Сид Кампеадор

Слово «Сид» имеет и другие значения.

Сид Кампеадор исп. El Cid Campeador<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Памятник Сиду в Бургосе</td></tr>
Губернатор Валенсии
1094 — 10 июля 1099
Рождение:	1040(1040) Вивар, Кинтанилья-Вивар, возле Бургоса, Королевство Кастилия
Смерть:	10 июля 1099(1099-07-10) Валенсия
Имя при рождении:	Родриго Диас де Вивар (исп. Rodrigo Díaz de Vivar)
Отец:	Диего Лаинес (исп. Diego Laínez)
Супруга:	Химена Диас (исп. Jimena Díaz)
Дети:	Кристина, Мария и Диего Родригес
Автограф:

Сид Кампеадо́р, более известный как Эль Сид Кампеадо́р (исп. El Cid Campeador), настоящее имя Родри́го Ди́ас де Вива́р (исп. Rodrigo Díaz de Vivar, Руи Ди́ас); (род. 1041—1057, Вивар, Бургос — 10 июля 1099, Валенсия) — кастильский дворянин, военный и политический деятель, национальный герой Испании, герой испанских народных преданий, поэм, романсов и драм, а также знаменитой трагедии Корнеля.

Биография

Служил при дворе кастильского короля Санчо II. Эль Сид помог королю Санчо победить его брата Альфонсо в сражении при Гальпехаре. Однако вскоре Санчо был убит. А после его смерти королём стал его брат Альфонсо VI. При Альфонсо Эль Сид стал главнокомандующим (alférez) кастильской армией. Сид заставил короля Альфонсо поклясться в том, что он не повинен в смерти своего брата.

За свою жизнь у Эль Сида было множество побед. Альфонсо завидовал популярности Сида в народе. Отношение между Родриго и Альфонсо стали крайне натянутыми. Не помогает даже брак Эль Сида с племянницей короля — доньей Хименой. До поры до времени Сид оставался главнокомандующим кастильской армии. Но в 1079 году Эль Сид совместно с войском Аль Мутамида — эмира Севильи, союзника кастильского короля, разгромил армию правителя Гранады Абдуллы. На беду при Абдулле состоял граф Гарсия Ордоньес, любимчик короля Альфонсо. Сей граф очутился в плену у Родриго. Вскоре Эль Сид осуществил налёт на Толедо. Над этим городом Альфонсо давно установил свой протекторат. За это Альфонсо в 1080 году изгнал Сида. После этого Эль Сид служил у эмира Сарагоссы, успешно воюя с барселонским графом Рамоном Братоубийцей и с Санчо Рамиресом. За свой талант Эль Сида прозвали Кампеадор (Победитель). В 1086 году в Испанию вторглись войска Альморравидов, которые разгромили кастильские войска и захватили всю Андалузию. В 1087 Альфонсо призвал Сида к себе. В 1089 году Родриго разбил эмира Аль-Кадира и вынудил платить огромную дань. В 1094 году захватил Валенсию и стал её правителем. Все попытки Альморравидов отвоевать Валенсию кончились их поражениями в битвах при Куарте (в 1094) и Байрене (в 1097).

Сид (от народного арабского «сиди» — «мой господин») приобрёл легендарные черты и считался отважным рыцарем, сочетавшим храбрость и гуманность, поскольку он воевал как с христианскими тиранами, так и с мавританскими. После своей смерти в 1099 году Сид превратился в народного героя, воспетого в поэмах и песнях.

Считается, что перед очередной и последней битвой с маврами Родриго был смертельно ранен отравленной стрелой и вскоре умер. Его жена облачила тело в доспехи и усадила на коня, чтобы его армия не догадалась о смерти своего предводителя и боевой дух оставался на должном уровне.

В 1919 году останки Сида и его жены доньи Химены захоронены в Бургосском соборе. Здесь же с 2007 года находится Тисона — меч, предположительно принадлежавший Сиду.

Сид в литературе

Уже в том же XII веке появилась латинская поэма Gesta Roderici, носящая педантическую окраску и содержащую обильные отголоски античного мира. Его подвиги послужили сюжетом для «Песни о моем Сиде» («Cantar de mio Cid») — эпической поэмы, написанной на кастильском языке. В поэме прослеживается явное влияние французской «Песни о Роланде», близко к реальности отражены исторические события, и читатель ясно представляет, какой была жизнь странствующего рыцаря в припограничной полосе Испании.

Судьба Сида Кампеадора послужила основой трагедии французского драматурга Пьера Корнеля «Сид» („Le Cid“, 1636), опиравшегося на пьесу испанского писателя Гильена де Кастро. В свою очередь на сюжет «Сида» французским композитором Массне написана опера. Английский поэт Роберт Саути издал «Хронику о Сиде» (иное название «Хроника Сида»; 1808) — переложение испанских романсов о Сиде.

Легендарный меч Эль Сида

Тисона, или Тизона (исп. Tizona) — меч Эль Сида, национальное сокровище Испании, знаменитое по «Поэме о моем Сиде». Отнят им у мавританского короля Букара после их поединка, в котором храбрый Родриго победил Букара (в испанском эпосе). Меч, считающийся Тизоной, ныне экспонируется в Музее Бургоса. Его второй меч — Колада (исп. la colada) — менее знаменитый клинок. Добыт Сидом у графа Беренгера Рамона Братоубийцы (в испанском эпосе). Позднее был варварски переделан в тяжёлую шпагу, путём замены эфеса.

Сид в массовой культуре

в кино

• 1961 — Эль Сид (фильм)
• 1984 — Руи — маленький Сид
• 2003 — Легенда о рыцаре (мультфильм, 2003) (El Cid: La leyenda)

в играх

• В игре Age of Empires II: The Conquerors есть кампания «Эль Сид» (6 миссий).
• В игре Medieval: Total War в Валенсии находится мятежная армия во главе с Эль Сидом.
• В игре Medieval 2 Total War, в Валенсии с начала игры находится мятежный полководец Эль Сид Завоеватель
• В аркадном космосимуляторе Freelancer доступна импульсная пушка Tizona del Cid - мощнейшее орудие данного класса в игре.

Литература

• Рамон Менендес Пидаль. Сид Кампеадор / Пер. с исп. М. Ю. Некрасова. — СПб.: Евразия, 2004. — 256 с.: ил. — Серия «Clio Personalis». — ISBN 5-8071-0159-6.

См. также

• Песнь о моём Сиде
• Сид — пьеса Корнеля

Отрывок, характеризующий Сид Кампеадор

– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.