Хатояма, Итиро
| Итиро Хатояма 鳩山 一郎<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 10 декабря 1954 — 23 декабря 1956 | |||
| Монарх: | Сёва | ||
| Предшественник: | Сигэру Ёсида | ||
| Преемник: | Тандзан Исибаси | ||
| Вероисповедание: | баптист[1] | ||
| Рождение: | 1 января 1883 Токио, Япония | ||
| Смерть: | 7 марта 1959 (76 лет) Токио, Япония | ||
| Отец: | Кадзуо Хатояма | ||
| Мать: | Харуко Хатояма | ||
| Партия: | Либеральная партия Демократическая партия Либерально-демократическая партия | ||
| Образование: | Токийский императорский университет | ||
| Награды: |
| ||
Итиро Хатояма (яп. 鳩山 一郎?, 1 января 1883 — 7 марта 1959) — японский политик, премьер-министр Японии с 1954 по 1956 год. Один из основателей Либерально-демократической партии Японии.
Содержание
Биография
Семья
Хатояма родился 1 января 1883 года в Токио. Его отец, Кадзуо Хатояма, являлся депутатом японского парламента, а одно время — председателем палаты представителей. Мать, Харуко Хатояма, была основательницей женского университета Кёрицу в Токио. Как старший сын в семье, Итиро Хатояма пошёл по следам отца, и поступил изучать право в Императорский университет Токио, который окончил в 1907 году[2]. В 1908 году он женился на старшей дочери депутата парламента от националистической группы Общество тёмного океана (Гэнъёся). 93-й японский премьер, Юкио Хатояма, приходится ему внуком.
Политическая карьера
Свою политическую карьеру Хатояма начал в 1912 году, когда был избран депутатом Токийского городского собрания. В 1915 году он стал депутатом палаты представителей парламента Японии от партии Риккэн Сэйюкай (яп. 立憲政友会). C 1927 по 1929 год он был начальником секретариата кабинета министров в правительстве Гиити Танаки[2]. В период с 1931 по 1934 гг. Хатояма занимал пост министра просвещения. В 1933 году в Японии начался т. н. «контроль над мыслями», и Хатояма, как министр, неоднократно способствовал увольнению либеральных преподавателей, за что начал активно подвергаться критике за ограничение свободы образования[2]. В 1942 году он был избран депутатом парламента и состоял в Политической ассоциации Великой Японии.
После войны Хатояма основал Либеральную партию, став её первым председателем, и победив с ней в 1946 году на выборах в палату представителей. В том же году во время чистки со стороны оккупационных властей Хатояма был лишён права заниматься всякой политической деятельностью за сотрудничество с японским правительством во время войны. Пост председателя партии пришлось передать Сигэру Ёсиде, который впоследствии и занимал пост премьер-министра в течение нескольких лет.
Все запреты с Хатоямы были сняты в 1951 году. В то же время он дистанцировался от Ёсиды, чья внешняя политика была направлена преимущественно на взаимодействие с США. В 1954 году вместе со сторонниками он основал Демократическую партию и стал её председателем. В программе партии подчеркивалось её стремление к независимости и самостоятельности японской политики, к установлению связей со всеми странами, включая Советский Союз[2].
Деятельность в правительстве
В 1954 году Ёсида ушёл в отставку, и к власти пришла Демократическая партия. Ступив на пост премьера, Хатояма ослабил степень влияния Соединённых Штатов на Японию и возобновил дипломатические отношения с Советским Союзом.
В 1955 году состоялось объединение левого и правого крыла социалистических партий, и была создана единая Социалистическая партия Японии. В ответ на это либералы и демократы также были вынуждены объединиться, в результате чего в ноябре этого же года была создана Либерально-демократическая партия (ЛДП). Несмотря на то, что Хатояма не был безоговорочным лидером в новой партии, в апреле 1956 года он был избран её председателем[2].
Между тем, Хатояма активно налаживал контакты с Советским Союзом. Первые переговоры о восстановлении отношений Японии и СССР прошли ещё в 1955 году в Лондоне, но завершились безрезультатно. Второй раз советские и японские представители встретились в июле 1956 года в Москве, но и тогда не смогли прийти к соглашению. В это время внутри ЛДП организовались группировки, которые требовали отмены или существенного ослабления курса японского правительства на восстановление отношений с Советским Союзом. Вскоре им удалось добиться отказа правительства от заключения мирного договора, и они начали требовать отставки самого премьер-министра. Тогда Хатояма заявил, что уйдёт в отставку лишь тогда, когда выполнит свои предвыборные обещания и нормализует отношения с СССР.
Осенью 1956 года Хатояма, который к тому времени уже был тяжело болен и передвигался в инвалидной коляске, принял решение ехать в Москву самостоятельно. Результатом поездки стало подписание 19 октября 1956 года Совместной декларации о восстановлении отношений между Японией и СССР[3].
По возвращении в Японию в декабре 1956 года Хатояма ушёл в отставку, выполнив своё обещание. На посту премьера его сменил Тандзан Исибаси.
Поздние годы
Здоровье Хатоямы уже не позволяло вести ему активную политическую деятельность. Хотя ему и была предложена руководящая должность в Обществе «Япония — СССР», он уже не успел принять участия в её деятельности[2].
Скончался Хатояма 7 марта 1959 года в Токио в возрасте 76 лет.
Напишите отзыв о статье "Хатояма, Итиро"
Примечания
- ↑ Gheddo, Piero. [www.asianews.it/index.php?l=en&art=16529 Japan turning the page, closer to the Church’s social doctrine], Asia News. Проверено 27 декабря 2012.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Ю.Кузнецов. [web.archive.org/web/20071025095426/www.japantoday.ru/znakjap/histori/pdf/Kuznetsov_35.pdf Его подпись — под совместной декларацией]. — (версия сайта от 25 октября 2007 года. web.archive.org).
- ↑ [www.rah.ru/content/ru/news-2007-01-29-11-27-51.html В Токио состоялось открытие памятника бывшему премьер-министру Японии Итиро Хатояме работы Зураба Церетели]
Ссылки
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Итиро Хатояма
Отрывок, характеризующий Хатояма, Итиро
Пьер помолчал, отыскивая.«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.
Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
