Неделя крестопоклонная

Неде́ля крестопокло́нная (рус. Крестопоклонное воскресенье, греч. Κυριακή της Σταυροπροσκυνήσεως) — в церковнославянском языке, который является богослужебном языке Русской православной церкви, название третьей Недели (воскресения) Великого поста, с которой начинается четвертая седмица Великого поста, которая также называется «Крестопоклонной». Название «крестопоклонная» происходит по причине того, что в воскресенье (на утрени), а также в последующий понедельник и среду (на 1-м часе), а в пятницу (после отпуста Часов) молящимися в храме совершается поклонение честному и животворящему Кресту. Всего поклонение Кресту Великим Постом совершается на богослужении четыре перечисленных раза.

Чин поклонения Кресту на богослужении в саму Крестопоклонную Неделю в Православной церкви совершается аналогично богослужению на Воздвижение Креста Господня и на Происхождение (изнесение) честных древ Животворящего Креста Господня. Смотрите раздел: Богослужение в Православной церкви в статье Воздвижение Креста Господня. После изнесения (выноса) из алтаря и поклонения Кресту украшенный цветами Крест лежит на аналое посредине храма всю седмицу.

В понедельник и в среду поклонение Кресту совершается следующим образом: на 1-м часе вместо тропарей: «Стопы́ моя́ напра́ви по словеси́ Твоему́..» поется тропарь трижды «Спаси́, Го́споди, лю́ди Твоя́ и благослови́ достоя́ние Твое́, побе́ды правосла́вных христиа́ном на сопроти́вныя да́руя, и Твое́ сохраня́я Кресто́м Твои́м жи́тельство». Затем совершается троекратное пение тропаря «Кресту́ Твоему́ поклоня́емся, Влады́ко, и Свято́е Воскре́сение Твое́ сла́вим», во время которого трижды совершаются земные поклоны. Затем поются стихиры на поклонения Кресту из Постной Триоди (те же самые, что пели на богослужении в Неделю, на утрени, во время поклонения Кресту): «Прииди́те ве́рнии... », во время которых молящиеся по очереди, начиная со священства, монахов, мужчин, а затем женщин, подходят и целуют лежащий Крест на аналое. Последний раз поклонение Кресту совершают в пятницу, после того как отслужат Часы, служащий священник совершает отпуст, затем поют тропарь трижды «Спаси́, Го́споди, лю́ди Твоя́...», а затем всё совершается тождественно тому, как в понедельник и в среду на 1-м Часе. После того, как все молящиеся в храме подойдут и поцелуют Крест, священник уносит его в алтарь, а аналой убирают.

Значение изнесения (выноса) Креста и поклонение ему в Неделю и последующую седмицу объясняется в богослужебных текстах: в Синаксари, в стихирах, каноне. Великий пост для верующих православных христиан сравнивается с пребыванием евреев в пустыни. Как тогда евреи (Ветхий Израиль) страдали от жажды в пустыни, а Моисей опустил дерево и сделал воды Мерры сладкими (Исх. 15:23), ; так и Православная церковь выносит на поклонение Животворящий Крест посредине Четыредесятницы, услаждает пост для верующих и насыщает духовную жажду православных христиан (людей Нового Израиля).

Среда Крестопоклонной седмицы называется в Типиконе Средопостная, а также Преполовение поста, по причине того, что это середина Великого Поста, об этом говорится и в богослужении, например, в стиховной стихире на утрени: "Преполови́вше пучи́ну возде́ржания..." . В богослужебном Уставе подчеркивается, что этот день не является праздничным: «средопо́стную сре́ду, на трапе́зе не достои́т разреша́ти на еле́й и вино́, я́ко па́че де́нь пла́ча есть, а не ра́дости»

