Геза

Геза Géza<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Великий князь мадьяр
972 — 997
Предшественник:	Такшонь
Преемник:	Иштван I
Рождение:	ок. 949
Смерть:	1 февраля 997(0997-02-01)
Род:	Арпады
Отец:	Такшонь
Супруга:	Шаролт (Шаролта), дочь Дьюлы, князя Трансильвании
Дети:	сын: Вайк (Иштван I Святой) дочери: 1. Юдит, жена Болеслава I Польского; 2. Маргарет, жена Гаврилы Радомира Болгарского; 3. Илона (Мария), жена Оттона Орсеоло, дожа Венеции; 4. Гизелла, жена Шамуэля Абы, Венгерского короля-узурпатора.

Геза (венг. Géza) — великий князь (надьфейеделем) мадьяр (венгров) из династии Арпадов. Старший сын Такшоня, престол которого он унаследовал ок. 972 года. При нём из монастыря св. Галла прибыл в его земли первый епископ венгерский, именем Бруно. Несмотря на миссионерский пыл прелата, Геза продолжал приносить жертвы языческим божествам, как, впрочем, и христианскому Богу. В 983 году он на два года занял Мельк в Австрии, в 991 году — воевал с баварским герцогом Генрихом II. После смерти Гезы 1 февраля 997 на престол взошёл его сын Иштван.

Биография

Отцовское наследство

Отец Гезы, князь Такшонь, оставил своему старшему сыну, помимо титула верховного правителя венгров, довольно незавидное «наследство». Во внутриполитической жизни венгров царила межплеменная и клановая раздробленность, делавшая титул великого князя (nagyfejedelem) скорее номинальным, нежели реальным.

В жизни внешнеполитической наступило время кардинальных перемен, когда венгры, разгромленные не только своими западными соседями — немцами, но и южным соседом — Византией (под Аркадиополем в 970 году), вынуждены были окончательно отказаться от грабительских набегов на соседей и сбора с них дани за ненападение, как от дополнительного (и весьма весомого) источника доходов.

Эти проблемы усугублялись, во-первых, тем, что князь Такшонь назначил наследником своего старшего сына вопреки практиковавшейся в то время у венгров лествичной системе наследования, согласно которой власть переходила не от отца к сыну, но к старейшему из живущих членов семьи; а во-вторых, женитьбой германского императора Оттона II на византийской царевне Феофано, соединившей узами династического родства две христианские империи, больше всех пострадавшие в недалеком прошлом от набегов мадьяр.

Правление

Князь Геза Венгерский оставил по себе память как о человеке эгоистичном и властолюбивом. Жесткий правитель, беспринципный политик и лицемерный христианин, он стал, тем не менее, одним из наиболее известных и почитаемых дохристианских (если говорить об основной массе мадьяр) правителей Венгрии, поскольку его личные интересы и амбиции совпали с интересами нарождающегося Венгерского государства. С одной стороны, князь Геза жил для себя, ни в чём себе не отказывая, с другой — всегда поступал так, как это было нужно для укрепления великокняжеской власти и достижения всевенгерского единства.

Так, около 967 года он женился, по воле своего отца Такшоня на Шаролте, дочери Трансильванского правителя Дьюла. Это был, конечно же, династический брак, продиктованный политическими интересами, и в то же время Гезе досталась, как свидетельствуют летописи, «…самая красивая женщина в народе» (венг. «…nemzetének legszebb asszony»). Кроме того, Геза, будучи язычником, не ограничился одной женой, но имел их несколько, и даже после того, как принял христианство, не отпустил своих жён, но оставил их всех при себе.

При жизни отца Геза был правителем Бихарского княжества, традиционно достававшегося, судя по всему, наследнику великокняжеского титула. Став великим князем, Геза, повинуясь обычаю, уступил своё прежнее владение своему родичу, Шомодьскому князю Коппаню, очевидно следовавшему за ним по старшинству, и в то же время жестоко расправился со всеми, кто выступил против непривычной для мадьяр передачи власти от отца (Такшоня), минуя отпрысков старших родов, к старшему сыну, за что получил прозвище Верешкезю (Véres Kezű) — «Кровавые Руки». Все время своего правления Геза вел непрестанную борьбу c сепаратизмом удельных венгерских князей, и в результате ко времени его смерти в Венгрии оставалось всего лишь три неподчинённых великому князю правителя:

• вышеупомянутый Коппань, князь Шомодя и Бихара;
• правитель Трансильвании и двоюродный брат княгини Шаролты Дьюла-младший;
• князь Айтонь, владевший землями между Марошем и Дунаем.

Князь Геза запретил подвластным ему венграм совершать грабительские набеги (kalandozások) на соседей и заключил мир с Германским императором Оттоном I в 973 году в Кведлинбурге. Но сам не преминул воспользоваться внутренней смутой в Священной Римской империи и захватил в 983 году Нижнюю Австрию, откуда был окончательно вытеснен немцами лишь в 991 году.

И наконец, князь Геза принял в 974 году крещение, благополучно обойдя при этом как Византийскую, так и Германскую империю. Крестивший князя монах-бенедиктинец Бруно был рукоположен епископом Венгрии самим Папой римским, и потому Венгерская церковь не подчинялась ни Византийской церкви, ни Германской. Став христианином, Геза не перестал поклоняться языческим богам — либо по старой привычке, либо (что более вероятно) желая избежать конфронтации со своими подданными — в большинстве своём все ещё язычниками. На протесты священников он отвечал, что «…достаточно богат, чтобы приносить жертвы как старым богам, так и новому богу». В этой фразе — весь Геза, принявший новую веру исключительно ради укрепления внешнеполитического авторитета собственной власти. Ещё одну «добрую услугу» христианство оказало ему при назначении наследника. Ссылаясь на пример христианских монархов Европы, Геза назначил своим преемником своего старшего сына Вайка (в крещении — Иштвана), хотя согласно языческому праву наследовать ему должен был князь Коппань.

Начатые князем Гезой преобразования продолжил его сын Иштван (Стефан), ставший при жизни первым венгерским королём, а по смерти — святым покровителем Венгрии.

Итоги правления

Князь Геза смог благополучно вывести Венгрию из внутри- и внешнеполитического кризиса и подготовил почву для создания централизованного и обороноспособного Венгерского королевства.

Карта Европы на рубеже X—XI вв

Помимо Венгерского княжества, на карту нанесены владения Дьюлы Трансильванского (Ardil) и князя Айтоня (Ahtum).

Отрывок, характеризующий Геза

– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.