Двухобъективный зеркальный фотоаппарат

Двухобъекти́вный зерка́льный фотоаппара́т (TLR — англ. Twin-Lens Reflex camera) — разновидность зеркальных фотоаппаратов с отдельным объективом зеркального видоискателя, который фокусируется синхронно со съёмочным объективом за счёт механического сопряжения их оправ.

Оба объектива имеют одинаковое поле зрения и связаны между собой зубчатой передачей, обеспечивающей синхронную фокусировку. В некоторых фотоаппаратах вместо синхронного вращения оправ объективов используется их продольное перемещение на общей доске с фокусировочным мехом. Объектив видоискателя часто имеет упрощённую конструкцию, и более высокую светосилу, чем съёмочный. Неподвижное зеркало не перекрывает свет от объектива к фотоплёнке, поскольку расположено за объективом видоискателя в другой секции камеры.

Двухобъективные зеркальные фотоаппараты стали дальнейшим развитием двойных форматных камер, получивших распространение в конце 90-х годов XIX века. Один из двух объективов таких фотоаппаратов выполнял роль съёмочного, а второй служил для постоянного визирования и фокусировки при синхронном перемещении на общей доске. Наклонное зеркало, установленное за вторым объективом под углом 45°, повысило удобство визирования, давая изображение с нормальной ориентацией по вертикали.

Сравнение двухобъективных и однообъективных зеркальных фотоаппаратов

Сравнивая двухобъективную схему с однообъективной, стоит отметить:

• Преимущества:
  • Практически отсутствует задержка срабатывания затвора, поскольку не требуется подъем зеркала;
  • Конструктивная лёгкость использования малошумного центрального затвора, обеспечивающего синхронизацию с электронной вспышкой на любых выдержках;
  • Изображение в видоискателе не пропадает даже на время экспонирования, обеспечивая наблюдения непосредственно в момент съёмки;
  • Отсутствие вибраций и шума неподвижного зеркала;
  • Более дешёвая и надёжная конструкция из-за отсутствия механизма подъёма зеркала;
  • Ненужность сложных механизмов прыгающей диафрагмы;
  • Возможность использования светофильтров с малым светопропусканием без затемнения видоискателя.
• Недостатки:
  • Параллакс — несовпадение поля зрения съёмочного объектива и видоискателя на близких расстояниях. Причиной служит расстояние между основным объективом и объективом видоискателя, называемое базисом. Наиболее совершенные фотоаппараты оснащались механизмами компенсации параллакса с помощью подвижной рамки видоискателя;
  • Ограничения при использовании сменной оптики и невозможность применения зум-объективов. Большинство двухобъективных зеркальных фотоаппаратов оснащалось несменными объективами. Относительное удобство использования сменной оптики обеспечивали камеры с подвижной объективной доской;
  • Непригодность для макросъёмки, репродукционных работ и съёмки через оптические приборы (астрофотография, микрофотография, эндоскопия);
  • Невозможность использования крупных объективов и бленд (из-за близкого взаиморасположения пары объективов);
  • Сложности при использовании ориентированных насадок и светофильтров: поляризационных, градиентных и т. п;
  • Невозможность использования специальных видов оптики, таких как шифт-объективы;
  • При использовании сменных объективов (или поляризационных светофильтров) необходима их пара, что вдвое поднимает цену смены оптики относительно прочих схем;
  • Невозможность оценить глубину резко изображаемого пространства и боке из-за отсутствия ирисовой диафрагмы в объективе видоискателя;
  • Сложность реализации TTL-экспонометра.

Объективы в двухобъективных зеркальных фотоаппаратах

Классическая двухобъективная система предусматривает расположение объективов друг над другом, что объясняется бо́льшим удобством вертикального параллакса при видоискателе шахтного типа, наиболее распространённом в подобных конструкциях. Однако, существуют примеры камер с горизонтальным расположением пары объективов, например японские «Samocaflex» и «Toyoca-35».

Объективы в двухобъективных зеркальных фотоаппаратах могут быть идентичными, но чаще всего различаются в целях оптимизации стоимости. При использовании различных объективов (например, нижний «Триплет», а верхний однолинзовый), они должны совпадать по углу поля зрения. При этом фокусные расстояния могут различаться, и чаще всего объектив видоискателя более короткофокусный, что позволяет делать конструкцию более компактной. Такое решение использовано, например, в отечественных фотоаппаратах серии «Любитель».

При этом, объектив видоискателя, как правило, обладает большей светосилой, чем съёмочный, чтобы обеспечить более точную фокусировку за счёт меньшей глубины резкости. Кроме того, светосильный объектив обеспечивает высокую яркость изображения в видоискателе, облегчая кадрирование и наводку. Более дешёвая конструкция отражается на пониженной резкости по полю, что считается приемлемым, поскольку для фокусировки используется центральная часть кадра.

Видоискатели в двухобъективных зеркальных фотоаппаратах

В большинстве двухобъективных камер используется видоискатель шахтного типа, поскольку пентапризма значительно утяжеляет и удорожает фотоаппарат. Использование шахты упрощается тем обстоятельством, что большинство двухобъективных фотоаппаратов рассчитаны на квадратный кадр, допускающий съёмку с единственной ориентацией камеры. Большинство камер были рассчитаны на кадр 6×6 сантиметров плёнки типа «рольфильм», но кроме этого был популярен формат 4×4 пленки тип-127. При этом фотограф рассматривает изображение глядя в камеру сверху вниз, перпендикулярно направлению съёмки. Видоискатель строит зеркальное изображение, перевёрнутое по горизонтали. Для кадрирования и фокусировки используется фокусировочный экран, чаще всего состоящий из прозрачного поля коллективной линзы с матированным кругом в центре. Для точной наводки шахта оснащена откидной лупой.