Кондак, икос и первая стихира, поемая на поклонение Кресту

	На греческом	На церковнославянском(транслитерация)	На русском
кондак	Ἦχος πλ. β' Οὐκέτι φλογίνη ῥομφαία φυλάττει τὴν πύλην τῆς Ἐδέμ· αὐτῇ γὰρ ἐπῆλθε παράδοξος σβέσις τὸ ξύλον τοῦ Σταυροῦ, θανάτου τὸ κέντρον, καὶ ᾍδου τὸ νῖκος ἐλήλαται, ἐπέστης δὲ Σωτήρ μου βοῶν τοῖς ἐν ᾍδῃ· Εἰσάγεσθε πάλιν εἰς τὸν Παράδεισον.	глас 7 Не́ ктому́ пла́менное ору́жие храни́т вра́т Еде́мских: на ты́я бо на́йде пресла́вный соу́з Дре́во кре́стное, сме́ртное жа́ло, и а́дова побе́да прогна́ся. Предста́л бо еси́ Спа́се мой, вопи́я су́щим во́ а́де: вни́дите па́ки в ра́й.	глас 7 Уже пламенный меч не охраняет врат Эдема, ибо он чудесно связан древом Креста. Изгнаны жало смерти и победа ада, и Ты, Спаситель мой, предстал, взывая во аде пребывавшим: "Снова входите в рай!"
икос	Τρεῖς σταυροὺς ἐπήξατο ἐν Γολγοθᾶ ὁ Πιλᾶτος, δύο τοῖς λῃστεύσασι, καὶ ἕνα τοῦ Ζωοδότου, ὃν εἶδεν ὁ ᾍδης, καὶ εἶπε τοῖς κάτω· Ὦ λειτουργοί μου καὶ δυνάμεις μου τίς ὁ ἐμπήξας ἧλον τῇ καρδίᾳ μου; ξυλίνῃ με λόγχῃ ἐκέντησεν ἄφνω καὶ διαρρήσομαι, τὰ ἔνδον μου πονῶ, τὴν κοιλίαν μου ἀλγῶ, τὰ αἰσθητήριά μου, μαιμάσσει τὸ πνεῦμά μου, καὶ ἀναγκάζομαι ἐξερεύξασθαι τὸν Ἀδὰμ καὶ τοὺς ἐξ Ἀδάμ, ξύλῳ δοθέντας μοι· ξύλον γὰρ τούτους εἰσάγει πάλιν εἰς τὸν Παράδεισον.	Три́ кресты́ водрузи́ на Голго́фе Пила́т, два́ разбо́йников, и еди́н Жизнода́вца. Его́же ви́де ад, и рече́ су́щим до́ле: о слуги́ мои́, и си́лы моя́! Кто водрузи́в гво́здие в се́рдце мое́, древяны́м мя копие́м внеза́пу прободе́? И растерза́юся, вну́тренними мои́ми болю́, утро́бою уязвля́юся, чу́вства моя́ смуща́ют ду́х мо́й, и понужда́ются изрыга́ти Ада́ма, и су́щия от Ада́ма, дре́вом да́нныя ми: Дре́во бо си́я вво́дит па́ки в ра́й.	Три креста водрузил на Голгофе Пилат: два – разбойникам, и один – жизни Подателю. Его увидел ад и обратился к находившимся в преисподней: "О служители мои и воинства мои! Кто Он, вонзивший гвоздь в сердце мое? Деревянным копьем Он пронзил меня внезапно, и скоро буду я расторгнут! Внутренности мои болят, чрево мое страдает, чувства мои дух мой томят, и понуждаем я извергнуть Адама и тех, кто от Адама, из-за древа преданных мне. Ведь это Древо их вводит снова в рай!"
