География Авесты
Поделись знанием:
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.
Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
Авеста — священная книга зороастризма и древнейший памятник иранской литературы — содержит несколько списков географических объектов, которые позволяют локализовать создание памятника, привязав его к древним, средневековым и современным топонимам. В целом география Авесты ограничивается югом Средней Азии, востоком Иранского плато и индо-иранским пограничьем[1]. Далеко не все авестийские топонимы могут быть уверенно отождествлены с современными местностями, и многие из них до сих пор оказываются предметом дискуссий. Для иранской топонимики характерно использование одних и тех же топонимов в разных областях и перенесение их с исходных мест на новые области расселения. Тем не менее большинство учёных начиная с XX в. уверенно отождествляют родину Авесты с восточной частью Большого Ирана[2][3][4].
Содержание
Географическая поэма
«Географической поэмой» Авесты западные учёные называют первый фрагард (главу) Видэвдада (V.1), содержащий список из шестнадцати «местностей и областей» (авест. asah- и авест. šōiθra-), называемых «наилучшими» (авест. vahišta-), которые создал Ахура Мазда. На каждую из шестнадцати стран Ангра-Майнью наслал разные бедствия и нечестия (авест. paityāra-). Список показывает круг стран, известных и значимых для создателей Видэвдада. Помещение его в начало авестийской книги, посвящённой очищению и искуплению грехов, предполагает использование его в ритуалах очищения и изгнания скверны. Г. Ньоли находит в этом соответствие индийским спискам стран — махаджанапад в буддийской, джайнистской и санскритской эпической литературе, где также насчитывается шестнадцать стран (Ṣoḍaśa mahājanapada, с VI в. до н. э.)[1]. М. Витцель, выстраивая структуру списка на современной карте, отмечает, что список перечисляет страны против часовой стрелки, что соответствует движениям в индоиранских ритуалах очищения или изгнания болезней[5].
Ньоли предполагает, что список Видэвдада отражает распространение почитания Ахура Мазды в IX—VII вв. до н. э.[1]. Ранее выдвигались более спекулятивные интерпретации списка шестнадцати стран: этапы проповеднической миссии Заратуштры[6], последовательность миграций древних ариев[7], провинции Парфянского царства[8] и др.
Уже во времена Сасанидов отождествление многих стран из списка стало затруднено, пехлевийский перевод главы отождествляет некоторых из них с западными областями Ирана, в том числе на протяжении всей истории заселённые неиранцами, которые заведомо не могли быть в изначальном авестийском списке. Напротив, Г. Ньоли помещает все шестнадцать стран к востоку от Хорасана в «бустрофедоническом» порядке[1], что приводит к некоторым натяжкам в интерпретации традиционно более западных областей. М. Витцель выстраивает другую схему, соотнося шестнадцать стран с симметричной системой авестийских семи кешваров[5]. Тем не менее и эта идеальная реконструкция не лишена натяжек.
16 лучших стран
- Аирьяна Ваэджо (реки) Благой Законной (авест. Airiianəm vaējah vaŋhuiiå dāitiiaiiå). В качестве бедствий страны названы «рыжий змей» и десятимесячная зима. Довольно часто упоминается также в других пассажах Авесты как легендарная родина Заратуштры и зороастризма и как центр мира. В западных интерпретациях часто рассматривалась и рассматривается до сих пор как «легендарная прародина ариев»[9]. Между тем сами авестийские тексты прямо не дают указаний на это, и Ньоли и Витцель отвергают эту гипотезу, помещая страну Аирьяна Ваэджо в афганский сардсир («холодную зону»): центральное нагорье Гиндукуша в верховьях рек Гильменд, Герируд, или Памира, который находится в Бадахшане[1][5]
- Гава, населённая согдийцами (авест. Gāum yim suγδō.šaiianəm, «Оседлое поселение, обиталище согдийцев») — Согдиана (Зеравшанская долина). Бедствия: саранча (Видэвдад, 1:4)
- Моуру могучая (авест. Mourum sūrəm, «Луг») — Маргиана (низовья Мургаба, Марыйский оазис в Туркменистане). Бедствия: убийства и опустошение.
