Партизанское движение в Литве во время Великой Отечественной войны

Партизанское движение в Литве — партизанское движение на территории Литвы против немецких оккупантов и их союзников на территории Литвы в 1941—1945 годах. Основными участниками этого движения были польские отряды Армии крайовой и советские партизаны.

Советские партизаны

История

При отступлении советских войск летом 1941 года для организации партизанского движения в Литве было оставлено несколько небольших партизанских отрядов (отряд П. Сименаса, отряд А. Вильмаса, отряд А. Годляускаса) и подпольных групп. Они начали деятельность в Алитусском уезде, в районе Ионавы, в Каунасе, Шяуляе и Паневежисе.

Подпольная и партизанская деятельность на территории Литвы начиналась в тяжелых условиях, но и в дальнейшем её развитие осложняли следующие обстоятельства:

• стремительные темпы наступления немецких войск — территория республики была полностью оккупирована уже в июне 1941 года;
• гибель многих партийных активистов и сторонников Советской власти в первые недели и месяцы войны;
• эвакуация во внутренние районы СССР 23 тыс. жителей, в основном, дружественно настроенного населения, что уменьшило количество сторонников Советской власти на оккупированной немцами территории республики;
• вследствие недостатка времени на подготовку, личный состав сформированных летом-осенью 1941 года партизанских отрядов и подпольных организаций практически не имел опыта работы в условиях конспирации, навыков партизанской и диверсионной деятельности — что привело к тяжелым и неоправданным потерям, а также невысокой эффективности их действий;
• обеспеченность оружием, снаряжением, печатной техникой была недостаточной, не была подготовлена система снабжения отрядов (в результате, партизанам приходилось тратить значительные усилия на поиск оружия и боеприпасов, самообеспечение продуктами питания и тёплой одеждой…);
• практически отсутствовали средства радиосвязи, что не позволяло наладить обмен информацией с руководством и вести разведывательную деятельность;
• отсутствие больших лесных массивов, значительное количество хуторов, развитая сеть автомобильных дорог и телефонной связи на территории республики облегчало проведение антипартизанских мероприятий и осложняло деятельность крупных партизанских отрядов;
• активная деятельность коллаборационистов на территории республики…

В результате, уже в начальный период деятельности часть партизан и подпольщиков была выявлена и уничтожена противником (так, в 1941 году погибли группы, которыми руководили А. Вильмас, А. Слапшис и К. Петрикас). В Каунасе в период оккупации были созданы и действовали 22 подпольные группы (в художественной артели «Дайле», на предприятиях «Добилас», «Ливела» и «Майстас», в мастерских железнодорожного депо, в 1-й, 4-й и 9-й гимназиях, в пригороде Шанчяй, в пригороде Сенаместис и др.), но 19 из них были выявлены и уничтожены противником.

В июле-августе 1941 года через линию фронта в Литву были направлены ещё 6 организаторских групп общей численностью 38 человек.

Летом 1941 года в Паневежисе возникла подпольная организация имени Каролиса Пожелы, которую возглавил руководитель Паневежисского уездного комитета КП(б) Литвы Повилас Вайчюнас. Организация выпускала листовки, собирала оружие, организовывала побеги и помогала арестованным и советским военнопленным, которых переправляли к партизанам. В середине мая 1942 года организация была выявлена и уничтожена немцами. В июле 1942 года была разгромлена действовавшая в Шяуляе подпольная организация «Штаб 4А», участники которой совершили серию нападений на немецких военнослужащих.

В конце 1941 года в Рассейнском уезде был создан партизанский отряд «Кяршитояс» («Мститель»), во главе которого стали И. Савицкас и Г. Стошкевичюте, в дальнейшем отряд увеличился до 87 человек.

В марте 1942 года на территорию Литвы были переброшены на самолётах ещё две организационные группы — оперативная группа ЦК КП(б) Литвы во главе с секретарем ЦК КП Литовской ССР И. М. Мескупасом, и ещё одна группа, командиром которой являлся Ю. Дашкаускас. Обе группы были вскоре уничтожены противником.

6 августа 1942 года в районе Ионавы с самолёта была сброшена организационная группа «Пранас» (7 чел., руководитель Лаукис Соломинас), на основе которой позднее возник партизанский отряд «За Советскую Литву».

В целом, в конце 1942 года в Литве действовали 12 отрядов и 26 групп советских партизан, а подпольные организации имелись в 17 из 23 уездов.