Большинство шахт двухобъективных зеркальных фотоаппаратов дополняются рамочным видоискателем на уровне глаз с откидной стенкой. Такой видоискатель, часто называемый «спортивным», лишён возможности фокусировки, но полезен при репортажной съёмке динамичных сцен.

Двухобъективные зеркальные камеры сегодня

Самым известным брендом двухобъективных зеркальных камер считается Rolleiflex, разработанный в 1928 году, и ставший образцом для подражания большинства производителей фототехники. Фотоаппараты подобной конструкции оставались популярны до начала 1960-х, когда были вытеснены с рынка усовершенствованными однообъективными фотоаппаратами. Усовершенствования коснулись использования зеркала постоянного визирования, не требующего взвода затвора для опускания, и механизмов прыгающей диафрагмы, устраняющей затемнение видоискателя при диафрагмировании. В отличие от двухобъективных, однообъективные зеркальные фотоаппараты избавлены от параллакса, позволяют наглядно оценить глубину резко изображаемого пространства, боке, а также эффекты от применения различных светофильтров и насадок. Кроме того, использование сменной оптики ничем не ограничено. В целом, двухобъективная система значительно уступает в функциональности и гибкости однообъективной, пригодной для любых общефотографических и прикладных задач. По этой причине выпуск двухобъективных фотоаппаратов был постепенно прекращён, уступив место однообъективным. К моменту появления цифровой фотографии двухобъективная схема считалась устаревшей и в цифровых фотоаппаратах не использовалась. Единственное исключение составляет двухмегапиксельный «Rolleiflex MiniDigi», выпущенный в 2004 году для любителей аппаратуры ретро стиля.

В то же время двухобъективная схема многократно дешевле и неприхотливее, за что ценится любителями аналоговой фотографии. Среднеформатные камеры типа «Yashica», «Mamiya» или «Flexaret» позволяют получать качество изображения, доступное студийным зеркальным фотосистемам, долларовая стоимость которых описывается пятизначными цифрами даже на вторичном рынке. При этом двухобъективные фотоаппараты, благодаря простоте, вполне доступны среднему покупателю. Конструкция поддаётся предельному упрощению: в СССР выпускался фотоаппарат «Любитель-166В» с пластмассовым корпусом и простейшим механизмом перемотки, который стоил немногим дороже самых дешёвых шкальных камер. Многие зарубежные двухобъективные фотоаппараты вообще не имели возможности фокусировки, что ещё больше удешевляло конструкцию.

Советские двухобъективные зеркальные фотоаппараты

В Советском Союзе двухобъективные зеркальные камеры выпускались на Ленинградском оптико-механическом объединении. Все они были среднеформатными (плёнка типа 120), размер кадра 6×6 см.

• «Комсомолец» — шкальный фотоаппарат, зеркальный видоискатель только для визирования и кадрирования.
• «Любитель».
• «Любитель-2» — «Любитель» с автоспуском и синхроконтактом.
• «Нева» — фотоаппарат с улучшенными техническими характеристиками и потребительскими свойствами (по сравнению с «Любитель-2»). Выпущен в малом количестве.
• «Спутник» — трёхобъективный стереоскопический фотоаппарат на базе «Любителя».
• «Любитель-166» — взвод затвора совмещён с перемоткой плёнки.
• «Любитель-166В» — упрощённая модель с раздельным взводом затвора и перемоткой плёнки.
• «Любитель-166 универсал» — модификация «Любителя-166В», комплектовалась вкладышем на размер кадра 4,5×6 см.

Любопытные факты

• Большинство TLR-камер были среднеформатными, однако самой маленькой серийной TLR-камерой была швейцарская «Tessina», которая использовала плёнку типа 135, делая кадры размером 14×21 мм. При этом фотоаппарат мог надеваться на руку, как часы, и оснащаться съёмным циферблатом.

Литература

• А. Сыров Двойные фотоаппараты (рус.) // «Советское фото» : журнал. — 1976. — № 8. — С. 44, 45. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0371-4284&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0371-4284].

• Фомин А. В. Глава I. Фотоаппараты // [media-shoot.ru/books/Fomin-spravochnik_fotografija.pdf Общий курс фотографии] / Т. П. Булдакова. — 3-е. — М.,: «Легпромбытиздат», 1987. — С. 32—41. — 256 с. — 50 000 экз.

• М. Я. Шульман. Фотоаппараты / Т. Г. Филатова. — Л.,: «Машиностроение», 1984. — 142 с.

• Б. Бакст [kamepa.ru/images/courier_items/img_a5eec7.pdf Необычные двухобъективные зеркалки] (рус.) // «Фотокурьер» : журнал. — 2008. — № 2/134. — С. 15—26.

Ссылки

• [www.sovietcamera.su/manuals/photocameras/lubitel/lubitel.html Инструкции к фотоаппаратам «Любитель»]
• [peremenov.ru/blog/2009/12/kak-zapravit-plenku-v-lyubitel/ Как заправить плёнку в «Любитель-166»]

Отрывок, характеризующий Двухобъективный зеркальный фотоаппарат

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.