- Бахди прекрасная с поднятыми знамёнами (авест. Bāxδīm srīrąm ərəδβō.drafšąm, «(Страна) счастья») — Бактрия (Балх, ныне Афганистан). Бедствия: насекомые и норы.
- Нисая, что между Моуру и Бахди (авест. Nisāim yim aṇtarə Mourum-ca Bāxδīm-ca). Бедствия: злое противомыслие (то есть ересь). Весьма популярный иранский топоним, предположительно означающий «сверкающая» и нашедший отражение в разных областях иранского мира[10], в частности, в названии парфянской Нисы (ныне Туркменистан). Нисая, что между Маргианой и Бактрией, очевидно, должна соответствовать афганскому Фарьябу (Меймене)[1].
- Харою с оставленными селениями (авест. Harōiiūm yim viš.harəzanəm, «Истечение вод») — долина Герируда, Гератский оазис (Афганистан), соответствует ведийской реке Сараю. Бедствия: плач и стенания (по умершим, грех согласно учению зороастризма)
- Ваэкерета, населённая «ежами» (авест. Vaēkərətəm yim dužakō.šaiianəm, «Построенная Ваю»). Бедствия: паирика Хнатаити, соблазнившая Кересаспу (отождествляемого с Самом). Пехлевийским переводом традиционно отождествляется с Кабулом (пехл. Kāpul), с индийской Гандхарой, хотя Витцель в угоду своей схеме должен переносить её куда-то между Гератом и Горганом.
- Урва многопастбищная (авест. Uruuąm pouru.vastrąm, «Текущая»). Бедствия: злое правление. Согласно пехлевийским источникам, плодородные низовья Евфрата, Месена (пехл. Mēšan), что неправдоподобно. По Ньоли — Газни в Афганистане. По Витцелю отождествляется с Урвой Систана (см. ниже).
- Хнента, населённая верканами (авест. Xnəṇtēm yim Vəhrkānō.šaiianəm) — др.-перс. Varkāna-, Гиркания на юго-востоке Каспийского моря (современный Горган/Голестан). По спекулятивной схеме Ньоли — «между Ишкашимом и Багланом» в Северном Гиндукуше. Бедствия: мужеложство.
- Харахваити прекрасная (авест. Haraxvaitīm srīrąm, «Полная потоков вод») — Арахозия, долина реки Аргандаб, притока Гильменда. Соответствует ведийской Сарасвати. Бедствия: зарывание трупов в землю (грех согласно учению зороастризма).
- Хаэтумант блистательный, полный сиятельной славы (авест. Haētumaṇtəm raēvaṇtəm xvarənaŋuhaṇtəm, «Река с природными плотинами») — долина реки Гильменд. Бедствия: колдовство
- Рага трёхплеменная (авест. Raγąm θrizaṇtūm). Традиционно отождествляется с Рагой на востоке Мидии, позднейшим Реем. Ньоли в соответствие со своей схемой помещает её в истоки Гильменда: «между Замин-Давар и Калат-и Гилзай». Бедствия: злое противомыслие.
- Чахра могучая, праведная (авест. Caxrəm sūrəm ašauuanəm, «Колесо»). Бедствия: сжигание трупов (грех). Ньоли отождествляет страну с областью Чарх в провинции Газни. Витцель в соответствие со своей схемой возвращается к хорасанскому Чарху, с которым её отождествлял Хумбах[11].
- Варна четырёхугольная, где родился Траэтаона (авест. Varənəm caθru.gaošəm). Бедствия: неурочные месячные и неарийские правители. Согласно пехлевийской традиции Дейлем в горном Гиляне, родине Заххака, которого убил Фаридун, что вызывает сомнения у большинства учёных. По Ньоли Варна — это современный Бунер между Индом и Сватом. По Витцелю — Варну у Панини (авест. Varṇu), современная Банну на реке Куррам к югу от Кабула.
- Хапта Хенду (авест. Yōi Hapta Həṇdu) — «Семь рек», ведийская Sapta Sindhava — Пенджаб, хотя Хумбах не очень удачно пытался отождествить Хапта Хенду с верхними притоками Амударьи[11].