В Ионаве в 1942 году возникла подпольная организация, которую возглавил рабочий-столяр Д. Т. Усачев, в неё вошли также Ф. А. Кругляков, П. Кластаускас и др. Организация установила контакты с партизанским отрядом «За Советскую Литву», для издания листовок активистка Нина Шулекене сумела найти шапирограф. В 1943 году в результате предательства организация была разгромлена, полиция арестовала больше 10 человек, которые были расстреляны.

В 1943 году антифашистское сопротивление усиливается, в этом году были созданы и начали действовать новые антифашистские организации: «Антигитлеровский комитет», «Союз освобождения Литвы», «Антифашистский союз Литвы».

В 1943 году в Швенчёнском уезде действовал партизанский отряд «Вильнюс», командиром которого являлся С. Апивала; в Каунасском уезде — отряд «За Советскую Литву», командиром которого являлся Лейба Соломин; в Биржайском уезде — отряд «Кестутис», командиром которого являлся И. Восилюс; в Рассейнском уезде — отряд «Кяршитояс», командирами которого являлись С. Курсявичюс и И. Елецких; в Шяуляйском уезде — группа, командиром которого являлся Лубаускас.

24 февраля 1943 года в Вильнюса в результате объединения трех подпольных групп возникла подпольная организация, которой руководили Ю. Т. Витас и Ян Пшевальский.

В Каунасе действовала подпольная комсомольская организация, руководителями которой являлись П. Малинаускас, П. Зибертас и В. Куницкас. В составе организации имелись четыре боевые группы, занимавшиеся организацией диверсий на железнодорожном транспорте. Её участники занимались антифашистской агитацией, распространением листовок, совершали диверсии и акты саботажа на железнодорожном транспорте.

К 1 апреля 1943 года на территории генерального округа Литва действовали 29 советских партизанских отрядов общей численностью в 199 человек, состоявших в основном из бежавших из гетто и концлагерей евреев К лету 1944 года численность еврейских партизанских отрядов в Литве составляла 700 человек. Среди командиров известны Генрих Зиманас, Абба Ковнер, Хаим Елин и Иосиф Глазман. По мнению Ильи Альтмана, общая численность еврейских партизан в Литве превышала 1000 человек

21-24 апреля 1943 года штаб партизанского движения Литвы отправил в Литву ещё одну организационную группу, которой командовал М. Ю. Шумаускас.

В конце 1943 года в Литве действовали уже 56 отрядов и групп советских партизан.

6 января 1944 года были созданы два подпольных обкома:

• Северный обком (1-й секретарь М. Ю. Шумаускас, 2-й секретарь — С. П. Апивала)
• Южный обком (1-й секретарь Генрих Зиманас, 2-й секретарь — М. Мицейка)

В середине 1944 года в составе партийного подполья на территории Литвы действовало уже 20 подпольных уездных и городских комитетов, 29 подпольных волостных комитетов и 219 подпольных первичных партийных организаций.

Также, в 1944 году в Литве действовало 11 отрядов советских литовских партизан, объединённых в Вильнюсскую (командир М. Д. Мицейка) и Тракайскую (командир Т. Ю. Мончунскас) бригады. В июле 1944 года эти бригады приняли непосредственное участие в освобождении Вильнюса, помогая штурмующим войскам в боях на южной окраине города и в районе железнодорожной станции. Всего, в освобождении территории Литвы от немецких войск участвовали 67 отрядов и групп литовских советских партизан.

Организационная структура

26 ноября 1942 года был создан Штаб партизанского движения Литвы, который возглавил А. Ю. Снечкус. В состав штаба вошли также П. Балтрушка, Б. Баранаускас, Б. Чесноков, С. Филипавичюс, И. Григалавичюс и др..

В течение 1943 года, по линии ЦШПД для литовских партизан было передано 457 винтовок, 20 пулемётов, 1860 мин, 5986 ручных гранат и 23 радиопередатчика.

В общей сложности, в 1941—1945 годы в Литве действовало свыше 9 тыс. советских партизан, ими было уничтожено 10 тыс. оккупантов и их пособников, разгромлено 18 гарнизонов, организовано крушение 364 эшелонов, выведено из строя 577 паровозов и 2 тыс. вагонов, подорвано и сожжено 125 мостов и 48 казарм, а также ряд складов и иных объектов, выведено из строя 539 км линий связи и уничтожено 4123 железнодорожных рельса.

В заключительный период оккупации партизаны и подпольщики провели значительный объём работ, направленных на срыв мобилизационных мероприятий, вывоза из Литвы в Германию населения, оборудования и материальных ценностей, разрушения производственных предприятий, зданий и сооружений. Так, в Вильнюсе были сохранены предприятия «Патримпас», «Пакайта», «Линас», «Стаклес» и городской холодильник. В Радвилишкисе железнодорожник Р. Петкявичюс разминировал здание железнодорожного вокзала и ещё несколько сооружений. В Каунасе комсомольцы-подпольщики вывели из строя городскую телефонную сеть (в результате система управления войсками была осложнена, а несколько команд «факельщиков» и подрывников не получили указания о поджоге объектов).

