Яунушанс, Алфредс
Поделись знанием:
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
| Алфредc Яунушанс | |||||
| Alfrēds Jaunušāns | |||||
 | |||||
| Имя при рождении: |
Алфредc Яунушанс | ||||
|---|---|---|---|---|---|
| Дата рождения: | |||||
| Место рождения: | |||||
| Дата смерти: | |||||
| Место смерти: | |||||
| Гражданство: | |||||
| Профессия: | |||||
| Карьера: | |||||
| Награды: |
| ||||
Алфредc Я́унушанс (Яуншан) (латыш. Alfrēds Jaunušāns; 1919 — 2008) — советский латвийский актёр, театральный режиссёр, театральный педагог. Народный артист СССР (1973).
Содержание
Биография
Алфредc Яунушанс родился 24 марта 1919 года в Риге, в семье железнодорожника Игнатия Яунушанса.
Окончил 1-ю Рижскую гимназию. Некоторое время посещал Латвийские драматические курсы. В 1938—1941 годах учился в Латвийском университете на историческом и филологическом факультетах. В начале войны был мобилизован в Красную армию. В 1944—1945 годах учился на курсах финансовых работников и работал в Наркомате финансов Латвийской ССР.
В 1945—1948 годах учился в драматической студии Театра драмы Латвийской ССР (с 1988 — Латвийский Национальный театр) (Рига), с 1947 года — актёр этого театра. С 1955 года занимался режиссурой.
В 1963 году окончил Высшие режиссёрские курсы при ГИТИСе в Москве. По возвращении в театр в 1963 году — актёр, режиссёр, с 1966 — художественный руководитель и главный режиссёр, с 1987 — режиссёр.
С 1955 года снимался на Рижской киностудии.
С 1954 года преподавал на театральном факультете Латвийской консерватории (ныне Латвийская музыкальная академия имени Язепа Витола, руководил актёрской мастерской. Среди его учеников: Айна Яунземе, Улдис Думпис, Рихард Рудакс, Ласма Кугрена, Волдемарс Шориньш, Гунта Виркава, Ивета Брауна.
Творчеству А. Яунушанса посвящены сюжеты в киножурнале «Искусство» (1971 и 1979) и документальный фильм (1985)[1].
Умер 24 июня 2008 года в Риге. Похоронен на Лесном кладбище.
Звания и награды
- Заслуженный артист Латвийской ССР (1954)
- Народный артист Латвийской ССР (1965)
- Народный артист СССР (1973)
- Орден Октябрьской Революции (1976)
- Орден Трудового Красного Знамени (03.01.1956)
- Офицер ордена Трёх звёзд (1995)
- Театральная премия имени Екаба Дубура (1981)
Творчество
Актёр
- 1948 — «Бесприданница» А.Н. Островского — Карандышев
- 1955, 1965 — «Дни портных в Силмачах» Р. Блауманиса — Рудис
- 1957 — «Преступление и наказание» по Ф.М. Достоевскому — Мармеладов
- 1970 — «Генрих IV» У. Шекспира — Генрих IV
- 1976 — «Пиросмани, Пиросмани» В.Н. Коростылёва — Пиросмани
- 1990 — «Bezkaunīgajos večos» Anšlava Eglīša
- 1995 — «На Золотом озере» Э. Томпсона
- «Кукольный дом» Г. Ибсена — Крогстад
- «Лес» А.Н. Островского — Счастливцев
- «Вишнёвый сад» А.П. Чехова — Фирс
- «Дон Карлос» Ф. Шиллера — Дон Карлос
- «Просвет в тучах» А. Упита — поэт Вейденбаум
- «Солдатская шинель» А. Григулиса — Пульвермахер
- «Шальной барон Бундулс» по Е. Зейболту — барон Бундулс
- «Таланты и поклонники» А.Н. Островского
- «Неделя капитанов» Й. Ванделоо
Режиссёрские работы
Театра драмы Латвийской ССР им. А. Упита
- 1955 — «Семейное дело» Е. Лютовского
- 1956 — «Чудак» Н. Хикмета (совм. с К. Памше)
- 1957 — «Шут» М. Зиверта
- 1958 — «Филумена Мартурано» Э. де Филиппо
- 1959 — «Плот Медузы» Ж. Гривы
- 1960 — «Иркутская история» А.Н. Арбузова
- 1961 — «Проводы белых ночей» В. Пановой
- 1962 — «Мне тридцать лет» П. Петерсонса
- 1963 — «Мик и Дзилна» Г. Приеде
- 1963 — «Дом Бернарды Альбы» Г. Лорки
- 1964 — «Женщина - небо и ад» П. Мериме
- 1965 — «Свою пулю не слышишь» А. Григулиса
- 1968 — «Вей, ветерок!» Я. Райниса
- 1969 — «Трамвай «Желание»» Т. Уильямса
- 1971 — «Лилиом» Ф. Мольнара
- 1973 — «Лоренцаччо» А. де Мюссе
- 1977 — «Сладкоголосая птица юности» Т. Уильямса
- 1985 — «Огонь и ночь» А. де Мюссе
- 2004 — «Сенсация» Э. Вульфа
Государственный театр юного зрителя Латвийской ССР
- 1961 — «Принцесса Гундега и король Брусубарда» А. Бригадере
Фильмография
- 1955 — Весенние заморозки — Коклапс
- 1956 — После шторма — Калашников
- 1956 — Причины и следствия (короткометражный) — Крустиньш
- 1958 — Чужая в посёлке — Стагис
- 1961 — Верба серая цветёт — директор театра
- 1968 — Времена землемеров — Кенцис
- 1976 — В тени меча — Патер
- 1991 — Индраны — эпизод
Напишите отзыв о статье "Яунушанс, Алфредс"
Ссылки
- [www.teatris.lv/?sw=20&page=25 Биография Алфредса Яунушанса на сайте teatris.lv] (латыш.)
Примечания
- ↑ Teātris un kino biogrāfijās : enciklopēdija / sast. un galv. red. Māra Niedra; māksl. Aleksandrs Busse. — Rīga : Preses nams, 1999-. — (Latvija un latvieši). 1.sēj. A-J. — 1999. — 462 lpp. : il. ISBN 9984-00-331-0 (латыш.)
Отрывок, характеризующий Яунушанс, Алфредс
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся 24 марта
- Родившиеся в 1919 году
- Родившиеся в Риге
- Умершие 24 июня
- Умершие в 2008 году
- Умершие в Риге
- Актёры по алфавиту
- Актёры Латвии
- Актёры СССР
- Актёры XX века
- Театральные режиссёры по алфавиту
- Театральные режиссёры Латвии
- Театральные режиссёры СССР
- Театральные режиссёры XX века
- Педагоги по алфавиту
- Театральные педагоги СССР
- Театральные педагоги Латвии
- Театральные педагоги XX века
- Офицеры ордена Трёх звёзд
- Кавалеры ордена Октябрьской Революции
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Народные артисты СССР
- Члены КПСС
- Народные артисты Латвийской ССР
- Заслуженные артисты Латвийской ССР
- Выпускники ГИТИСа
- Персоналии:Латвийский Национальный театр
- Персоналии:Рижская киностудия
- Преподаватели Латвийской музыкальной академии имени Язепа Витола
- Похороненные на Лесном кладбище