- (Страна) в истоках (реки) Рангха (авест. Upa Aodaēšu Raŋhaiiå). Бедствия: зима и правители-«таожьи». Рангха описывается в Авесте как великая мировая река, она тождественна ведийской Расе (букв. «влага») и в данном случае её истоки соответствуют высокогорным истокам Инда (Верхний Инд, Кохистан, Хунза, Вахан, Читрал, где находится гора Меру, Тиричмир), населённые реликтовым доарийским населением, остатком которого являются современные буриши[5].
Аирьяшаяна
В Мехр-яште (Yt. 10.14) содержится другой список — стран Аирьяшаяны (авест. airiiō.šaiiana-) — «обиталища ариев». Он содержит шесть стран, распределённых по трём парам:
- Ишката и Поурута (авест. Iškatəm «вершина», авест. Pourutəm-ca «гора», ср. санскр. पार्वती pārvatī-) — район хребта Кохи-Баба в центральном Гиндукуше и область Гор в верховьях Герируда.
- Моуру и Харою (авест. Mourum Hārōiiūm) — Мерв и Герат.
- Гава-Сугда и Хваиризем (авест. Gaom-ca Suγδəm, Xvāirizəm) — Согдиана и Хорезм.
Реки
Фравардин-яшт (Yt 19. 67) содержит список рек, втекающих в озеро Кансаоя (авест. Kąsaoy- — оз. Хамун в Систане) к горе Ушиде. Хамун (Кансаоя, Каянсе) связано с зороастрийской эсхатологией: в водах озера, веками хранящего семя Заратуштры, искупается девушка по имени Виспатаурви («всепобеждающая») и станет матерью Саошьянта — грядущего спасителя мира. Гора Ушида — это Кух-е Ходжа, «гора ходжи» — это одинокая базальтовая скала, возвышающаяся над низменностью Хамун на 150 м, единственная возвышенность на десятки километров вокруг, часто превращаемая водами озера в остров. В зороастрийской традиции эта гора также связана с Заратуштрой, считается, что на ней пророк получал откровение от Ахура Мазды.
Реки перечисляются в порядке против часовой стрелки:
- Хвастра (авест. xvāstrā, «добропастбищная») — Хашруд (xaš-rūd) с городом Диларам по дороге из Кандагара в Герат.
- Хваспа (авест. huuaspā, «доброконная») — Хуспас (rūd-i Xuspās)
- Фрадата (авест. fradaθā, «процветающая») — Фарах-руд (farāh-rūd) с городом Фарах.
- Хваренангухаити (xvarənaŋuhaiti, «полная сияющей славы») — Харрутруд (harrūt-rūd), северный приток Хамуна.
- Уштаваити (авест. uštauuaitī, «полная блаженства») — Хушк-руд (хušk-rūd) между Харрутом и Фарахом.
- Урва (авест. uruuā, uruua-δca, «текучая») — вероятно, к западу от Харрута — р. Табас[12].
- Эрези (авест. ərezī) — Зибр-руд, приток верхнего Руд-и Бандан, к западу от Кух-е Ходжа[12]
- Заренумаити (авест. zarənumatī, «золотоносная») — река Аргандаб (arγandāb), она же Харахваити (ruxxad)[12] или же русло Шила, ведущее из Хамуна во впадину Гауди-Зирра[5].
- Хаэтумант (авест. haẽtumant) — р. Гильменд.
Горы
Первые восемь стихов Зам-яшта (Yt. 19) посвящены выросшим из земли горам. Во главе их стоит Хара Березайти с высочайшими вершинами мира, архетипическая Мировая гора, из-за которой утром поднимается солнечная колесница Митры. Очевидно, изначально это были восточные горы (Памир, Гиндукуш), окружающие иранскую ойкумену. В дальнейшем название с успехом переносилось на другие значительные хребты и вершины (см. Эльбурс, Эльбрус)
Некоторые другие горы поддаются конкретной привязке:
- Упаири-Саэна страны Ишката (авест. upairi.saēnā-, «над (жилищем) птицы Саэны»), покрытая снегами — центральная часть Гиндукуша: Кохи-Баба (kōh-e bābā «Дедовская гора»).
- Эрезифья (авест. ərəzifiia-, «орлиная») — хребет Паропамиз, он же Сафед-кох (safēd-kōh), отделяющий бассейны Герируда и Мургаба.