По национальному составу, из 9187 установленных поимённо советских партизан и подпольщиков (личность части погибших в начальный период войны осталась не установленной) 62,5 % по национальности были литовцами; 21 % были русскими; 7,5 % — евреями; 3,5 % — поляками; 2 % украинцами; 2 % — белорусами и 1,5 % — представителями иных народов СССР.

По социальному составу, 33,7 % литовских советских партизан и подпольщиков являлись рабочими, 31,8 % — крестьянами, 23,3 % — служащими, личность 11,2 % участников антифашистского сопротивления не установлена.

Кроме того, литовские советские партизаны действовали на территории других республик СССР (так, отряды «Бичюляй», отряд «Вильнюс», отряд «Жальгирис» и отряд имени Кастуся Калиновского действовали на территории Белоруссии).

1800 граждан СССР — советских партизан и подпольщиков, действовавших на территории Литвы, были награждены советскими государственными наградами, семь человек (Ю. Ю. Алексонис, С. П. Апивала, Г. И. Бориса, А. М. Чепонис, М. И. Мельникайте, Б. В. Урбанавичюс и Ю. Т. Витас) были удостоены звания Героя Советского Союза.

Подпольная и партизанская деятельность на территории Литвы проходила в тяжелых условиях: в общей сложности, за время оккупации погибли и были убиты 1422 партизан и подпольщиков, почти 800 из них были рабочими, более 400 из них были коммунистами.

Деятельность

Основными формами деятельности подпольных организаций было ведение агитации, участие в разведывательной деятельности, саботаж и организация диверсий. Партизанские отряды совершали диверсии и вооружённые нападения на противника.

Боевые операции, диверсии и саботаж

• в 1941 году в Шяуляе партизаны атаковали и разрушили электростанцию, снабжавшую электричеством ремонтные мастерские, в которых ремонтировали технику вермахта
• в августе 1941 года на Шауляйской нефтебазе подпольщики — рабочие нефтебазы П. Пучкус, И. Монтвидас и А. Лявданский выпустили в реку 11 тыс. тонн горючих и смазочных материалов;
• 5 сентября 1941 года в 5 км от Каунаса партизаны из отряда П. Сименаса уничтожили охрану и сожгли склад с продовольствием, предназначенным для отправки в Германию;
• 6 сентября 1941 года партизаны атаковали и затопили два речных транспорта с зерном, отобранным у крестьян;
• также, в начальный период оккупации партизаны отряда «Ляудис кершитояс» («Народный мситель») отбили стадо из свиней и коров, реквизированных на хуторах в районе Укмерге у крестьян по приказу немецкой комендатуры и отправленных на станцию Ионава для отправки в Германию. Охрана была уничтожена, а скот возвращён крестьянам.
• 3 декабря 1941 года на окраине Каунаса партизаны обстреляли взвод немецких солдат, были убиты 2 и ранены 4 солдата;
• в конце 1941 и в начале 1942 года активисты каунасской подпольной организации, которой руководил П. Зибертас вывели из строя три деревообрабатывающих завода;
• в начале 1942 года литовские советские партизаны из группы «Вильнюс» и белорусские советские партизаны разгромили гарнизон в райцентре Мядель, потери немцев составили 42 военнослужащих убитыми и ранеными, здесь были сожжены гараж, склад с зерном и склад с обмундированием;
• в феврале 1942 года активисты каунасской подпольной организации, которой руководил П. Зибертас взорвали два железнодорожных вагона с боеприпасами;
• в мае 1942 года в Каунасе была подожжена фабрика, производившая сборные бараки для немецкой армии;
• в 1942 году в Вильнюсе подпольщики из группы, которой руководила С. Медейскер, подожгли военный склад;
• осенью 1942 года в Каунасе была снова подожжена фабрика, производившая сборные бараки для немецкой армии;
• в ночь перед 7 ноября 1942 года литовские советские партизаны из группы Арлаускаса и белорусские советские партизаны разгромили гарнизон в селении Казяны, здесь были уничтожены 150 и захвачены в плен 18 гитлеровцев;
• 1943 год — в деревне Варейкяй семь партизан атаковали отряд из 16 немецких солдат, были уничтожены 8 немецких солдат, два коллаборациониста, захвачены пулемёт, два автомата и шесть винтовок.
• 15 октября 1943 года в Биржайском лесу отряд «Кястутис» вступил в бой с 350 гитлеровцами, в результате боя были убиты 27 и ранены 36 гитлеровцев, сожжены 9 грузовиков и 1 легковая автомашина;
• в начале января 1944 года в Вильнюсе был взорван трансформатор, более суток город оставался без света;
• 23 февраля 1944 года в Вильнюсе были сожжены авторемонтные мастерские и 60 находившихся здесь автомашин.

