Савва Сторожевский

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Савва Сторожевский

(икона, XIX век)


Смерть

16 декабря 1407(1407-12-16)

Почитается

в Русской православной церкви

Канонизирован

в 1547 году

В лике

преподобных

Главная святыня

мощи в Саввино-Сторожевском монастыре в Звенигороде

День памяти

3 (16) декабря и 19 января (1 февраля)

Покровитель

Москвы

Подвижничество

чудотворения, прозорливость

Са́вва Стороже́вский (Савва Звенигоро́дский; ум. 16 декабря 1407) — преподобный Русской православной церкви, основатель и первый игумен Богородице-Рождественского (Саввино-Сторожевского) монастыря в Звенигороде; Звенигородский чудотворец. Один из наиболее известных русских святых, духовный подвижник России, «покровитель царей» и «защитник Москве», исцелитель, прозорливец, «всем грешным прибежище». Считается одним из первых (по времени и положению) учеников преподобного Сергия Радонежского.





Жизнеописание

Известно, что большую часть своей жизни святой Савва прожил в Троицком монастыре у Сергия Радонежского. Он был избран духовником Троицкой братии, включая самого Сергия, а после кончины Сергия Радонежского (1392) был некоторое время игуменом Троицкого монастыря (когда Никон Радонежский, которому преподобный Сергий передал игуменство, ушёл в затвор). Он был духовным отцом вдовы князя Дмитрия Донского Евдокии (в монашестве Евфросинии) и их третьего сына (второго по праву наследования) Юрия Звенигородского. Спорным является предположение, что преподобный Савва мог быть игуменом Свято-Успенского Дубенского монастыря, основанного по благословению преподобного Сергия, так как его настоятелем в то время был другой Савва — Стромынский.

По новым сведениям, первый деревянный храм Рождества Богородицы на горе Сторожи у Звенигорода начали строить ещё в начале 1390-х годов по благословению Саввы и под покровительством призывавшего переехать к нему в удел князя Юрия Дмитриевича. По летописям, в 1395 году (а не в 1399-м) преподобный Савва благословил князя Юрия на поход в Волжскую Булгарию, который завершился полной победой и взятием 14 городов, включая Великий Булгар, Джуке-Тау и Казань. Сразу после похода появились средства на грандиозное строительство, которое было произведено в Звенигороде с 1396 по 1405 годы. Основание монастыря на Сторожи можно отнести к 1396—1398 годам. Именно в разгар строительства и после кончины владыки Звенигородского Даниила, в 1398 году, преподобный Савва оставил Троицкую обитель и по приглашению князя Звенигородского и Галичского Юрия пришёл в Звенигород со Смоленской иконой Божией Матери. В это же время полным ходом шло строительство каменного храма на Городке в Звенигородском Кремле, а позднее (после кончины Саввы) Троицкого собора в Сергиевом монастыре (где до сих пор находятся мощи святого) и Рождественского в Саввино-Сторожевском. Для росписи этих храмов, построенных в так называемом раннемосковском (а правильнее было бы его называть — «звенигородском») стиле, был приглашён молодой иконописец Андрей Рублёв. По благословению Саввы он создал уникальный Звенигородский чин, часть которого была найдена в 1918—1919 годах на Городке, включая знаменитый «Спас Звенигородский» («Русский Спас»; ныне хранится в Третьяковской галерее). Предположительно старец Савва мог благословить преподобного Андрея Рублёва на создание знаменитой иконы «Троица» для Троицкого собора.

Преподобный Савва Сторожевский преставился 3 (12) декабря декабря 1407 года. Звенигородского чудотворца почитали местно, а затем он был канонизирован по инициативе монастырской братии и митрополита Макария на церковном соборе 1547 года. Особое значение монастырю придавал царь Алексей Михайлович, 19 (29) января 1652 года по его инициативе состоялось обретение мощей игумена. В эти же годы произошло переустройство обители, внешний вид которой сохранился с этого времени до наших дней. Саввино-Сторожевский монастырь получил статус Лавры первым в истории Руси.

Чудеса и почитание

С монастырём и именем Саввы связано множество чудес, два из которых (посмертные) стали историческими. Первое — это спасение преподобным Саввой царя Алексея Михайловича от медведя во время охоты, а второе — явление преподобного пасынку Наполеона Бонапарта Евгению Богарне в дни захвата французами Москвы в 1812 году. Богарне, не разорив по просьбе явившегося ему старца монастырь, успешно пережил эпоху наполеоновских войн, как и предсказал ему Савва, а его потомки породнились с русской царской семьёй и жили в России.

Ныне по посещаемости паломниками монастырь стоит на третьем месте в России после Троице-Сергиевой лавры и Серафимо-Дивеевской обители.

17 марта 1919 года мощи Саввы в Звенигородской обители были вскрыты и изъяты VIII отделом Народного комиссариата юстиции РСФСР. Сама обитель была закрыта. До начала 1930-х годов мощи преподобного Саввы хранились на Лубянке, затем были переданы жителю Звенигорода М. М. Успенскому, который завещал вернуть их Церкви. Его наследники в 1985 году передали мощи в московский Даниловский монастырь, в августе 1998 года они были торжественно перенесены в родную обитель — в Рождественский собор Саввино-Сторожевского монастыря, где они хранятся в настоящее время.

Наиболее известным источником сведений о Савве Сторожевском явилось его самое первое Житие, написанное в XVI веке агиографом и знатоком крюкового пения Маркеллом Хутынским (по прозванию Безбородый). Краткое Житие игумена Саввы переложил в своё время на современный ему русский язык Александр Пушкин. Первая икона преподобного Саввы была написана в начале XVI века игуменом Саввино-Сторожевского монастыря Дионисием.

Памятник преподобному Савве открыт у входа в Саввино-Сторожевский монастырь в Звенигороде в августе 2007 года.

Напишите отзыв о статье "Савва Сторожевский"

Литература

Ссылки

  • [www.kkovalev.ru/Savva_all.htm Савва Сторожевский (подборка материалов)]
  • [www.kkovalev.ru/Savva_Zitie_new.htm Житие преподобного Саввы (XVI в., автор - Маркелл Безбородый) в переводе на современный русский язык]
  • [days.pravoslavie.ru/Life/life3058.htm Преподобный Савва Сторожевский] // Pravoslavie.ru

Отрывок, характеризующий Савва Сторожевский

Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.