Андерсон, Джудит

Джудит Андерсон
Judith Anderson
Студийная фотография 1930-х годов
Дата рождения:	10 февраля 1897(1897-02-10)
Дата смерти:	3 января 1992(1992-01-03) (94 года)
Место смерти:	Санта-Барбара, США
Профессия:	актриса
Карьера:	1933—1987

Дама Джудит Андерсон, AC (англ. Dame Judith Anderson, 10 февраля 1897 — 3 января 1992) — австралийская актриса, обладательница премий «Эмми» и «Тони», а также номинантка на «Оскар» в 1941 году.

Биография

Юные годы

Френсис Маргарет Андерсон-Андерсон, более известная как Джудит Андерсон, родилась 10 февраля 1897 года на юге Австралии в городе Аделаида. Актёрской карьерой она занялась после окончания средней школы «Нортвуд».

Её дебют, под именем Френсис Андерсон, состоялся в 1915 году в Королевском театре в Сиднее, где она сыграла Стефани в постановке «Королевский развод». В труппе этого театра было много американских актёров, которые посоветовали юной Френсис попробовать свои силы в Америке. Надеясь на успех, Андерсон в 1918 году покинула Австралию и уехала в Калифорнию. Но там её ждала неудача, и после этого она перебралась в Нью-Йорк, где так же не добилась успеха.

Становление карьеры

После некоторого времени бедности и скитаний актриса была принята в труппу актёров Эммы Бунтинг. С ней она гастролировала до 1922 года, пока не состоялся её бродвейский дебют в пьесе «На ступеньках». Спустя год она сменила имя на Джудит Андерсон и достигла первого успеха в постановке «Кобра». В 1927 году актриса отправилась с гастролями в Австралию, где играла в пьесах «Чай для троих», «Зелёная шапка» и «Кобра».

В начала 1930-х годов она уже считалась одной из величайших театральных актрис и не утратила этого титула до 1950-х. В 1936 году она сыграла Гертруду в пьесе «Гамлет», поставленной Джоном Гилгудом, а годом позже исполнила роль леди Макбет в одноимённой постановке вначале в Лондоне, а затем и в Нью-Йорке в 1941 году. В 1942—1943 годах она играла Ольгу в чеховской пьесе «Три сестры», где исполнительницами других главных ролей были Кэтрин Корнелл и Рут Гордон. Эта постановка стала настолько успешной, что театральный плакат с изображением этих трёх актрис был помещён на обложку журнала «Time». В 1947 году Джудит Андерсон сыграла Медею в одноимённой трагедии Еврипида, роль которой принесла ей премию «Тони» в номинации «лучшая актриса в пьесе». Она гастролировала с этой постановкой в Германии в 1951 году, а также во Франции и Австралии в 1955—1956 годах.

С 1937 по 1939 год Андерсон была замужем за Бенжамином Харрисоном Леманом, а с 1946 по 1951 год за Лютером Грином. Из-за того, что она вышла замуж уже в немолодом возрасте, детей у неё не было, и оба брака закончились разводом.

Карьера в кино и на телевидении

Помимо театра Джудит Андерсон изредка появлялась и в кино. Одной из первых её ролей стала миссис Денверс в триллере Альфреда Хичкока «Ребекка» (1940), за которую она была номинирована на «Оскар» как лучшая актриса второго плана. В дальнейшем она снялась в таких фильмах, как «Край тьмы» (1943), «Лора» (1944), «Дневник горничной» (1946) и «Странная любовь Марты Айверс» (1946).

Актриса также работала и на телевидении. Она дважды становилась обладательницей премии «Эмми» за роль леди Макбет в двух разных телевизионных фильмах, сначала в 1954 году, а затем в 1961.

В 1950-х годах у Джудит Андерсон были примечательные роли в фильмах «Саломея» (1953), «Десять заповедей» (1956) и «Кошка на раскалённой крыше» (1958).

С 1950-х по 1970-е годы Андерсон записала несколько собственных музыкальных альбомов на студии «Caedmon Audio», при этом став однажды номинанткой на «Грэмми», за запись песни «Wuthering Heights».

В 1960 году Джудит Андерсон была удостоена Ордена Британской империи, согласно которому стала именоваться как Дама Джудит Андерсон.

Поздние годы

В последующие десятилетия Андерсон продолжала много играть в театре, появившись ещё раз в пьесе «Медея» в 1982 году, но на этот раз в роли сиделки. Но всё же эта небольшая роль не осталась незамеченной и принесла Джудит номинацию на «Тони». В 1984 году, в возрасте 87 лет, она сыграла жрицу в фильме «Звёздный путь 3: В поисках Спока» и в том же году стала исполнительницей Минкс Локридж в сериале «Санта-Барбара», которую играла последующие три года.

10 июня 1991 года, в день рождения Елизаветы II, актрисе был присвоен Орден Австралии в степени Компаньон ордена.

Последние годы жизни Джудит Андерсон провела в калифорнийском городе Санта-Барбара, где и умерла 3 января 1992 года от пневмонии в возрасте 94 лет.

Избранная фильмография

Год		Русское название	Оригинальное название	Роль
1940	ф	Ребекка	Rebecca	миссис Денверс
1941	ф	На протяжении всей ночи	All Through the Night	мадам
1942	ф	Кингс Роу	Kings Row	Харриет Гордон
1943	ф	Край тьмы	Edge of Darkness	Герд Бьярнесен
1944	ф	Лора	Laura	Энн Тридвелл
1945	ф	И не осталось никого	And Then There Were None	Эмили Брент
1946	ф	Дневник горничной	The Diary of a Chambermaid	мадам Ланлер
1946	ф	Странная любовь Марты Айверс	The Strange Love of Martha Ivers	миссис Айверс
1947	ф	Красный дом	The Red House	Эллен Морган
1947	ф	Преследуемый	Pursued	миссис Коллум
1950	ф	Фурии	The Furies	Фло Бёрнетт
1953	ф	Саломея	Salome	Иродиада
1956	ф	Десять заповедей	The Ten Commandments	Мемнет
1958	ф	Кошка на раскалённой крыше	Cat on a Hot Tin Roof	Ида Поллит
1960	тф	Макбет	Macbeth	леди Макбет
1970	ф	Человек по имени Лошадь	A Man Called Horse	Голова Буйволицы
1984	ф	Звёздный путь 3: В поисках Спока	Star Trek III: The Search for Spock	жрица Высокого вулкана
1984—1987	с	Санта-Барбара	Santa Barbara	Минкс Локридж

Награды

• «Тони» 1948 — «Лучшая актриса в пьесе» («Медея»)
• «Эмми» 1961 — «Лучшая актриса в минисериале или фильме» («Макбет»)

Отрывок, характеризующий Андерсон, Джудит

– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.