- Ваити-гаэса (авест. wāiti.gaēsa-, «ветроволосая») — хребет Банди-Туркестан, отделяющий бассейн Мургаба от Фарьяба. Область Бадгис в Афганистане и Бадхыз в Туркменистане.
- Ушидарена (Ясна, 59:14, 66:18)
- Хукарья (Ясна, 65:3) — с этой вершины берет своё начало река, которая впадает в море Воуру-каша
- Арезур (Видэвдад 19:44) - гора дэвов.
Моря и озёра
- Море Воурукаша (Ясна, 42:4, 65:3) — Аральское море[13] или озеро Балхаш (на казахском языке и современное русское название в Казахстане - Балкаш). В это море впадает река, берущая своё начало с вершины Хукарья.
- Море Пуитика (Видэвдад, 5:18-19)
- Озеро Чаэчаста (Яшты)
- Озеро Пишино (Яшты)
Народы
Во Фравардин-яште (Yt. 13.143-44) высказывается почтение к фраваши праведников, живущих в странах пяти народов:
- airiianąm — «ариев», то есть иранцев-создателей Авесты.
- tūiriianąm — туранцев, отождествляемых с северо-восточными ираноязычными кочевниками (саками). Противостояние Ирана и Турана, столь драматично описываемое в Шахнаме, происходит именно из этого и подобных пассажей Авесты через посредство среднеперсидской эпической традиции.
- sairimanąm — саирим, возможно, имеются в виду сарматы. В среднеперсидской традиции эти три народа описываются как потомки трёх братьев, сыновей Феридуна: Салма, Тура и Ираджа. При этом если Тур — властитель востока, то Салм прочно увязывается с западом: его потомки — румийцы (римляне).
- sāininąm — саини, в среднеперсидских источниках отождествляются с Согдианой.
- dāhīnąm — дахов, прикаспийских кочевников.
Напишите отзыв о статье "География Авесты"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [iranica.com/articles/avestan-geography G. Gnoli. AVESTAN GEOGRAPHY]
- ↑ G. Morgenstierne, Report on a Linguistic Mission to Afghanistan, Oslo, 1926, pp. 29f
- ↑ W. B. Henning, Zoroaster, Politician or Witch-doctor?, London, 1951, pp. 44f.
- ↑ K. Hoffmann, "Altiranisch, " in HO I, 4: Iranistik 1, Linguistik, Leiden and Cologne, 1958, p. 6
- ↑ 1 2 3 4 5 [www.people.fas.harvard.edu/%7Ewitzel/AryanHome.pdf Michael Witzel, The Home of the Aryans]
- ↑ H. S. Nyberg, Die Religionen des alten Iran, German tr. H. H. Schaeder, Leipzig, 1938, pp. 324ff.
- ↑ A. Christensen. Le premier chapitre du Vendidad et l’histoire primitive des tribus iraniennes, Copenhagen, 1943, pp. 78ff.
- ↑ E. Herzfeld. Zoroaster and His World, Princeton, 1947, pp. 744ff.
- ↑ M. Boyce, Zoroastrianism I, p. 275
- ↑ EILERS, W. Iranische Ortsnamenstudien. Sitzungsberichte der Österreichischen Akademie der Wissenschaften, Phil.-Hist. Klasse 465. Wien 1987. 69 sq.
- ↑ 1 2 HUMBACH, H. The Gåthås of Zarathustra and the Other Old Avestan Texts. By H. HUMBACH in collaboration with J. ELFENBEIN and P. O. SKJæRVø. Part I. Heidelberg 1991, p. 33
- ↑ 1 2 3 MONCHI-ZADEH, D. Topographisch-historische Studien zum iranischen Nationalepos, ADMG 56.2, Wiesbaden 1975, pp. 123-4
- ↑ [www.zoroastrian.ru/node/1535 ЛОКАЛИЗАЦИЯ АВЕСТИЙСКИХ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ]
Ссылки
- Бонгард-Левин Г. М., Грантовский Э. А. [www.admw.ru/books/_Ot-Skifii-do-Indii/ От Скифии до Индии. М.: Мысль, 1983.]
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий География Авесты
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.
Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
