Посмертная фотография

Посмертная фотография (реже постмортем англ. Post-mortem photography, от лат. post mortem — после смерти) — обычай фотографирования недавно умерших людей, появившийся в XIX веке с изобретением дагеротипа. Такие снимки были привычным делом в конце позапрошлого века, а в настоящее время являются объектом изучения и коллекционирования.

История и популярность

Изобретение дагеротипа в 1839 году делает портретную съёмку доступной и популярной, в особенности для тех, кто ранее не мог позволить себе живописные портреты. Этот более дешёвый и быстрый метод создания портрета обеспечивал среднему классу возможность увековечивать память о своих умерших близких.

Такие фотографии служили не столько напоминанием о смертности, сколько своеобразным сентиментальным сувениром в память об усопшем. Особенную популярность получило фотографирование умерших детей и новорождённых, поскольку уровень детской смертности во времена Викторианской эпохи был весьма высок, и такие снимки иногда были единственными портретами детей, оставшимися семье на память; кроме того, живых детей было сложно фотографировать из-за длинной выдержки дагеротипов.

С изобретением мокро-коллодионного процесса,пришедшего на смену дагеротипии, у родственников появилась новая возможность — отпечатывать с одного негатива несколько фотографий и отправлять их родственникам.

Пик популярности посмертной фотографии пришёлся на конец XIX века, однако позднее пошёл на убыль. Посмертная фотография была полностью вытеснена съёмкой с моментальными выдержками, получившей большее распространение и популярность, хотя некоторое продолжение традиции прослеживалось и в XX веке.

Эволюция стиля

Ранние посмертные фотографии изображали лицо умершего крупным планом или тело целиком, реже в гробу. Умершего фотографировали таким образом, чтобы создать иллюзию глубокого сна, а иногда ему придавали непринуждённые позы, имитирующие живого человека.

Детей обычно размещали в колясках, на детских стульчиках или диванах, в окружении любимых игрушек, кукол. Общепринятым также было фотографирование всей семьи или ближайших родственников, чаще матери, братьев или сестёр, вместе с умершим. Такие постановочные снимки выполняли как в доме умершего, так и в ателье фотографа.

Взрослым на посмертных фотографиях традиционно придавали сидячую позу. Нередко окружающее пространство пышно украшалось цветами. Для придания жизненности фотограф поверх закрытых глаз на снимке изображал открытые, а порой наносили немного розовой краски в область щёк.

На более поздних посмертных снимках всё чаще умерших изображают в гробах, на снимке при этом запечатлевают всех родственников, знакомых и близких, присутствовавших на похоронах. Традиция делать и хранить такие снимки до сих пор сохраняется в некоторых странах Восточной Европы.

Ссылки

• [users.telenet.be/thomasweynants/post-mortem.html Краткий экскурс с иллюстрациями]
• [www.paulfrecker.com/collections.cfm?pagetype=library&typeID=1 Коллекция Пола Фрикера (Paul Frecker)]
• [www.antiquephotoalbum.nl/preview Альбом старинных фотографий]
• [www.youtube.com/watch?v=cuKWNTuFjPU Песня рок-группы KanZer — «Post Mortem», посвященная этому явлению]

Отрывок, характеризующий Посмертная фотография

– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.