Асида, Хитоси
| Хитоси Асида 芦田 均<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 10 марта 1948 — 15 октября 1948 | |||
| Монарх: | Сёва | ||
| Губернатор: | Дуглас Макартур | ||
| Предшественник: | Тэцу Катаяма | ||
| Преемник: | Сигэру Ёсида | ||
| Рождение: | 15 ноября 1887 Фукутияма, Япония | ||
| Смерть: | 20 июня 1959 (71 год) Токио, Япония | ||
| Партия: | Либеральная партия Японии | ||
| Образование: | Токийский императорский университет | ||
Хитоси Асида (яп. 芦田 均 Асида Хитоси?, 15 ноября 1887 — 20 июня 1959) — японский дипломат и политический деятель, а также 47-й премьер-министр Японии с 10 марта 1948 года по 15 октября 1948 года[1]. Асида был заметной фигурой в изменчивом ландшафте послевоенной японской политики, но был вынужден уйти в отставку в связи с громким коррупционным скандалом[2].
Содержание
Биография
Ранние годы
Асида родился 15 ноября 1887 года в городе Фукутияма, префектура Киото. В 1904 году окончил гимназию «Касивабара» и поступил в Токийский императорский университет на специальность французского гражданского права. После окончания университета в 1912 году[1] он получает должность в Министерстве иностранных дел. В дальнейшем в течение 20 лет работает на дипломатической службе в японских посольствах в России, Франции, Турции и Бельгии[2]. В 1932 году Асида уходит из министерства иностранных дел в знак протеста против политики вовлекающей Японию в войну с Китаем.
Политическая карьера
На выборах 1932 года Асида проходит в палату представителей и присоединяется к Партии друзей конституционного правления (яп. 立憲政友会 Риккэн Сэйю:кай). Асида являлся одним из наиболее известных противников вмешательства военных в политику[1]. Одновременно со своей парламентской деятельностью в 1933—1939 годах Асида является главным редактором The Japan Times and Mail — крупнейшей англоязычной газеты Японии[2]. После распада Риккэн Сэйюкай в 1939 году Асида присоединяется к «ортодоксальному» крылу во главе с Итиро Хатоямой. В годы Второй мировой войны отходит от политической деятельности и преподаёт в университете «Кэйо», где он ещё в 1929 году защитил докторскую степень по праву.
С октября 1945 года по май 1946 года Асида входит в послевоенный кабинет Кидзюро Сидэхары в качестве министра здравоохранения и социального обеспечения[2]. В ноябре 1945 года совместно с Итиро Хатоямой учреждает Либеральную партию (яп. 日本自由党 Нихон Дзию:то:)[1]. В июне 1946 год Асида становится председателем Комитета по подготовке законопроекта пересмотра Имперской Конституции, а в декабре получает должность президентом Общества популяризации конституции[2]. Благодаря ему в план конституции было добавлено новое положение, которое снимало абсолютный запрет на возможность Японии иметь вооруженные силы.
В следующем 1947 году Асида присоединяется к Демократической партии (яп. 民主党 Минсюто:), которая образовалась путём слияния Либеральной партии Хатоямы и Прогрессивной партии (яп. 日本進歩党 Нихон Симпото:) Сидэхары. В мае 1947 года он становится президентом Демократической партии, месяцем позже Демократическая партия, Социалистическая партия и Народно-кооперативная партия (яп. 国民協同党 Кокумин Кё:до:то:) образуют коалиционный кабинет, премьер-министром становится глава социалистов Тэцу Катаяма, при его администрации Асида занимает должности заместителя премьер-министра и министра иностранных дел[2].
Премьер-министр и дальнейшая жизнь
Через восемь месяцев в марте 1948 года, когда из-за внутрипартийных неурядиц кабинет Катаямы был вынужден уйти в отставку, Асида становится премьер-министром во главе того же самого коалиционного кабинета. Но уже в октябре Асида был вынужден уйти в отставку в связи с крупнейшим коррупционным скандалом оккупационной эры[3]. Скандал был связан с кампанией «Сёва дэнко», в июне 1948 года президент кампании был арестован по обвинению в даче взяток министрам с целью получения государственных кредитов. Осенью был арестован заместитель премьер-министра Суэхиро Нисио и ещё 63 человека. Поскольку двое членов кабинета Асиды выступали непосредственно в качестве обвиняемых в скандале, весь кабинет был вынужден уйти в отставку.
После отставки Асида также был ненадолго задержан, угроза ареста нависала над ним вплоть до 1958 года, когда все обвинения были сняты. Несмотря на обвинения в коррупции, Асида продолжает активно участвовать в политике. Занимал одну из высших должностей в Демократической партии, а в 1955 году присоединяется к новой Либерально-демократической партии (яп. 自由民主党 дзию: минсюто:) где становится советником[2]. Умер Асида 20 июня 1959 года в возрасте 71 года[4].
Напишите отзыв о статье "Асида, Хитоси"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 АСИДА Хитоси // Япония от А до Я. Популярная иллюстрированная энциклопедия. (CD-ROM). — М.: Directmedia Publishing, «Япония сегодня», 2008. — ISBN 978-5-94865-190-3.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [www.ndl.go.jp/constitution/e/etc/figures.html Historical Figures] (англ.). — Сайт Национальной парламентской библиотеки Японии. Проверено 23 октября 2009. [www.webcitation.org/66lHCTt3E Архивировано из первоисточника 8 апреля 2012].
- ↑ Richard H. Mitchell. Political bribery in Japan. — University of Hawai*i Press, 1996. — С. 100. — ISBN 0-8248-1819-9.
- ↑ [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,864716,00.html Milestones] (англ.) (12 июня 1978). — Некролог журнала «TIME». Проверено 23 октября 2009. [www.webcitation.org/66nTLELuB Архивировано из первоисточника 9 апреля 2012].
Отрывок, характеризующий Асида, Хитоси
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
