд. Он заявил, что Бхутто лично отдал приказ уничтожить неугодного ему человека. Четверо мужчин, которые были арестованы и объявлены как убийцы политического оппонента, подтвердили доказательство Махмуда. В 1978 году организация «Международная амнистия» отметила, что этому свидетелю «самому были предъявлены те же обвинения, однако он был помилован уже на ранней стадии процесса; поэтому к его показаниям, показаниям информатора, следует относиться с большой осторожностью».

Во время судебного процесса правительство организовало мощное пропагандистское давление на общественное мнение; ему было важно дискредитировать премьера в глазах страны. Публиковались пухлые «белые книги» жертв Бхутто и его правительства, шли теле- и радиопередачи. В феврале 1979 года Верховный суд Пакистана четырьмя голосами против трёх поддержал смертный приговор, вынесенный Бхутто. В марте было отклонено прошение осуждённого о пересмотре дела.

Казнь

Несмотря на личные просьбы о смягчении приговора, направленные президенту Пакистана Зия-уль-Хаку папой римским Иоанном Павлом II, Генеральным секретарём ООН, президентом США Джимми Картером, генеральным секретарём ЦК КПСС Леонидом Брежневым, лидерами ряда европейских и арабских стран, на рассвете 4 апреля Зульфикар Али Бхутто был тайно повешен на территории тюрьмы в Равалпинди. О его казни объявили только через 9 часов после того, как тело было похоронено. Семье было отказано в участии в похоронах. Сразу после казни в Пакистане прошли массовые протесты.

Литература

• Густерин П. Тайны семейства Бхутто // Азия и Африка сегодня. 2008, № 5.

Отрывок, характеризующий Бхутто, Зульфикар Али

Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.