Кроме того, партизаны систематически занимались разрушением линий связи.

• так, в письме от 30 сентября 1941 года Валькиникское волостное правление сообщало, что «некоторые междугородние, телефонные и телеграфные линии, особенно те, которые проведены в этом году для военных нужд, уничтожены местными жителями — столбы срублены, провода похищены».

При приближении линии фронта, литовские партизаны оказывали помощь советским войскам, проводя разведку в интересах наступающих частей, выступая проводниками, нанося удары по коммуникациям вермахта, а также вели бои за освобождение населённых пунктов во взаимодействии с советскими войсками:

• в боях за освобождение Вильнюса 7-13 июля 1944 года принимали участие 11 отрядов советских литовских партизан, объединённых в Вильнюсскую (командир М. Мицейка) и Тракайскую (командир Т. Мончунскас) партизанские бригады. Партизаны помогали войскам в боях на южной окраине города и в районе железнодорожной станции;
• 31 июля 1944 года активисты комсомольской подпольной организации Каунаса скрытно провели через немецкие позиции в город батальон 277-й стрелковой дивизии, а также захватили мост через реку Неман

Печатные издания и иные формы агитации

Советское руководство придавало большое значение работе с населением оккупированных территорий и противодействию пропаганде противника. Уже в начальный период оккупации начался выпуск и распространение листовок, воззваний и сводок Совинформбюро. Применялись и иные формы агитации (написание призывов и лозунгов на стенах зданий и в иных общественных местах, проведение устных бесед с населением…).

В дальнейшем, для партизан и подпольщиков были переданы 36 типографий.

В общей сложности, партизанами и подпольщиками было выпущено 20 наименований газет и 300 наименований листовок и прокламаций.

Кроме того, с «Большой Земли» по линии ЦК КП(б) Литвы для населения Литвы начались радиопередачи на литовском языке, выпускались листовки и иные агитационные материалы, а в 1942 году в Москве был начат выпуск газеты «Tiesa» («Правда»).

Информационная работа строилась с учетом противодействия антисоветской пропаганде противника.

Польские партизаны

Наиболее важной польской организацией сопротивления в Литве, как и в оккупированной Польше была Армия Крайова. Польский командующий Виленского края — Александр Кшижановский. Численность подразделений АК на территории современной Литвы составляла около 9000 бойцов.

14 августа 1943 года отряд Армии Крайовой захватил город Жоджистки и перебил литовско-германский гарнизон (130 человек). 17 января 1944 года отряд Армии Крайовой захватил город Рудомино, взяв в плен 15 литовских полицейских.

Польские партизаны часто вступали в вооруженные столкновения как Литовской Освободительной армией, так и советскими партизанами.

Польские партизаны приняли важное участие в освобождении Вильнюса от немецких войск в 1944 году.

Литовская освободительная армия

17 декабря 1941 года литовскими националистами из Литовского фронта активистов была создана подпольная Литовская освободительная армия (лит. Lietuvos laisvės armija). Эта организация не выступала активно против немецких властей, зато боролась с польскими и советскими партизанами. Основателем ЛОА являлся студент юридического факультета Вильнюсского университета, бывший курсант военного училища Казис Веверскис (лит. Kazys Veverskis).

См. также

• Оккупация Литвы нацистской Германией

Литература и источники

Научная и справочная литература

• В борьбе против гитлеровской оккупации: воззвания КП(б) Литвы периода Великой Отечественной войны. / сб. Вильнюс, 1948.
• Л. Р. Пинчук. Герои янтарного края. М., «Знание», 1966. — 96 стр.
• Вовк М. Ю. Армия Крайова на территории СССР во время Второй мировой войны. // Журнал «Знание. Понимание. Умение». 2005. № 2.

Воспоминания участников партизанского движения

• С. А. Варламов. Гремели взрывы на дорогах. Минск, «Беларусь», 1980. — 159 стр., илл.
• Ф. Д. Свердлов. Фронтовыми дорогами Литвы. Вильнюс, «Минтис», 1985. — 160 стр.
• Б. В. Урбанавичюс. Народные мстители. Вильнюс, «Минтис», 1984. — 331 стр., илл.

Отрывок, характеризующий Партизанское движение в Литве во время Великой Отечественной войны

– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.