стихира	Ἦχος β' Δεῦτε πιστοὶ τὸ ζωοποιὸν Ξύλον προσκυνήσωμεν, ἐν ᾧ Χριστὸς ὁ Βασιλεὺς τῆς δόξης ἑκουσίως χεῖρας ἐκτείνας ὕψωσεν ἡμᾶς εἰς τὴν ἀρχαίαν μακαριότητα, οὓς πρὶν ὁ ἐχθρός, δι΄ ἡδονῆς συλήσας, ἐξορίστους Θεοῦ πεποίηκε. Δεῦτε πιστοὶ Ξύλον προσκυνήσωμεν, δι' οὗ ἠξιώθημεν, τῶν ἀοράτων ἐχθρῶν συντρίβειν τὰς κάρας. Δεῦτε πᾶσαι αἱ πατριαὶ τῶν ἐθνῶν τὸν Σταυρὸν τοῦ Κυρίου ὕμνοις τιμήσωμεν. Χαίροις Σταυρὲ τοῦ πεσόντος Ἀδὰμ ἡ τελεία λύτρωσις, ἐν σοὶ οἱ πιστότατοι Βασιλεῖς ἡμῶν καυχῶνται ὡς τῇ σῇ δυνάμει, Ἰσμαηλίτην λαόν, κραταιῶς ὑποτάττοντες. Σὲ νῦν μετὰ φόβου, Χριστιανοὶ ἀσπαζόμεθα, καὶ τὸν ἐν σοὶ προσπαγέντα Θεὸν δοξάζομεν λέγοντες· Κύριε ὁ ἐν αὐτῷ προσπαγείς, ἐλέησον ἡμᾶς ὡς ἀγαθὸς καὶ φιλάνθρωπος.	глас 2 Прииди́те ве́рнии, животворя́щему Дре́ву поклони́мся, на не́мже Христо́с Царь сла́вы во́лею ру́це распросте́р, вознесе́ на́с на пе́рвое блаже́нство, и́хже пре́жде сла́стию укра́д вра́г, изгна́ны от Бо́га сотвори́. Прииди́те ве́рнии, Дре́ву поклони́мся, и́мже сподо́бихомся неви́димых вра́г сокруши́ти главы́. Прииди́те вся́ оте́чествия язы́к, Кре́ст Госпо́день пе́сньми почти́м: ра́дуйся Кре́сте, па́дшаго Ада́ма соверше́нное изба́вление! О тебе́ ве́рнии ца́рие на́ши хва́лятся, я́ко твое́ю си́лою исма́ильтеския лю́ди держа́вно покаря́ющии. Тебе́ ны́не со стра́хом христиа́не целу́ем: на теб́е пригвозди́вшагося Бо́га сла́вим, глаго́люще: Го́споди на том пригвозди́выйся поми́луй на́с, я́ко Бла́г и Человеколю́бец.	глас 2 Придите, верные, животворящему Древу поклонимся, на котором Христос, Царь славы, добровольно руки распростер и возвысил к прежнему блаженству нас, которых враг, услаждением ограбив, соделал изгнанными от Бога. Придите, верные, поклонимся Древу, благодаря которому мы удостоились сокрушать головы невидимых врагов. Придите, все племена народов, Крест Господень песнопениями почтим. Радуйся Крест, падшего Адама совершенное искупление! Тобою вернейшие цари наши хвалятся, ибо они твоею силою народ измаильтян могущественно покоряют. Ныне тебя со страхом целуя, мы, христиане, славим пригвожденного на тебе Бога, возглашая: "Распятый на нем, Господи, помилуй нас, как благой и Человеколюбец!"

См. также

• Средокрестная неделя

Литература

• [ru.wikisource.org/wiki/%D0%AD%D0%A1%D0%91%D0%95/%D0%9A%D1%80%D0%B5%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%BF%D0%BE%D0%BA%D0%BB%D0%BE%D0%BD%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D0%BD%D0%B5%D0%B4%D0%B5%D0%BB%D1%8F ЭСБЕ/Крестопоклонная неделя]
• [www.pravoslavie.ru/put/1645.htm Неделя 3-я Великого поста, Крестопоклонная]
• [pravostok.ru/blog/nedelya-krestopoklonnaya/ Неделя Крестопоклонная]
• [www.omolenko.com/bogosluzhenia/prolog.htm?p=10#toc10 Синаксарь в неделю третью Великого поста, средопостную.]

Отрывок, характеризующий Неделя крестопоклонная

Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.